Левсет Дарчев
Надежда и разочарование
© Дарчев Левсет, 2018
Надежда и разочарование
«Ничто не проходит бесследно, думал Зияди, на теле легкие шальные детские шрамы, на душе потяжелее от жизни длиною в семь десятков лет». Черные брови разрослись и появились длинные поросли, а между ними пролегла увесистая складка. Трое детей: один мальчик Гиви, сложенный по его эскизу, высокий, стройный с темными глазами, прямым носом и волосами, отливающими медью. Две дочери Майя и Роза, больше похожие на мать стройной изящной фигурой, красивым овалом лица, нежные и чувствительные. Это все его богатство, все его достижения. Сын в России, дочери в Канаде. А он один в большом доме, летом утопающем в зелени фруктовых деревьев и винограднике, а зимой укрывающемся под снежной скатертью, выдавая существование лишь одной трубой на крыше, откуда валит дым признак жизни, тепла, уюта.
«Не все плохо. Главное сердцем не стареть. Жизнь продолжается, завтра отмечу юбилей. Приглашу всех друзей и родню и буду радоваться на всю округу как никогда».
Эй, ты где? раздался звонкий голос жены Ноны с нижнего этажа дома.
Зияди прислушался к ее шагам, которые были не так быстры и озорны, как раньше. Вскоре она поднялась по лестнице, выпрямилась во весь рост худая, узкокостная, с крашеными в медь волосами, чтобы спрятать седину. Ее карие глаза остались такими же живыми, как и в юности. Прямая и честная. В руке она несла телефон.
На, это Гиви.
Сердце у Зияди дрогнуло, потому что звонок означал одно он не приедет.
Алло, прозвучал знакомый, очень желанный тембр голоса сына. Отец, гамарджоба.[1]
Гагимарджос,[2] сынок, ответил он одеревеневшим голосом.
Отец, я от всей души поздравляю тебя с юбилеем, произнес Гиви, стоя в зале ожидания аэропорта. Извини, я очень хотел приехать, но обстоятельства Я собираюсь в командировку в Испанию и как только вернусь оттуда, я прилечу домой и мы
Зачем ты летишь в Испанию?
Дела, отец.
Я слышал, что ты там связался с
Нет, нет, отец, быстро прервал его Гиви. Мы же об этом говорили. Слухи всего лишь. Еще раз поздравляю.
Спасибо, сын. Ты с кем? тронутый заботой, спросил его Зияди, услышав в трубке женский голос.
Я один. Пауза.
Эх, ты, неужели у тебя не получается найти какую-нибудь грузинку и жениться, сынок. Тебе уже тридцать лет. Ты забыл обещание?
Нет, отец. Нет. Я в этом году непременно женюсь.
Сынок, ты знаешь, какой самый главный инстинкт у живых?
Молчание в трубке.
Какой?
Сохранение рода! грустно сказал Зияди, отвечая на свой философский вопрос. Есть такое маленькое существо притворщица листочка. Даже она, находясь до половины в пасти у хищника, откладывает яйца, чтобы продолжить себя в новой жизни. Я в большом доме, где ты родился и бегал без штанов. Мне здесь сегодня одиноко, сын. Я не против: можешь жениться и на испанке
Через минуту Зияди грустно опустил руку с телефоном и тихо промолвил:
Я уже не могу вмешиваться во взрослую жизнь детей.
Нона застыла, глядя на раздосадованного мужа с немым взглядом на лице, вспомнив беседу с врачом накануне.
Взрослый терапевт с минуту молчал, перекладывая листы с анализами друг на друга. Нона с трепетом ждала, что скажет этот человек в белом халате, который за день хладнокровно констатирует десяткам людей трагические исходы, сохраняя полное равнодушие.
Я не знаю, что и сказать, начал он механическим голосом. Судя по анализам, у него нет ничего серьезного можно жить и сто лет. Вот, сердце чуть пошаливает. Это орган, о котором докторам мало, что известно. Смотришь на человека, вроде здоров, а казусы происходят. Я думаю, что у него все это связано со стрессом из-за увольнения с работы, он случайно не участвует в политических баталиях?
Нет, отрезала Нона. Его политика не интересует. Он просто был хорошим хозяйственником без алчности и лицемерия. Очень многое сделал для людей. Вручили Похвальную грамоту, прицепили медаль и сказали: «До свидания». Он не ожидал этого.
Врач начал что-то писать на бумаге каракулевым почерком. «Попробуй разбери потом, думала Нона, их, наверное, еще в институте учат писать по-хитрому, а то, как объяснить то, что все медики пишут одинаково безобразно».
Вот, возьмите рецепт, начал доктор давать указания. И, пожалуйста, делайте, как я вам скажу.
Нона приблизила бумажку к глазам, прочитала и вернула ее на стол обратно.
