Как везде, и отвернулся к боковому стеклу.
День был в разгаре, но из-за туч солнца было не видно. Прохожие были одеты по-разному: одни кутались ещё в теплые шарфы, другие шли, распахнув настежь куртки. Попалось несколько человек, одетых в перспективе на тёплый день в рубахи с короткими рукавами где-то вдали, там, где проспект упирался в горизонт, светлела полоска голубого неба.
Свернули к вокзалу. Анатолий рассчитался с водителем. В здании вокзала он пристроился к короткой очереди в кассу и через несколько минут билет на ближайшую электричку до Барановичей был уже у него в руках. Покупая билет, он спросил, на каком пути будет посадка, кассирша недружелюбно ответила, что, кажется, на третьем, и посоветовала обратиться в справочную. Времени до отправления поезда было мало, и поэтому Анатолий не стал искать справочную службу, а сразу прошёл на третий путь, где уже стоял состав. На табло локомотива вместо полного названия направления следования светились только две буквы «чи», и Анатолий, посчитав, что полный текст должен быть «Барановичи», вошёл в первый же вагон, и поезд буквально сразу тронулся. Анатолий глянул в билете на время отправления, отметил, что отправились на две минуты раньше, но не придал этому значения.
Пассажиров в вагоне было мало. Чуть поодаль, наискосок через два ряда, сидела молодая женщина и читала книгу. Небольшую черную сумку она прижимала локтём к своему боку. Сзади шумно устраивалась на свободных местах компания весёлых людей. Никого не стесняясь, они перемежали свою речь смачными ругательствами. Анатолий решил не обращать на них внимания и раскрыл книжку, начатую ещё дома. Поезд громыхал по рельсам. Иногда резко покачивало, когда он менял на стрелках путь, но, выехав за город, состав пошёл ровнее, и стук колёс стал равномерным, монотонным и не таким заметным.
На очередной станции входили новые пассажиры. Анатолий мельком окидывал их взглядом и, не удерживая в памяти лица, вновь углублялся в чтение. Сзади четверо подвыпивших продолжали громко разговаривать. Иногда они смеялись над чем-то. Их ругань и смех отвлекали от чтения. После очередного громкого матерка Анатолий раздраженно повернулся и сказал:
Послушайте, вы же не одни в вагоне. Не могли бы вы обойтись без ругательств?
Тебе какое дело, папаша? зло ответил один из парней и добавил смачный матерок.
Анатолий понял, что с этими отморозками в спор лучше не ввязываться всё равно окажешься в проигрыше. Он достал с полки сумку и перешёл на несколько рядов, ближе к выходу. Здесь пьяный разговор был не так слышен.
В вагон вошла женщина в железнодорожной униформе и начала проверять билеты. Анатолий протянул ей свой. Женщина мельком глянула на билет и с удивлением спросила:
Вы куда едете?
В Барановичи, ответил Анатолий.
Гражданин, вы сели не в тот поезд.
Как так? растерянно спросил Анатолий. Я же на третьем пути сел в этот поезд. Мне кассирша сказала.
Ваш поезд на Барановичи должен был уйти на пару минут позже и со второго пути. А этот идёт в Толочин, совсем в другую сторону.
И что мне теперь делать?
Через несколько минут будет станция. Выйдете и пересядете на поезд противоположного направления. Скорый там не останавливается, только электрички. Вернётесь в Минск и спросите в справочной, где вам сесть на нужный поезд.
Анатолием овладела досада. Росло раздражение: надо же было так торопиться, чтобы даже перепутать поезда. Он зло сдёрнул с полки сумку и вышел в тамбур. Двое молодчиков из пьяной компании курили здесь и о чём-то громко спорили. Когда они прошли мимо него, Анатолий не заметил. Видно, был поглощен разговором с проводницей. Увидев Анатолия, один из парней бросил на пол недокуренную сигарету и исчез в вагоне. Второй продолжал курить, насмешливо поглядывая на него.
Что ты пялишься на меня? Я что-то тебе должен? зло проговорил Анатолий.
Ты нарываешься, мужик! ответил курящий и выпустил струю дыма в сторону Анатолия.
Анатолий достал мобильный телефон и стал набирать номер конторы завода, куда ехал в командировку, чтобы предупредить встречающих о своём опоздании, но на длинные гудки вызова никто не отвечал.
В тамбур к курившему вышли остальные подвыпившие друзья. Двое из них без всякого предупреждения схватили Анатолия за руки, тут же он получил удар кулаком в скулу и сразу же кто-то пнул его в живот. Телефон выскользнул из рук и, упав на железный пол, рассыпался на части. Открылась дверь тамбура. Ветром занесло запах мазута. Анатолий пытался вырваться из цепких рук молодчиков, но те были сильнее. Они подтащили его к дверям и с силой выпихнули из вагона. Следом за ним, почти одновременно, полетела и его сумка. В те несколько секунд, пока летел под откос, Анатолий успел пожалеть, что ввязался в спор с этой молодёжью, и им овладел ужас. В следующее мгновение он ударился обо что-то головой, в глазах ярко вспыхнуло, в мыслях промелькнуло: «Как всё глупо» и сознание отключилось.
