Тот утвердительно кивнул головой. Она нажала стеклянную кнопочку «мандариновый» и стакан тут же наполнился душистым шипучим напитком.
Гармонь? поинтересовалась женщина, указывая на футляр пишущей машинки.
Пишущая машинка, пояснил Самсонов, отрываясь от стакана.
Он заметил, что кожа женщины, по сравнению с проходившими мимо загорелыми людьми, была слишком бледной.
«Новичок», мелькнуло в голове.
Писатель?
Писатель, писатель, неохотно ответил Виктор Сергеевич, тщательно промывая стакан.
Дикарём, аль как?
Дикарём, но я вижу вы тоже новичок?
Нет, что вы, я здешняя.
Самсонов покосился на неё, ещё раз удивляясь белизне её кожи.
А меня загар не берёт, будто прочитав его мысли, ответила незнакомка. Смешно, не правда ли?
Виктор Сергеевич хотел, было, спросить о том, где можно снять жильё, но она перебила его:
Вам нужна квартира?
Конечно, конечно. На месяц.
Пойдёмте со мной, и считайте, что вам повезло. Я завтра улетаю к сестре на север. Летнее время я часто провожу у неё, а она иногда гостит у меня зимой. Я уже больше не могу находиться в этом пекле, страсть как не переношу жары.
Посмотрев на её чёрное платье, Самсонов посоветовал:
Вам бы лучше носить белое платье, в нём жара легче переносится.
Нет, что вы, белое платье это так вызывающе, это же очень броско и неприлично.
Что в этом неприличного? подумал он вслух, и зачем-то добавил:
А у меня жена летом в белом сарафане ходит.
У вас есть жена? удивилась незнакомка.
Да, есть. Клавдия.
А я думала, что у писателей не бывает жён. Может быть, вы ненастоящий писатель?
Как это, ненастоящий? Настоящий. И вот машинка у меня есть и пятьсот чистых листов в чемодане
А а, ну конечно, согласилась та, значит писатель.
Чемодан тяжелел с каждым шагом. Он настойчиво хотел отделить ладонь от запястья.
Давайте помогу, давайте давайте.
Она, не дождавшись согласия, выхватила у стушевавшегося Самсонова тяжеленный чемодан.
Он, растерянный и покрасневший, пытался объяснить ей, что это дело не женское и что он ни капельки не устал.
Женщина шла чуть впереди. Виктор Сергеевич поражался той лёгкостью, с которой она передвигалась. Они свернули в переулок. Частные домики утопали в зелени садов, казались праздничными и приветливыми. Малое количество прохожих говорило о том, что вся остальная людская масса сейчас упивается отдыхом на море. Путь, который они проделали, показался Самсонову не совсем коротким.
Осталось немного, вон там. Женщина подняла руку, в которой держала чемодан, и указательным пальцем куда-то указала.
«А всё говорят, что женщины это слабый пол», непроизвольно подумал Самсонов.
Повернули к покосившейся калитке. По деревянному ветхому настилу, пригибаясь под ветками деревьев, прошли вглубь двора.
Свежестью тянет, подметил Виктор Сергеевич, вдохнув полной грудью.
Тут недалеко болото. Я ж говорила, что жару не переношу, как и мои предки. Они вот и выбрали место попрохладнее.
Прошли мимо крохотных, полуразвалившихся сооружений, похожих на курятники.
А это что? поинтересовался Самсонов.
Это? Это для приезжих. В начале зимы их привозят, вот они и живут здесь.
«Почему в начале зимы»? мысленно изумился он. «Да ещё в таких конурах, без окон и дверей, с прогнившими крышами».
Его мысль перебила женщина:
А в начале зимы у нас очень хорошо. Вы ведь ни разу не бывали у нас в начале зимы?
Нет, не бывал.
А то, что они живут в таких условиях, это не беда. Им поначалу всё равно, хоть дворец, хоть сарай.
Но ведь
Вот и дом, перебила она, указывая указательным пальцем той руки, в которой держала чемодан. «Видимо для нее этот тяжеленный чемодан вообще ничего не весил», подметил он.
Это было почерневшее деревянное сооружение из двух этажей. К двери второго этажа вела крутая лестница с перилами. Вплотную к дому подступали деревья с густой, тёмно-зелёной листвой. Древний колодец с почерневшим от времени бревенчатым срубом. На длинной оглобле «журавля» с одной стороны на ржавой цепи болталось погнутое старое ведро, а на другом конце «журавля», прикрепленный проволокой, полуметровый кусок ржавой рельсы.
Глядя на дом, Самсонов непроизвольно представил избушку Бабы-Яги. Казалось, что это деревянное, неуклюжее сооружение, вот-вот, поскрипывая, поднимется на огромных курьих ногах и закудахчет.
Этому дому очень много лет. Красавец, не правда ли?
