«Я не буду жить среди вас, я никогда не прощу вам того, как я вас любил, а жить ради ненависти я не хочу. Смейтесь, совершенствуйте сознание, читайте древние рукописи, пейте трехсотлетний коньяк и живите тысячу лет», а ему и его двадцати трёх с головой хватило. В детстве он правильнее все понимал: жизнь это у других, а он пришел, чтобы настрадаться и исчезнуть. Как он мог поверить их любящим глазам? Это всё лицедеи
Открыл глаза комната Абеля, сам Абель, рядом Аланд. Абель приподнимает голову Вебера, пытается напоить. Вебер тратит все силы, бьет рукой по стакану, вода обливает Вебера, но и на Абеля попадает.
Что ты, как маленький, Рудольф? твердит Абель.
Аланд отходит к окну, ему неприятно, и Веберу неприятно. Абель, смахивая со своей лысины пот, невозмутимо перенастраивает систему, переносит на другую сторону, начинает широким бинтом приматывать руку Вебера к металлическому краю кровати. Сильные руки, не шелохнуться, ничего, он свободной вырвет, но Абель и вторую привязывает, и только потом вводит в вену иглу и прочно фиксирует ее пластырем.
Вебер смотрит на Абеля, он ждал Абеля шесть лет, считал дни? Абель занят, широкими бинтами привязывает грудь Вебера, чтобы тот и брюхом не дернул. Как мумия, лежи и не двигайся. И что же дальше, доктор Абель? Что дальше, господин генерал? Приказывайте, что вы еще не приказали мне исполнить? Мне будет приятно больше не выполнить ни одного вашего указания. Ах да, сегодня лекции по математике, показательный класс единоборств, ничего, и математики есть получше, не говоря о мастерах боя. Вебер закрыл глаза, с Аландом и Абелем за право не жить поспорить не просто, повело в сон, перерыв.
Как из-под воды вынырнул, увидел свет окна, те, кто его утопили, обсуждают в соседней комнате его состояние, сцена та же, действующие лица те же.
Ты уверен, что он спит? Он нас слушает во все уши.
Он не должен ещё проснуться. Не понимаю, как он жить собирается, я вам говорил, что он из своих детских обид сам не выпутается. Но что он так? Откуда такой поток гнева в нем, не понимаю. Он же добрейшее, привязчивое существо, я поражался шесть лет, как он не отпускал меня.
Фердинанд, всех погонял бы, но его не надо было трогать, он не понял тебя, решил, что ты посмеялся над ним, где ему это выдержать? Злости в нем и сейчас нет никакой, злился бы, было бы лучше. Он решил не иметь с нами дела, ему все равно, за что любить, главное любить, он весь из любви. Пока он любит, он горы свернет, а если некого, то это будет погибель и ад, которые он сам себе и организует, без него веселятся, а он никому не нужен.
Ему надо было спать.
Вынесло его, куда не надо, верю, что он и не собирался, значит, это было неизбежно. Этот этап закончился, его пойдет сейчас трясти и выколачивать, теперь еще проблема мир состоит из одних предателей. Нет, Фердинанд, что ни говори, а я его уши здесь хорошо чувствую.
Аланд подошел к постели, Вебер глаза закрывать не стал, смотрел в сияющее солнцем окно, щурился, рассматривал солнечный диск, слепит глаза, потому щуриться естественно, и взгляд не блуждает.
Абель снял капельницу, может, отвяжет? Отвязывать не спешит, надо лежать тихо. пусть успокоятся, все равно не укараулите, хоть часовых поставьте. Люблю я вас, мечтайте, господин генерал, не буду отрицать, это было, но именно что было. Никаких предпочтений. Вы все одинаковые, вы рыбы и плывите дальше. На любом вашем рыбьем языке зашевелите губами (если у рыб есть губы), я вас не понимаю и понимать не стремлюсь. Я занесся в своих мечтах, решив, что обрел здесь свой дом, нет и не надо.
Рудольф, Аланд говорит тихо, вкрадчивый голос лжеца и актера, главное, не смотреть ему в глаза: подчинит и обманет, и на Абеля не смотреть, потому что от его взгляда сердце через горло выпрыгнет наружу. Терпеливый он или нет, ему слишком больно, предательство и обман он терпеть не приучен.
Рудольф, ты ни в какую не хочешь выслушать меня?
Я не хочу вас ни слышать, ни видеть, развяжите меня.
Рудольф, тебе было плохо, ты тихо загнивал. Фердинанд тебя поразил, из тебя вся гниль и хлынула. Ты мог зайти и остаться, но тебе нужно было выплеснуть то, что тебе не давало спокойно жить. Никто не отказывался от тебя, тебя как любили, так и любят, а главное, что и ты, как любил, так и любишь. Ты выплеснул все скверное что накопилось в тебе, пришло время перемен, которые ты боишься принять, ты перепутал трансформацию сознания и тела со смертью, ты становишься другим, но так реагировать, как ты, нельзя, ты едва не погиб. Если перед каждой новой ступенью ты будешь пытаться себя убить, то на какую-то ступень ты не поднимешься. Фердинанд перебаламутил не тебя одного, но все сумели справиться с собой, и все разрешилось. Хорошо, Вильгельм тебя укараулил, ты выстрелил и попал в себя случайно, ты преступил черту, предупреждение серьезное. То, что тебя сбросили с твоих небес, знак, что ты вышел к более высокому плану, не раздав необходимые земные долги, тебе придется поработать в миру, тебя не гонят отсюда, но без этого для тебя перекрыт путь наверх.
