Парень проводил мужчину взглядом, пока тот не сел в автомобиль и не уехал. Поднялся ветер, Рейм поднял воротник своего пальто и зашагал по улице. Водителем отца он пользовался редко, тем более сейчас, когда нужно было проветриться, он предпочел общественный транспорт. Когда Рейм ехал в метро, то задумался, что поезд это как жизнь человека: кто-то заходит и едет, а кому-то на следующей выходить В вагоне оставалось все меньше и меньше уже знакомых лиц, с которыми Рейм ехал от самого кольца. «И чего ради живут все эти люди?» думал он. Но вот объявили его станцию, поезд медленно остановился у платформы. Рейм вышел из вагона и направился к выходу.
Рейм, Шабрири улыбнулась, впуская парня в квартиру. Она была в футболке под горло. На шее висело несколько кулонов с крестами, на руках перчатки-сетка, на пальцах кольца с черепами, и образ дополняла лиловая юбка. На ногах были тяжелые ботинки на платформе. Хорошо, что приехал. Германа, правда нет: он уехал на съемки, его пригласил один журнал.
Здорово, выдохнул Рейм, снимая пальто.
Вина? спросила девушка.
Давай.
Рейм прошел на кухню, отметил, что в доме тихо, нет привычно играющей музыки.
Такая тишина, даже не по себе, сказал Рейм.
Я только что приехала. Еще не успела включить, девушка улыбнулась и, поставив бокал с вином перед Реймом, села напротив.
Сегодня виделся с Ониксом, сказал Рейм, сделав глоток. Отдал мне ключи от квартиры Марго.
Он сильно переживает, его можно понять. Когда мы видели его на похоронах, он очень плохо выглядел, но держался мужественно. Такой удар не каждый выдержит, но он бы не был «Ониксом», если бы бился в истерике, я так думаю. Он очень рассудительный. У него аналитический склад характера, эмоции это не про него.
Я представляю, каково ему сейчас. Сохранять хладнокровие, когда весь мир внутри рушится Не каждый может. Я вчера сорвался, такой погром в комнате устроил.
Рейм, Шабрири с грустью посмотрела на него и, протянув руку, взяла его ладонь в свою. Ты же все понимаешь Она явно в лучшем мире.
Да, сказал Рейм, смотря Шабрири в глаза и думая о том, что не только в лучшем мире, но еще и не одна. Хотя может быть, все увиденное им была лишь галлюцинация? Марго, Дейман, этот странный перевод, Миттер.
Ты давно видела Миттера, Ленор?
Они же живут в Петербурге, в Москву приезжают редко иногда на концерт какой или если такой повод представится
«Вряд ли у готов так много праздников Разве что похороны», подумал Рейм.
Они приезжали
На похороны?
Да, мы все были: Эмбер с Торном, Миттер с Ленор, еще некоторые знакомые, ты их вряд ли знаешь: они из компании Деймана.
Ну почему же, я много кого знаю, вздохнул Рома, выпустив руку Шабрири. Миттер ничего не говорил?
Нет, они очень обособленно держались с Ленор, мы разве что поздоровались с ними. Похороны были красивыми
Рейм с грустью улыбнулся.
Пойдем в студию, сказала Шабрири.
Зачем?
Сейчас увидишь.
В студии, которая когда-то служила комнатой Рейма, произошли значительные перемены: теперь она еще исполняла и роль гостиной. Один из углов был выкрашен в черный цвет, здесь стоял черный кожаный диван, был журнальный столик, а на стенах висели фотографии различных музыкантов, друзей и Германа.
Марго, сказал Рейм, смотря на фотографии.
Да Шабрири обняла Рейма за плечи.
Рейм сел на диван, Шабрири села рядом и положила голову ему на плечо.
Мы так ехали тогда на вокзал, помнишь?
Помню
Они молча сидел и пили вино. Пока Рейм не увидел на глазах Шабрири слезы.
Умирать не страшно. Страшно, оставлять всех любящих тебя, рушить их мир, привычный уклад.
Как механизм, в котором не хватает очень важной детали.
Незаменимой, она вытерла слезы и посмотрела на Рейма. Как вчера добрался до дома?
Нормально, устало сказал Рейм. Если бы у тебя была возможность увидеть будущее, ты бы согласилась?
Но мы и так видим будущее, в книгах и кино.
Нет, я говорю не просто увидеть, а жить в будущем, лет так через сто.
Хмм задумалась девушка. Сложно сказать. Я раньше всегда хотела отправиться в прошлое, в восемнадцатый, девятнадцатый век.
А теперь?
