Не ори, сказал Кузьма. Я и так иду.
Он перешагнул порог кухни, шатаясь, дошел до печи, навзничь повалился на покрытые старым ковром нары и сразу же захрапел. Митро в сердцах сплюнул. Илья, глядя в стену, подавленно молчал.
А ты чего встал? накинулся вдруг и на него Митро. Проваливай и ты тоже, и чтоб не видел я вас никого до утра! Чума проклятущая на всю мою жизнь!
Илья, искоса взглянув на него, вышел. Он не сердился, самому хотелось орать и ругаться. Настроение испортилось окончательно. Он прошел через нижнюю комнату, поднялся по лестнице на второй этаж, где было темным-темно, и замер, услышав голос Насти. Она с кем-то разговаривала, стоя в дверях комнаты, и Илья невольно прислушался.
Нет. Правда, нет. Это не Илья, а гаджэ{Не цыгане.}. Тогда, в овраге. Я в самую драку кинулась, по лицу и зацепили. Ты что, мне не веришь? Дадо! Когда я тебе врала?!
Не знаю. Черный силуэт шевельнулся совсем рядом, и Илья сделал шаг назад, узнав Якова Васильева. Только сдается мне, его это все-таки работа. И раньше бешеный был, и сейчас не лучше.
Да что ж такое, отец! Я правду говорю! От возмущения Настя заговорила громко, и Илья отчетливо слышал каждое слово. Ну, бог с тобой, если родной дочери не веришь, спроси Варьку, она знает!
Варька ему сестра, она что хочешь подтвердит.
Таборных спроси! Все видели! Может, мне детьми своими забожиться?! Я забожусь! Если уж до того дошло, что ты мне без этого не веришь
Не трудись. И спрашивать я никого не буду. Ваши дела, ты ему жена. Если понравилось к колесу привязанной по грязи бегать на здоровье. Но до сих пор не пойму, для чего Яков Васильев понизил голос, и больше Илья ничего не слышал. Да больше и не надо было.
Он закрыл глаза, прислонившись к невидимой стене. Сердце стучало так, что отдавало в голову. «Зачем приехали только? с горечью подумал Илья, садясь в темноте на пол. Зачем приехали? Быть беде».
* * *В маленькой комнате на втором этаже горела зеленая лампа. Ее слабый огонек освещал старый комод с рядом фарфоровых безделушек на крышке, гитару с узким «женским» грифом в углу, букет полуувядших роз в вазе синего хрусталя, рядом с цветами целую башню растрепанных романов: «Роковая страсть», «Любовь графа Шевалли», «Жестокая красавица», «Любовь и гибель маркизы Анны» Дашка, сидящая возле стола, поглаживала пальцами корешки книг, наугад клала их одну на другую. Маргитка, стоя к ней спиной, взбивала подушки на постели так, что пух летел метелью. У порога сидел на полу, обхватив руками гитару, Яшка. Он отчаянно зевал, но не уходил.
Будешь спать здесь, со мной, выпрямляясь, сказала Маргитка. А то, если хочешь, на сундук ложись, но с него свалиться запросто можно
Нет. Я с тобой лучше.
Только я иногда ночью во сне разговариваю. Не боишься?
Не боюсь.
Ты красиво пела сегодня. Меня научишь?
Конечно. Ты сразу схватишь.
Дашка встала, ощупью нашла край постели. Коса девушки наполовину распустилась, на подушку упала тяжелая каштановая прядь, и Яшка жадно уставился на нее. Маргитка, проследив за взглядом брата, скривила гримасу, но промолчала.
Кто тебя так хорошо плясать выучил? помолчав, спросила Дашка.
Вот дура! Как же ты решила, что хорошо, если ты слепая?! прыснула Маргитка.
Я чечетки по звуку разбираю, спокойно пояснила Дашка, и почти одновременно с ней рявкнул на сестру Яшка:
Погавкаешь ты у меня, зараза! Косы повыдеру! Распустила язык
Пошел к черту! огрызнулась Маргитка. Чего расселся, чего уставился? Влюбился, что ли? Иди спи к лешему, золотой мой, нечего на девок пялиться! Скажи спасибо, что она слепая, а то бы давно тебе по морде за твои взгляды съездила!
Яшка покраснел так, что видно было даже в полутьме. Кинул уничтожающий взгляд на сестру, быстро встал и вышел, задев гитарой за косяк. Когда смолк жалобный звук потревоженных струн, Дашка тихо спросила:
Зачем ты так? Он же не хотел
Затем, что нечего из себя правительство здесь строить. Моложе меня на два года почти, а туда же, генеральствует! Маргитка стянула платье; перекинув на грудь растрепанные косы, начала расплетать их. Тебе раздеться помочь?
Нет, я сама. Я привыкла.
Маргитка пожала плечами. Оставшись в одной рубашке, забралась на постель, потянула за руку и Дашку.
С нашими девками ты уже говорила? Наболтали тебе про меня?
