В такие дни на исповеди в старом храме священнику приходилось выслушивать сбивчивые рассказы, в которых даже мудрому человеку так трудно было отличить правду от выдумок. Но он слушал исповеди терпеливо и молча, а что еще ему оставалось?
Потом все стихало на какое-то время. Но священник заметил, что ни один из перепуганных насмерть людей герцога замка так и не покинул, все они там умирали в свой срок и оставались частью единого целого.
Хозяин замка вовсе не был злым и раздражительным ворчуном, как могло показаться малознакомым людям. Наоборот, если бы они узнали его поближе, то поняли бы, что он любит шутки, и сам часто смеялся и разыгрывал тех, кто был с ним рядом. Но герцог не любил тех людей, которые жили с ним по соседству, готовых бесцеремонно судить и рядить обо всем, что их не касалось и касаться не могло. Он свято охранял тайны личной жизни, никого не подпуская к ним на расстояние пушечного выстрела
Потом, ничего не зная, не ведая на каждом балу, близкие и страшно далекие знакомые его, готовы были давать советы, словно их кто- то о том просил, выражать сочувствие, будто он в нем нуждался.
Герцог не любил многих, и по пальцам можно было сосчитать тех, к которым он проявлял хоть какую- то благосклонность, а уж тех, чье общество мог терпеть хотя бы несколько часов и вовсе днем с огнем не отыщешь.
Одиночество не только не угнетало Старика Ра (так, помня о боге солнца его порой называли на что-то обиженные шутники), а доставляло такую радость и такое наслаждение, что он чувствовал себя совершенно счастливым только когда оставался совершенно один.
Уединение было самым желанным из всех его сокровищ. Конечно, если бы ему пришлось доживать последние дни в лачуге бедняка, среди нищеты и убожества, может быть, он иначе бы ко всему относился, но его замок был великолепен. Он включал в себя целый мир, за пределы которого выходить ему не хотелось. И покидал герцог его в те редкие дни, когда в том была особая необходимость.
Правда, иногда вечером у камина он жалел о том, что рядом нет какой-нибудь юной внучки, хорошенькой и веселой, с которой он мог бы посостязаться в остроумии, просто поболтать обо всем на свете. Но такие крамольные мысли быстро улетучивались.
Старик Ра в такие минуты думал о том, что юное создание могло бы нарушить навсегда спокойный ход его жизни, заставить его решать какие- то проблемы, общаться с людьми, которых он и на порог бы не пустил в другом случае. Ради нескольких веселых вечеров жертвовать привычками и маленькими радостями ему совсем не хотелось.
А потом появятся не прошеные гости, молодые люди, которые будут просить ее руки, и тогда вообще ничего не останется от мира и тишины, к которым он так успел привыкнуть. Не бывать этому твердо решил старик и верил, что Бог, до сих пор к нему благосклонно относившийся, избавит его от всего этого. Он не допустит такие бесчинства.
Это был по всем приметам странный день.
Старик, впервые за много дней, проснулся с ощущением причастности к чему то большому и очень важному. Не часто в сознании его возникало такое чувство. В такие минуты он ощущал небывалый подъем сил, особое вдохновение, которое делало его поэтом. Давно уже смолкшая в его душе музыка звучала с новой силой и была прекрасна, да что там, просто пленительна.
После завтрака, спустившись в библиотеку, он, почти не раздумывая, снял с полки старинный том Данте, сначала в английском переводе, но, подумав немного, поставил его на место. Нашел оригинал на итальянском и безошибочно раскрыл сразу третью часть описание рая. Сколько раз за всю жизнь пришлось ему перечитывать этот шедевр
Он начал читать, больше ничего не замечая вокруг. Старинное кресло казалось мягким и удобным, сколько вечеров провел он в нем с любимой книгой в руках, и это было истинным наслаждением.
Господи, как же давно он не брал в руки Данте, особенно этот том, на итальянском. Как давно не погружался в этот ни с чем несравнимый мир откровений, страстей, воспоминаний, страшных пророчеств, и света бессмертной любви, которая «движет солнце и светила».
Как давно он не перечитывал любимейших строк. Но почему это случилось? Боялся ли он чего-то, уцепился ли в свой излюбленный покой, от которого было так трудно отказаться даже на короткий срок, еще страшнее потерять его навсегда.