В тамбур к курившему вышли остальные подвыпившие друзья. Двое из них без всякого предупреждения схватили Анатолия за руки, тут же он получил удар кулаком в скулу и сразу же кто-то пнул его в живот. Телефон выскользнул из рук и, упав на железный пол, рассыпался на части. Открылась дверь тамбура. Ветром занесло запах мазута. Анатолий пытался вырваться из цепких рук молодчиков, но те были сильнее. Они подтащили его к дверям и с силой выпихнули из вагона. Следом за ним, почти одновременно, полетела и его сумка. В те несколько секунд, пока летел под откос, Анатолий успел пожалеть, что ввязался в спор с этой молодёжью, и им овладел ужас. В следующее мгновение он ударился обо что-то головой, в глазах ярко вспыхнуло, в мыслях промелькнуло: «Как всё глупо» и сознание отключилось.
Небо было ярко-голубым. Деревья лениво покачивали острыми верхушками. Слышалась трель соловья. Где-то в стороне, громко хрустнув, сломалась ветка и, падая вниз, вызвала шумный переполох птиц. Вокруг всё зачирикало, заухало, закаркало, но, как по мановению, вновь затихло, и осталась только нежная песня соловья. Анатолий попытался повернуться в ту сторону, откуда доносились соловьиные трели, но сильная боль заставила его отказаться от этой попытки. От боли и небо, и верхушки деревьев превратились в расплывчатое марево. Он вновь расслабился. Резкость в глазах восстанавливалась, и вместе с ней возвращались другие ощущения: до слуха доносились звуки скрипящих колёс, он чувствовал, как колёса проваливались в ухабины, и от этого остро мозжило в голове. На ровной дороге возникало ощущение полёта, душу наполняло чувство покоя, боль отступала, и голова наливалась какой-то звонкой ясностью.
Он нащупал рукой подстилку, на которой лежал это было мягкое сено. Тут же вспомнился запах сена из детства, когда он с дедом ездил на сенокос. Превозмогая боль, Анатолий скосил глаза вниз и увидел круп лошади. Её задние ляжки равномерно двигались в такт шагам, и хвост, как метроном, двигался то вправо, то влево. Ещё он увидел чью-то руку, державшую в руках самодельную плётку.
Колесо ухнуло в глубокую яму, и Анатолий застонал.
Ну что, очнулся, больше утверждая, чем спрашивая, проговорил кто-то рядом.
Над головой Анатолия нависло бородатое лицо старика. Старик приветливо улыбался. Там, где не было бороды и усов, лицо покрывала мелкая сетка морщин. На его голове сидела старая военная фуражка с красным выцветшим околышком.
Как ты оказался в наших краях? спросил дед.
Меня с поезда скинули, чуть слышно ответил Анатолий.
Что? переспросил старик.
С поезда скинули, более громко проговорил Анатолий и тут же от вспыхнувшей боли на миг провалился в небытие.
отродясь поездов не бывает, услышал Анатолий, придя в себя.
Что хотел сказать старик, он не понял, но разговаривать не хотелось. Хотелось наслаждаться покоем, запахом сена, песней соловья и скрипом колёс.
Старик отвернулся и, пару раз слегка ударив по крупу коня верёвочной плёткой, затих. Минут через пять он неожиданно проговорил, ни к кому не обращаясь:
Ничего. Наша фельдшерица кого хочешь на ноги поставит. И не таких лечила.
Больше часа ехали по лесу молча. Лес то редел, то становился гуще. На небольших опушках вокруг Анатолия становилось светло, в чаще сумрачно, как вечером, хотя день был в самом разгаре. Со временем пошла более разъезженная колея, и колеса чаще проваливались в выбоины или, выскакивая из колеи, шли юзом.
Боль стала не такой острой, но Анатолий изрядно устал от тряски. Ему хотелось уже хоть куда-нибудь доехать, где не будет этого скрипа, сменяющихся света и тени, не будет ухабов. И вдруг краем глаза он увидел крышу хаты, потом следующую. По всей видимости, они заехали в какую-то деревню.
Пахомыч, кого везёшь? спросил звонкий женский голос.
Да вот, раненый в лесу оказался. Сам не знаю, откуда он там взялся, как бы оправдываясь, ответил старик.
Так ты его сразу к Нюрке вези, в фельдшерский пункт, посоветовал тот же женский голос.
Крыш стало больше. Они были крыты шифером или же дранкой, которая местами от времени покрылась зелёным плюшем. «Неужели есть ещё в глубинке дома, крытые таким древним материалом. Странно видеть их в двадцать первом веке», подумал Анатолий. Медленно, превозмогая боль, он повернул голову вправо. Увидеть всю улицу мешала его синяя сумка. Она была изрядно измазана глиной, и из-под разошедшегося замочка выглядывала часть рубашки. Чуть сбоку от сумки открывался вид на проплывающие заборы и на видневшиеся за ними дома. Некоторые из них были бревенчатыми, некоторые из кирпича, но и те, и другие потемнели от времени и стали одного цвета. Иногда даже было трудно определить, из чего сложены стены домов.