Дашка не успела ответить, а Маргитка враждебно предупредила:
С нашими девками ты уже говорила? Наболтали тебе про меня?
Дашка не успела ответить, а Маргитка враждебно предупредила:
Будешь Катьку Трофимову слушать ко мне лучше и не подходи! Врагиня она моя навсегда!
Катька? Почему? Мне показалось, она хорошая, добрая
Добрая Много ты понимаешь. Я с ней перед Пасхой знаешь как подралась! Грех, конечно, в Великий пост, но уж душа не стерпела. Она, зараза, сказала, что моя мама шлюха!
Господи Дашка забралась под одеяло. Но это же ерунда какая-то. Елена Степановна
Она мне не мать, таинственно сказала Маргитка. Моя мама знаешь кто? Отца первая жена. Она меня от купца Рябова прижила и, когда рожала, померла. Знаешь, какая она красивая была? Лучше даже, чем я, ей-богу! У отца портрет маленький есть. Вот подожди, я у него стащу и тебе покажу.
Зачем тащить, попросить же можно.
Не Отец думает, что о нем не знает никто. Под замком в шкафу держит. Вот посмотришь сама Ох, да ты же слепая! Маргитка задумалась, закинув руки за голову и водя пальцем по пятну света на стене. Дашка молчала. Где-то в глубине дома часы пробили полночь, с улицы простучала одинокая пролетка.
Дашка, вот что скажи Твой отец, Илья, он кто?
Цыган.
Да уж сама видела, что не турок! Маргитка снова села на кровати. Скажи, то, что про него болтают, это правда?
Кто болтает? И что?
Цыгане, в тон Дашке язвительно ответила Маргитка. Разное болтают. Правда, что он твоей матери лицо ножом из ревности изрезал? Чтобы больше не смотрел на нее никто?
Я спать хочу.
Маргитка с досадой замолчала. Через минуту, потянувшись, вполголоса протянула:
А он красивый, твой отец.
Дашка молчала кажется, в самом деле заснула. Маргитка вздохнула, села поудобнее. Придвинула к себе лампу и растрепанную «Любовь графа Шевалли». Раскрыв книгу на середине, углубилась в чтение.
ГЛАВА 3
На другой день Илья проснулся поздно. Открыв глаза, испуганно осмотрелся, долго не мог понять, где находится. Потом вспомнил: Москва, Большой дом В окно заглядывала сухая ветка ветлы, и Илья сообразил, что это старая комната Насти. В ней, видать, так никто и не жил все семнадцать лет.
Настя рядом еще спала, сбросив с себя одеяло и улыбаясь во сне. Губы ее чуть заметно шевелились. «Небось до сих пор «Не вечернюю» поет», с легкой досадой подумал Илья. Встав и заглянув в соседнюю комнату, он убедился, что мальчишек и след простыл. На минуту он заволновался где Дашка? но затем вспомнил, что та ночует с дочерью Митро, успокоился и начал одеваться.
Внизу, несмотря на позднее утро, не было ни души. Илья помнил: по утрам здесь всегда отсыпались после рабочей ночи в ресторане и выползали уже после полудня растрепанные, кое-как одетые и сонные. Не было даже слышно грохота котелков и сковородок. Однако дверь на кухню оказалась приоткрыта. Ежась от утреннего холодка, Илья перешел темные сени, заглянул туда и отступил.
На широких нарах, застеленных красным, протертым до основы ковром, сидела Варька, а на полу примостился Кузьма, уткнувшийся в ее колени. Варька, наклонившись, гладила его всклокоченную голову, что-то шептала. Они не заметили Ильи, который тихо отошел в сени, огляделся и, увидев на полу сброшенное ночью Кузьмой ведро, как можно громче повесил его обратно на гвоздь. Звон разнесся по всему дому, а Илья, не понижая голоса, чертыхнулся. Когда спустя минуту он, зевая, вошел на кухню, Варька стояла спиной к нему у окна, а Кузьма, сгорбившись, сидел на нарах. На нем была вчерашняя, запачканная и залитая вином рубаха явно с чужого плеча. В вырезе виднелся потемневший крест на медной цепочке. Ссадина под глазом набухла до густой синевы. Во встрепанных волосах отчетливо блестели белые нити. На вошедшего Илью он взглянул исподлобья и тотчас же опустил глаза. Помедлив, протянул руку.
Будь здоров, морэ. Вспомнил нас, надумал наконец приехать?
Здравствуй, откликнулся Илья и присел рядом.
Варька по-прежнему стояла у окна, Кузьма смотрел в пол и молчал, словно они расстались с Ильей вчера, а не семнадцать лет назад. Илья уже пожалел о том, что вошел на кухню, и собирался уйти, когда Кузьма вдруг заговорил:
Ты вчера с Митро был иль показалось мне?
Ну, я.
Угу Кузьма еще ниже опустил голову. Ладно, морэ, чего отворачиваешься? А то я не знаю, что ты думаешь. Что все вы думаете Вот, мол, сидит тут пьянь подзаборная Ума нет, совести тоже, один кабак в голове