Холя и лелея его, Старик Ра вдруг понял: что-то большое и важное стремительно уходит от него навсегда. И это что-то было конечно неумолимое время.
Холя и лелея его, Старик Ра вдруг понял: что-то большое и важное стремительно уходит от него навсегда. И это что-то было конечно неумолимое время.
Возможно, у него именно времени совсем не осталось. Умирали и более молодые его современники и бывшие приятели, он и без того задержался на этом свете.
Но о чем еще можно было мечтать? Его жизнь он ясно осознал это, могла оборваться в любой день и час. И тогда ничего уже не исправишь, придется ответить за все совершенное, и то, что он хотел сделать, да не смог.
Нет, все обман, он вовсе не собирался успокаиваться, пока был жив. Теперь, когда Данте снова был в его руках, когда герцог оказался в раю, а не в аду, как обычно случалось прежде. Как правило, он задерживался именно на первой части комедии, теперь он это понял особенно ясно. И хорошо, что понял вовремя. Какой- то, пусть и не очень большой срок ему все-таки еще оставался, он смел, надеяться на это. Конечно «блажен, кто верует, легко ему на свете»
Он еще мог вместе с гением отрешиться от мелкой и пошлой реальности, и на какой то миг подняться на ту невероятную высоту, увидеть все, задохнуться от счастья и только после этого умереть. И самое главное, он знал, что сможет это сделать, вопреки всему. И сможет в последний раз взглянуть в лицо Беатриче.
«О Господи! Дай мне сил еще раз пережить и изведать это, позволь мне пройти этот путь снова в последний раз», взмолился он, хотя кажется, никого и ни о чем не просил давным-давно.
В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,
Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.
Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый,
А меня вдруг окликнул с порога так странно: Постой.
И ему подчинилась, сама я себе подивилась.
Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.
И морская волна возле ног обреченно забилась.
И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.
А потом он роман свой читал и в порыве экстаза
То взлетал к облакам, то валился на землю, шутя.
Что там было не помню. Тонула и слово, и фраза
В этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.
Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,
И затворники снова врезаются горестно в мир.
И закат там алел, и кружилась растерянно птица.
И какая-то тень все витала спокойно над ним.
Что там было еще? Ничего из того, что смущало
И тревожило нервы усталых и желтых писак.
Только птица вдали, обреченно и дико кричала.
Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.
Дар общения нам, как богатство и слава дается.
Мы бежим от него и в писании скрыться вольны.
Только призрак прекрасный над гением снова смеется,
Кто она? я спросила, Душа убиенной жены.
Как могли вы? Я мог, повторил он, как горное эхо,
И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду,
И я к морю бежала, и помнила снова про это.
Ночь прекрасной была, но я знала к нему не приду.
И сидел он один, и в саду, где усталые птицы,
Все взирали угрюмо, хранили покой свысока,
Будет долго потом, мне старик этот призрачный сниться
И свечу погасила прекрасная в кольцах рука.
Навести его, детка, мне она, наклонившись, сказала,
Я сама умерла, он невинен, он просто Старик
И погасши давно, та звезда мне во мраке мигала
И забылся опять, он в романах прекрасных своих.
Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый,
А меня вдруг окликнул с порога так странно: Постой.
В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,
Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.
Глава 2 Далекое прошлое
Но очень быстро книга опустилась к герцогу на колени. Старик посмотрел в окно, хотя увидеть там можно было только кусочек голубого неба, ни деревьев, ни птиц, только несколько веток, словно руки молившихся о чемто людей, потянулись к нему.
Но он рассматривал что- то совсем иное, а не то, что мог бы увидеть любой другой, оказавшись на его месте. Старик пытался в тот момент заглянуть в далекое прошлое, хотя в последнее время он делал это все реже и реже.
Слишком тяжело было вспоминать о близких, самых дорогих для него людях все они раньше и позднее покинули этот мир, и теперь находились где- то очень высоко в небесах.
Ушедшие никогда не возвращались назад, и хорошо, что не возвращались. Разве смогли бы они узнать в этом седом гордеце того молодого человека, которого когда-то знали и любили? Они навсегда остались молодыми и прекрасными, а что время сотворило с ним?