В такой-то школе, отвечала Н. И я уж не стал уточнять, кем. Ясно, детишек пению учит.
«Я уколы сюда хожу делать», совсем-совсем неожиданно пояснила она. Я скорчил гримаску. Мне-то что. Ходит и ходит. Удобнее здесь. Школа-то её, кажется, под боком Она ничего не соображала в военной подготовке, а я столько же в здравоохранении понимал. Знал только, что несовершенно, и то ещё не по собственной шкуре, а из газет.
И снова мы молчали. Это был очень странный разговор.
У меня отец умер, вдруг заметила она. Вроде как ещё раздумывала, говорить или нет. Улыбнулась несмело.
Я знаю, перебил я. Я в самом деле знал читал соболезнование в газете.
У меня отец умер, повторила она. И добавила: А я попала в психиатрическую лечебницу.
Я шевельнул губами хотел что-то сказать. Этого я не знал. И не сказал ничего. Просто смотрел на неё сощурясь, как если бы против глаз открылся сквознячок. Странные мысли рождались на нём: этого следовало ожидать, этого следовало ожидать, этого следовало ожидать Ты была не такая, как все обособленная замкнутая себе на уме не такая, как все не такая, как все
Я ждал тебя на вечеринке, приуроченной к 8-му марта мы собиралась классом я так ждал этого, этого вечера Меня не было 23-го февраля, я торчал на заседании городского комсомольского штаба офигеннейший комсомолец, Павка Корчагин наших дней выбрали быть представителем от школы, отдувался за всех Так вот, столько разговоров было после 23-го февраля Так весело, так здорово А я не попал И ждал теперь 8-го марта. Наверстать своё. И гвоздь программы: по окончании проводить тебя домой. Ты жила на отшибе, и значит, обойдёмся без всяких дурацких попутчиков. А ты взяла да и просто не пришла Именно потому, что в предыдущий хвалёный раз одна возвращалась домой через столетнюю берёзовую рощу. Там ещё не было фонарей Так-то вот И уж потом я изобрёл автобусно-концертный подход
Да нет, зачем я так думаю о ней? Ведь не думал же после того соболезнования в газете. Совсем даже наоборот. Ну погорюет, погорюет, а потом будет, как все люди, жить. Отца её я в общем-то не знал. Он был каким-то начальником, небольшим. Однажды провёл наш класс экскурсией по цехам своего завода. А ещё я видел его на квартире, это уже во время визита с «испанскими» билетами. Кажется, это был приветливый и весёлый человек. Один наш одноклассник, правда, назвал его «косоглазым мужиком» (как раз после той экскурсии) но сам-то был хроническим насмешником, хорошенькой язвой. А я не присматривался. А может, нужной наблюдательностью не обладал. Главное, отец Н., он уже был взрослый. А мне 16 лет. Помнится, в ходе тех знаменитых сборов на концерт он даже посетовал: «Вот, мол-де, носки не желает надевать, будто и в самом деле уже тепло, начало июня» Это он про дочку свою говорил. Конечно, я замялся с суждением по данному вопросу. За кого он меня принимает? Между прочим, это он тогда назвал меня «друг», обронил где-то в отеческом напутствии: «твой друг» Я не запомнил, когда он умер. Год или два назад, или три? Кажется, весной А может, осенью.
Живёшь ты всё там же? догадался спросить я. Смотрел и не мог понять, как она может так держаться, всё в одной позе, не двигаясь ни на миллиметр, плечи упали, туловище слегка вперёд, совсем не идёт женщине её возраста. «А у неё возраст уже другой, вдруг подумал я. Старые люди они тоже когда-то были молодыми. А потом перестали стесняться своих болячек. Приняли свой недуг за объективное свойство мира Вот и она»
Принять свой недуг за объективное свойство мира недурно сказано. Как у Гессе. До Гессе я совсем недавно добрался. Как пронзительно он написал о своём младшем брате, подумал я.
Да, отвечала Н. на мой вопрос.
Адрес её я выведал задолго до всех визитов и без особого труда: в конце классного журнала имелся список, глянул туда и запомнил. Память у меня выборочно-хорошая. А вот сейчас я б не смог назвать какой там номер дома, квартиры. Помнил, что квартира трехкомнатная, а серия считалась престижной. Вдобавок, тогда это был совсем новый дом. Мог ли я вообразить, что в этом доме, в этой квартире можно взять да и сойти потихоньку с ума Уж так подумалось: потихоньку, ведь Н. я знал сдержанной и даже скрытной. Себе на уме
Подошла её очередь идти к врачу. Она поднялась, направилась в кабинет. Как-то раз я подсмотрел, как после урока физкультуры баскетбол был или что-то в этом роде, потное, горячащее Н. взбежала коротенькой лестничкой из спортзала в коридор. На ней была бледная, белая или голубенькая, футболка и чёрные спортивные штаны. Штаны запомнились точно. Ткань врезалась до самого дна меж полушарий, колыхающихся на бегу У Н. были широкие женственные бёдра, стройная и крепкая фигура. И вот сейчас я снова глядел ей вслед. Тело её раздалось, хоть и не потеряло пропорций мягкая кофейно-молочная материя юбки растянута им и как будто ещё может тянуться, сколько хочешь, и уже не передаёт во всей глубине впадину под ней, а лишь намечает её рыхлой бесформенной складкой Налитая широкая спина чуть сгорблена, круглые полные плечи опущены вниз, вперёд Н. огрузнела. Она шагала быстро, но тяжело, и даже показалось, что половицы особенно подаются под её толстоватыми ногами в кофейных же сапогах, хотя, скорее всего, здесь был такой старый уже пол.
