Девушка взяла друга за руку и крепко сжала её.
Это моя вина, только моя. Мне следовало лучше понимать, как отзовутся мои робкие призывы к миру и любви в озлобленных сердцах этих людей. Кто, как не я, позволила им пробудить в себе звериные инстинкты?
Филис, не вини себя. Ты не в ответе за
Оставь! Ты знаешь: я за всё в ответе, только я одна. В ответе перед теми, кто глядит на нас со звёзд и судит каждую живую душу в этом мире. Судит по поступкам, а не благим намерениям, она подняла голову вверх, капюшон спал, и Макс увидел слёзы на её лице, всегда таком живом и страстном.
Но звёзды не светили в эту пасмурную ночь: царили здесь только огонь и ветер, крики боли и отчаяния, порывы ярости и упоение пролитой кровью.
Я не прощу себя, если с Давидом Хасмонейским что-нибудь случится. Я не прощу никого! Клянусь Творцом, который создал этот мир; клянусь небесными богами, которые поставили меня над Ойкуменой; клянусь кровью Фортуната, которая течёт во мне, я не стану никого прощать, я запрещаю себе это, кого-либо прощать без искупления, повторила она, ускоряя шаг. Поторопимся, Макс!
Когда ты не прощаешь, то и я подавно, отозвался он.
Улица сделала крутой поворот. Филис и Макс увидели, как серые тени в плебейских плащах снуют у большого, богатого дома ивримов. Он стоял в конце улицы, на самом берегу озера Феб. Ценности уже вынесли; трое погромщиков быстро складывали ковры, драгоценности и дорогую утварь в огромные мешки, которые, похоже, принесли с собой, заранее готовясь грабить. Другие трое бегали вокруг дома с факелами, пытались поджечь его в разных местах.
Потом Филис и Макс увидели ещё двоих, они волокли из дома человека, облаченного в талит, на несчастном не было лица, но он был жив и пытался сопротивляться. Его несколько раз ударили ножом и бросили в озеро. Всё, что осталось от него, лишь громкий всплеск воды. Там же, у самой воды, ещё одна троица поймала женщину. Двое держали её, а третий срывал одежду.
Филис накинула капюшон и побежала. Макс устремился за ней.
Да их тут дюжина, не меньше, пробурчал он.
Неважно, сколько их неважно, ответила Филис.
Никто из погромщиков не смотрел в их сторону. Из дома выносили огромные часы с маятником, драгоценную менору и большой, обитый бархатом сундук. Женщина пыталась вырваться, мычала из-под кляпа, но её держали крепко и щадить не собирались. Насильник в нетерпении расстёгивал штаны.
В окне второго этажа появился человек, он был очень стар, в одной лишь рваной тунике, с чёрной коробочкой-тфилином на лбу. Глаза старика выпучены от изумления и страха. Старик увидал Филис и Макса, простёр к ним руку, закричал, мешая древнеарамейский с простонародной латынью. В следующий миг изо рта старика хлынула кровь, он качнулся назад, исчез из вида, появился вновь, перевалился через подоконник и упал вниз. Следом в окне возник его убийца. Это был крупный мужчина с красной оплывшей физиономией, мясистым носом и свинячьими глазами, почти лысый.
Так-то! прогремел убийца, голос у него был низкий и хриплый, режущий слух. Так их, вражье племя Наша богиня славная девица Фортуната! Вот тебе, девонька, кошерного окорока на твою свадьбу! Будь здрава, наша Саламандра! Ишь, доброй свининой брезгуют, ублюдки
Этот мясник убил Янкеля чуть слышно прошептала Филис, и Макс сразу понял, что случится дальше.
Она вскинула руку, в свете пожарища на мгновение блеснул металл, а в следующий миг небольшая металлическая звезда уже сверкала во лбу убийцы старого цадика. Мясник потрясённо охнул, качнулся взад-вперёд, затем свалился вниз, упал на тело своей жертвы.
Остановитесь! воскликнула Филис. Остановитесь и оставьте в покое этих бедняг!
Её заметили. Откуда-то стали появляться люди. Насильники также обернулись на её голос. Макс встал рядом с нею.
Ты кто? Что за удивлённо произнес один, державший знамя с Саламандрой. Голос у него был высокий и писклявый, совсем не подходящий огненному стягу.
Остановитесь, властно повторила Филис и открыла лицо. Ступайте по своим домам, просите там прощения у Фатума-Творца, у всех великих аватаров, у вашей богини и госпожи, которую вы унизили и оскорбили своим постыдным действом. Ступайте, уходите! Или все сейчас умрёте.
Глумливый смех был ей ответом. Её, конечно, не узнали здесь, хотя это лицо знали все: той, кто восседает на Божественном Престоле и царит, хотя бы и формально, над целой Ойкуменой, быть здесь просто не могло.