Не пойдет, сказала она уверенно, это лекарство ему противопоказано из-за печени.
Доктор, недолго думая, притянул к себе бумагу, перевернул ее и написал на обратной стороне другое название лекарства.
Нона еще раз прищурилась, ознакамливаясь с новым названием.
Не пойдет и это тоже, бесцеремонно произнесла Нона, глядя ему в глаза. Почки.
Доктор раздраженно нахмурился. Он нервными движениями достал из стола новую бумажку и нервно толкнул ее к Ноне.
Тогда возьмите и пишите сами!
Нона растерялась, не ожидая от доктора такой психической реакции. Она ощетинилась и, схватившись за ручку, быстро и злостно что-то нацарапала, затем толкнула бумагу под очки доктора.
Доктор прочитал и выпучил глаза.
Что это? он прищуренными глазами увидел математическое квадратное уравнение.
Я сорок лет проработала учительницей математики в школе, а вы мне
Доктор слегка улыбнулся.
Извините, произнес он, вернувшись на землю, я просто вы знаете, я с утра с людьми и Он замолк, осознав, что его чувства и усталость никому не интересны. Еще, у вас есть кому делать укол, если вдруг ему будет плохо? Он встал и достал из шкафа ампулу. Вот это лекарство надо уколоть.
* * *Нона вернулась домой и вышла из оцепенения, когда муж спросил:
Мне не нравится, как ты смотришь на меня, проговорил Зияди. Что, врач разочаровал тебя?
Да, нет: он сказал, что проживешь сто лет.
Да, доктор не очень высокого мнения обо мне. Сто лет для грузина мало.
Нона стояла перед ним, отрешенно улыбаясь, склонив голову набок. «Девичья привычка», подумал Зияди, глядя на жену и вспомнив выпускной школьный вечер, когда он так хотел признаться в любви, но сделал это спустя три года. Она была самой красивой.
Я думаю, может не стоит затеваться с юбилеем? с сомнением произнесла Нона. Дети не приедут
Стоит, стоит, твердо сказал Зияди. Для чего тогда жить? Пусть не думают, что я сдался. Я просто хочу собрать своих друзей, пить вино, вспоминать дела ушедших дней, шутить и смеяться. Мне доставляет истинное удовольствие, когда за столом вспоминают имя моего отца. Тогда для чего я закопал вино, вырастил на привязи барана? Жена, ты же знаешь, что по-другому я не могу. Он тяжело встал. Позови соседа Батраза. Кое-что надо обсудить.
Нона стояла неподвижно в полной прострации.
Знаешь, чего я боюсь, неуверенно сказала она, я боюсь, что твои друзья не придут, и тогда у тебя будет еще один стресс. Сам подумай: сейчас людям не до этого. Друзья были друзьями, пока ты был на должности, а сегодня ты никто пенсионер. И кто будет кушать твоего барана? Только не подумай, что мне жалко. И знаешь, что доктор сказал?
Что?
Никаких переживаний, сказала Нона. Сердце может не выдержать.
Зияди вздохнул и задумался: случай непростой.
Он стал расхаживать взад-вперед, сцепив руки за спиной. От напряженной мысли его лицо скорчилось. В спортивных брюках и красной футболке, выделяющей его обвислые черты, он спустился во двор, зашел в сарай и погладил барана. Затем он направился к месту погребения вина, обошел его по кругу, заложил руки в боки и вскинул голову. Его напряженный мозг выдал идею, и он поторопился к жене.
Нона, вот ты говоришь, что нельзя переживать?
Да.
А радоваться можно?
Нона растерялась.
Что за вопрос? Конечно, можно, милостиво согласилась Нона.
Тогда у нас все получится, милая. Есть способ пригласить друзей, его глаза, прищурившись, лукаво торжествовали.
Жена выжидала.
Какой?
Давай объявим, что я умер.
Нона съежилась.
Ты с ума сошел.
Сосед Батраз, осетин по национальности, со скуластым лицом и солидными усами, выслушав Зияди, обалдел и долго не мог ничего говорить. Через минуту, когда все осмыслил, он засмеялся.
Такое может прийти только в твою голову, Зияди, сказал он, мотая головой. Ты занесешь себя в книгу памяти. Что ж, я за! он гордо покрутил усы за кончики.
В середине дня Зияди пожаловался на боли в сердце, и Нона позвала медсестру, чтобы сделать укол. Та, взяв в руки ампулу и уставившись на нее тупым взглядом, застыла, переведя ошарашенный взгляд на Нону.
А что, дяде Зияди так плохо?
Врач сказал, что у него увеличенное сердце, произнесла Нона. Я не знаю: Зияди шутит и говорит: «У больших людей бывает большое сердце». Она застыла с минуту. А что, сильное лекарство?