Бинты отвязаны, Вебер сел, в глазах тут же замутилось. Абель приложил голову Вебера обратно к подушке. Веберу так хотелось, чтоб Аланд обнял его и говорил, говорил своим глухим сокровенным голосом, и чтобы все, что он говорил оказалось правдой.
Ну, что с ним делать? улыбался Абель. Обнимите вы его что ли, господин генерал. Рудольф, я сам с тебя шесть лет глаз не сводил, мне было так спокойно оттого, что я купался в твоей любви. Ладно, братишка, не сердись, мы с тобой еще омуты побаламутим.
Я тебе, Фердинанд, такие омуты устрою, ты мне его едва к праотцам не спровадил, такую анафему от этого сгустка любви заработать это надо суметь.
Вебер упрямо сел и с прежним прищуром строго сказал Абелю:
Дай сюда одежду, дервиш лысый.
Абель развел руками.
А ты, фенрих, трус, зря в бордель побоялся ехать, глядишь, не стал бы на трёх метрах с пьяных глаз разворачиваться и в кювет бы не угодил. Мне твою сломанную грудину собирать и осколки ребер из лёгких вытаскивать слов нет, как хотелось. Я тебе не отдам то, что я привез тебе из заморского королевства.
Папку с трактатом, как стать бессмертным?
Вебер сказал и смутился, его вопрос не подлежал обсуждению ни с кем, кроме Аланда. Аланд потрепал его волосы, прижал его голову к груди.
Фердинанду можно, болтун.
С бессмертием сам разбирайся, я таких сладостей привёз
Когда в бордель соберешься, возьми с собой, девочек угостишь.
Абель посмотрел на Аланда, смеявшегося у окна.
Нет, но господин генерал, это что же такое? Тебя кто так научил отвечать?!
Ты и научил. Тебе можно, а мне нельзя?
Вообще-то ты туда собирался.
Я не собирался, я думал, чем бы вам еще досадить.
В комнату вошел Гейнц.
Господин генерал, я смотрю, вы у окна так смеетесь, мне даже завидно стало. Интересно, фенрих, а ты что тут в костюме Адама расселся?
Абель одежду не дает.
Фердинанд, это нехорошо. Или он еще болен?
А ты как думаешь, Гейнц? Ему лежать и лежать.
Он мне экзотических сладостей с востока привез, а теперь ему отдавать жалко, говорит, сам съест, хоть подавится разглагольствовал Вебер, запахнувшись одеялом.
Фердинанд, лучше отдай ему, у него с мозгами проблемы, пусть ест сладкое, может, лучше станет?
Это у тебя проблемы с мозгами, продолжал Вебер. И у Абеля.
Скажи еще, что у Аланда, подсказал Гейнц.
Вебер с сомнением посмотрел на генерала.
Господина генерала я просто так угощу, хуже не будет.
Глава 26. Удар в сердце
Вебер еще месяц оставался у Абеля, но почти не видел его. Абель пропадал в клиниках, Аланд сам долечивал Вебера. Начались бесконечные дыхательные упражнения, энергетическая гимнастика, медитацию Аланд позволял только в своем присутствии. Приходили друзья, Кох с Клемперером основательно готовили его к чтению лекций по разным разделам математики, Вебер написал свой первый собственный курс, и Аланд вполне одобрил его математический труд. Гейнц работал с ним над концертами Моцарта, Аланд стал позволять походы в зал, ненадолго, но работа началась. Аланд тоже часто уезжал, и бывало, что до утра не возвращался. Вебер с Гейнцем, с Вильгельмом и Карлом, позволяли себе ночные музицирования. После общих занятий Вебер оставался один, сидел за роялем в зале, возвращая рукам беглость, которую, как он считал, за месяц лежания у Абеля он утратил.
Аланд иронично отзывался о «режиме» Вебера, который Вебер так тщательно соблюдает в его и Абеля отсутствие, но Вебер видел, что Аланд скорее поощряет, чем порицает его музыкальное усердие. Чувствовал себя Вебер хорошо, отношения с друзьями наладились, об инциденте с утопленной машиной и «пьянством» Вебера никто не напоминал. Машину Карл восстановил садись и поезжай. Энергетическая гимнастика постепенно разбавлялась физическими тренировками, Вебер стал появляться на разминке, только Абеля все равно будто не было в Корпусе, появления его стали редкими, приезжал ненадолго. Вебер не спрашивал Аланда, где болтается Абель, не спрашивал Абеля, потому что им его вопрос и без произнесения вслух был понятен, не говорят, значит, не нужно.
Вебер опасался «ждать Абеля», лучше не ждать, как есть, так и есть. Довольно того, что он бесшумной походкой иногда он промелькнет в стенах Корпуса, иногда он молча садился в зал в классе музыки послушать, несколько раз сам возил их с Гейнцем к отцу Адриану, восхищался их игрой на органе, на похвалы не скупился.