Девочка, ты больна? Ты в своем уме? Сегодня у нас праздник! Помолвка нашей обожаемой августы! Сегодня мы гуляем на костях врагов и пьём их кровь!
Да она считать не умеет, ухмыльнулся другой и широко развёл руками, нас тут двенадцать, а тебя тут сколько, ты и твой костлявый паренёк?
Десять, поправил Макс, возник у него за спиной и перерезал гладиусом горло, сначала «счетоводу», а мгновением спустя и «знаменосцу».
Дальше всё происходило очень быстро. Первый, кто бросился с ножом на Филис, упал с пробитой рукояткой гладиуса головой. Следующий согнулся вдвое, схватившись за распоротый живот. Короткий меч взметнулся снова, и человек с фригийским колпаком на стяге упал в грязь.
И их осталось семь, заметил Макс, ещё? Ещё? Ну же, давайте!
Трое насильников бросили свою жертву, а сами кинулись бежать.
Вы превозносите меня и тут же от меня бежите? Нет, я не дам вам убежать, с печалью вымолвила Филис.
Она вскинула руку, легким, изящным движением, совсем не напрягаясь, метнула металлические звёзды. Двое убегавших вскрикнули и упали, третий пошатнулся, но устоял и принялся бежать, что есть силы. «Должно быть, у него там панцирь, под плащом», ещё успел подумать Макс. Филис послала беглецу вдогонку маленький стилет, едва заметный, тонкий, как игла. Стилет вошел в основание черепа, беглец рухнул на землю.
Вся расправа заняла чуть более минуты. Остались четверо погромщиков. Один, кто был смелее и дурнее, кинулся на юношу с кхопешем, но тут же умер, сам не понял, как. Другой, кто был умнее и успел сообразить, сколь изменилась ситуация, упал перед девушкой на колени, принялся рыдать и причитать, рвал на себе одежду. Ещё двое бросились бежать. Но далеко не убежали одному Филис послала вдогонку звезду, а у второго отнял жизнь меч Макса.
Он вывернул руки «кающемуся» погромщику и прижал к земле.
Я вижу, ты осознаёшь свою вину, сказала Филис, теперь ответь мне: кто послал вас в Иудейский квартал? Ответишь честно так и быть, я отпущу твой грех.
Погромщик и не думал отрицать, сопротивляться и юлить, он был готов на всё, чтобы остаться жить.
Это трибун! Трибун Андрон Интелик! Сам нас собрал, сам объяснил, что нужно делать.
Жечь и убивать ивримов? Почему?
Они наши враги вечно хитрят и лгут, нас, честных граждан, обижают, не веруют в наших богов, тебя не почитают, нашу Саламандру!
Филис и Макс переглянулись.
А вы как почитаете меня? Убийствами и грабежами?
Погромщик забился в истерике:
Я честный римлянин, моя богиня и госпожа, я свой, я из квиритов! Вы не лишите жизни верноподданного гражданина из-за каких-то иудеев, из-за иноверцев, чужаков! Моя вина лишь в том, что я послушался трибуна, нашего вождя!
И ты настолько слепо вверился трибуну, что не осознал, какое преступление он поручил тебе?
Молю, закона и суда! Я честный гражданин, меня попутал Хаос6, но вы меня спасли от Хаоса, и я прозрел! А если ненароком преступил закон, то пусть священный суд меня осудит!
Я твой закон, и я твой суд! Смотри в мои глаза! В глаза! Смотри!!
Макс вывернул голову погромщика так, чтобы его глаза смотрели в глаза Филис. Погромщик, прочитав в этих глазах свой приговор, заголосил:
Милосердия! Милосердия! Молю, Божественная, милосердия!
А теперь ты просишь милосердия? Тебе не повезло, у меня нет такой опции
Она не касалась этого человека, и Макс только удерживал его но он побагровел, закашлялся, стал судорожно хватать ртом воздух и вскоре затих. Юноша с презрением оттолкнул тело.
Всё это очень грустно, Макс, вздохнула Филис. Я иногда жалею, что боги не даровали мне способностей Медузы. Она умела превращать людей в камень, и эти каменные статуи стояли по всей Ойкумене свидетельствами глупости людей и их гордыни Да, я благословила гражданина Интелика искать врагов народа, трона и державы. Всех, кто желает погубить меня и мой народ. Мои народы! А он в ответ обрушился на слабых, беззащитных и невинных, тех, кто не может дать ему отпор. На один из моих народов, виновный только в том, что он иной, древнее нас и непохож на нас. Разве это иудеи против нас восстали? Пускай они не веруют в меня, но они верны мне. В отличие от негодяев и предателей, желающих мне смерти. Скажи, друг мой, достаточно ли внятно и достаточно ли терпеливо я объясняла нашему плебейскому трибуну, чего жду?