Да-а, и я тоже в красивом доме живу, в девятиэтажном, с лоджией, зачем-то похвастался Виктор Сергеевич.
Что вы, товарищ писатель, ваш дом ни в какое сравнение с моим не идёт. Этот дом дышит и шепчет по ночам голосами моих предков. В нём чудеса живут. Здесь когда-то было настоящее болото, а теперь не болото, а так, лужа. Женщина тяжело вздохнула и поставила чемодан.
Давайте знакомиться. Я Снежана Морозова.
Виктор Сергеевич Самсонов, представился он. А отчество ваше как?
Никак. У меня не было отца, меня матушка в снегу нашла.
«Шутница, в паспорте надо обязательно отчество указывать», мысленно заметил Самсонов.
Какие паспорта? О чём вы говорите?
А я ничего и не говорил, удивлённо приподнял брови Виктор Сергеевич.
Ах да, я совсем забыла. Вы знаете, последнее время я стала иногда заговариваться, но это бывает редко. Пусть вас это не удивляет, моя старость, она всегда своё навязывает. Как-никак, уже девятый десяток стукнул.
Самсонову послышалось пятый десяток, и он запротестовал:
Ну что вы, в такие-то ваши годы, говорить о старости, это просто смешно.
Спасибо за комплимент, а я уж думала. Поднимайтесь за мной. Я живу на первом этаже, там попрохладней, а вам в самый раз будет наверху.
Я уверена, что вам здесь понравится.
Называть её просто Снежаной, не по отчеству, Виктор Сергеевич как-то не смел. «Всё-таки женщина, а не девушка». Выяснять имя её батюшки, которого, как она сказала, у неё не было, он не стал. «Завтра уедет и дело с концом».
Да, завтра улетаю, товарищ писатель. А отца у меня и в правду не было, и маму тоже в снегу нашли. Сначала она была мертвой, а потом ожила.
От такой мистической информации у Самсонова по спине пробежали мурашки. И еще он стал ловить себя на том, что она, уже в который раз, разговаривает с его мыслями. Поднявшись по шаткой, полусгнившей лестнице, они оказались на маленькой лестничной площадке. Хозяйка толкнула незапертую дверь.
Проходите, товарищ писатель, милости просим, а милостыню нет.
Тот, пригибаясь, вошёл в своё будущее жилище.
Одна огромная комната. Старинная никелированная кровать была аккуратно застелена. У большого единственного окна, в которое почти не проникал дневной свет, стоял старинный стол с резными ножками. Стол был застлан расшитой скатертью. В углу, как белое пятно, старенький холодильник «Саратов». На стене висела большая картина в массивной рамке с облупившейся коричневой краской. Неизвестный художник изобразил полуобнажённых упитанных девиц с пёстрыми веночками на головах, плывущих в лодке, украшенной цветами. Рядом с ними по воде плывут не то лебеди, не то гуси, что-то среднее, а на берегу, куда плывут девицы, художник изобразил добрых молодцев, правда, все они не пропорционального телосложения, да к тому же, все на одно лицо.
Около дверей два допотопных стула. На один из них присела Морозова. Посередине комнаты в подвешенной деревянной клетке сидел светло-зелёный попугай и одним глазом сердито косился на незнакомого квартиросъёмщика.
Можете с ним поздороваться, предложила хозяйка.
Самсонов, поколебавшись, неуверенно пробормотал:
Ну здравствуй, птица.
Пррривет! Тебе сколько лет? внезапно выпалил попугай.
Сорок пять, непроизвольно ответил Виктор Сергеевич в растерянности, потом, неловко хохотнув, погрозил в сторону попугая. Ух ты, озорник, ух ты, воробей.
Позорррник! Сам воррробей! огрызнулся, сидящий в клетке.
Ну, хватит, Феоктист, совесть поимей, лучше бери пример со своего пра-пра-прадеда, он же ведь был советником самого Конфуция, пристыдила его Морозова. Попугай в ответ что-то недовольно проворчал и успокоился.
Если хотите, можете проживать внизу, на первом этаже.
Нет, нет. Это мне в самый раз, здесь как раз много места, можно походить, подумать. Когда пишешь, оно знаете как?.. Ну, а теперь, так сказать, сколько мне вам за месяц? Самсонов потянулся к чемодану за деньгами.
Совсем немного, кормить мою птицу, зовут его Феоктист, и моего любимого кота, конечно, если он надумает к вам прийти. А вообще-то, он гостей всегда встречает, обязательно придёт. Вы, товарищ писатель, на Феоктиста не обижайтесь, когда тот вздумает поболтать с вами о том, о сём. Бывает, срывается, просто диву даёшься, такое начинает болтать. Вот я и переселила его наверх, хулиганить начал. А вообще-то, Феоктист птица умная, мозги у него что надо. Вот вы знаете, о чём он сейчас думает?