Теперь повзрослела. Наши потомки в молодости будут романтизировать наши дни, а много ли в них хорошего? Вот и я думаю, что все это относительно. Научно-технический прогресс интересен в его развитии, в его пути, а не в конечной стадии. Пользоваться благами техники и упустить ее развитие думаю не слишком здорово. А почему ты спрашиваешь?
Да просто Рейм задумался рассказывать ли Шабрири о докторе Сегаеве и его предложении. К Шабрири он относился очень тепло и кому, как не ей он мог рассказать обо всем? Но какое-то черное затворничество, поселившееся в его душе в последнее время, словно кричало ему о том, чтобы он оставался со своими мыслями наедине и вообще поменьше говорил. Просто, выдохнул парень.
В коридоре послышался звук шагов. В студию вошел Герман. Он был одет в черно-красную латексную футболку, кожаные штаны с ремнями и пряжками вокруг ног, на голове у него был хвост из черно-красных дредов, и несколько широких прядей свисало вокруг лица. Глаза были сильно подведены черным, а в зрачках были видны белые линзы.
Это был самый загребанный день! и он шаркающей походкой дошел до дивана, помахал Рейму и сел рядом с ребятами. Шабрири поцеловала парня и взяла его за руку.
Как фотосессия? спросила девушка.
Футиристично, сказал Герман. Но если будущее будет действительно таким, каким оно было на этой фотосессии, я рад, что не доживу до него.
Как я посмотрю, сегодня темой будущего пропитано все кругом, протянула Шабрири.
Мы как раз обсуждали но Рейм так и не договорил о крионике.
Я не против будущего, только не такого. Потом посмотрите в журнале.
Я налью тебе вина, сказала Шабрири и, поцеловав Германа, ушла на кухню.
Герман посмотрел на Рейма.
Вводи меня в курс дела, с удовольствием придамся рассуждениям: у меня как раз на съемках родились пара мыслей.
Хорошо, Рейм на минуту задумался, но затем продолжил. Представь, что сегодня ты ложишься спать, а просыпаешься уже лет через сто, двести.
Ты о криоконсервации? спросил Герман, и Рейм кивнул. Только если бы я сильно боролся за эту жизнь, возможно, из страха перед смертью. Но сама идея вечной жизни не прельщает меня настолько, насколько я бы хотел прожить короткую, но яркую жизнь.
Яркую, но чтобы в черном цвете?
Ну, само собой. В таком, знаешь, насыщенном черном цвете, улыбнулся Герман.
Послышался звук затвора фотоаппарата парни повернулись к двери: на пороге стояла Шабрири и снимала их.
Отличные кадры, сказала она еле слышно, просматривая материал.
Вот так всегда, Герман обратился к Рейму. Ни минуты без фотоаппарата.
Шикарно, проговорила Шабрири. Какой контраст, и, посмотрев на парней, послала воздушный поцелуй, а затем ушла на кухню.
Глава III
Бунтарь
Прохожие оборачивались Рейму вслед, когда он шел по Ленинградскому шоссе, а те, кто шел навстречу, с интересом заглядывали в лицо, рассматривали одежду. На все это у прохожих было не больше полминуты времени с момента, когда они замечали Рейма, и заканчивая моментом, когда он проходил мимо. Иногда, Рейм и сам с особым интересом рассматривал прохожих, как бы в зеркальном отражении показывая им, что такое поведение очень некультурное, что необязательно во все глаза смотреть на выделяющегося внешне человека, даже если очень хочется. Иногда он напоминал себе мима, с точностью повторяющего заинтересованный взгляд встречного человека.
Конечно, в обычный день Рейм крайне редко замечал к себе пристальное внимание, а порой то ли не замечал вовсе, то ли было не до прохожих. Сегодня же он был словно уязвлен всеми этими взглядами: они обжигали его, и где-то внутри у Рейма начинал зарождаться гнев. Тогда парень свернул с шоссе и решил пойти тихими дворами здесь хоть людей и не меньше, зато гораздо меньше желающих вторгнуться в личное пространство любопытными взглядами. А ведь гуляя по городу с Марго, Рейму действительно было все равно, кто и что о нем подумает, как посмотрит, что скажет, проходя мимо. Сейчас же он все чаще начинал чувствовать дискомфорт от всеобщего внимания.
Мама, какая странная тетя, сказала маленькая девочка, дергая маму за руку. Они поравнялись с Реймом.
Это не тетя, это дядя, сказала женщина, а после добавила. Наверное.
Мам, ну какой же это дядя? У дяди разве могут быть длинные волосы? Вот у папы вообще волос нет, засмеялась девочка.
Рейм закатил глаза, в шутку подумав: «Какая драма», но почему-то ему все равно было не по себе.
Что думаешь, Рейм? спросил у него внутренний голос. Рейм даже не понял, кто к нему обратился: обернулся, проводил женщину с дочкой взглядом и пошел дальше.