Она не долго пробыла у врача. Забрала с дивана пальто, сказала мне «всего доброго», пояснила деловито, что ей теперь «в другой конец» и переместилась в противоположный угол, вместе с бабушками дожидаться запропастившуюся сестру.
Потом пришёл и мой черёд, и моё освидетельствование тоже не затянулось. Врач сидел, склонившись над столом, поздоровался, предложил сесть, но даже не поднял глаз на меня. Быстрым, натренированным движением взял мои бумаги; вежливо, чуть меланхолично опросил: есть ли душевнобольные родственники, случались ли ушибы головы с потерей сознания? Я отвечал отрицательно, а сам присматривался к нему. Он носил крупные очки, был лыс. Широкая, горбатая блестящая лысина была обращена как раз ко мне. Кажется, это с ним мы в одно время ходили в школу общественных корреспондентов при редакции горкомовской газеты. Хотя, я засомневался: может, он, а может, и не он, а просто похож на того человека. Тот, кстати, упоминал, что он психиатр, да! Запомнилось, как он запальчиво для своего возраста (впрочем, было ему лет сорок-сорок пять) рассуждал о задачах своего поколения. А однажды горячо озаботился судьбой мальчика из трудной семьи. И ещё, как-то раз он ругал одного своего коллегу-сослуживца. Мол, только место занимает.
Короче, я не рискнул его спросить. А он так ни разу и не взглянул на меня, уткнулся в сою бухгалтерию вон какие залежи на столе. А хоть бы и однокашники, что с того? Не друзья, не приятели. Запомнил ли хоть он меня там, на курсах? Ну и потом, кинулся бы объятиями душить, что ли? Может, совсем даже наоборот. Вдруг ему неловко сделалось бы! Мало ли куда он ходил, мало ли что говорил! Сейчас-то он был при исполнении.. И он поставил в моей карточке «годен».
Очутившись опять в коридоре (или холле, как его там), я застал Н. во всё той же позиции на диване со старушками и без свежих вестей о злокозненной сестре. «Счастливо», бросил я на ходу и ещё зачем-то кивнул, а Н. промолчала, как воды в рот набрав. Может быть, потому что уже попрощалась со мной ведь в самом деле, пожелала мне всего доброго! Всё равно я отчего-то смутился, но тут как раз вступил на лестницу, а та и впрямь скрипела, да так противно, что я даже ухватился за перила: испугался, что ли, как бы эта деревяшка не разъехалась подо мной.
Дымка всё так же затягивала небо, гололёд на асфальте никуда, конечно же, не девался, а теперь ещё поднялся ветер, вполне по-февральски. Гадкое сочетание. Я поспешил на остановку, так как не терял надежду выгадать пресловутое «окно». Но автобус пришлось ждать; переминаясь с ноги на ногу, я глазел на противоположную сторону дороги, на очередной двухэтажный особнячок. Вид у него был плачевный. Во всяком случае, крыши не было. Рабочий наверху сбрасывал оттуда снег лопатой. Немедленно мне явилась немудрёная ассоциация. Мол, крыша съехала Конечно, я подумал о Н. О том, что вообще не вспоминал её последние годы. А ведь воображал когда-то, что она станет моей женой (такую роль я всем отводил, в кого ни влюблялся; не мыслил иного развития любви). Обычно я не распространялся перед родителями о таких делах, но как-то раз брякнул, что есть у меня будто бы девчонка, и она занимается музыкой. Отец начал посмеиваться, что жену-музыкантшу очень невыгодно иметь: ей надо беречь пальцы и по дому ничего делать нельзя. Я отмахнулся; тогда это не представлялось существенным, я верил в одну только любовь. И вот, давно развеялась тогдашняя любовь, и прошли другие, я обзавёлся семьёй, кое-какими взглядами и повзрослел (если не постарел), и какое мне дело до той поры? Я был влюблён в девчонку в своём классе, а потом злился чуть не до слёз, когда узнал, что она собирается от нас уйти? Я заранее понял, что у неё это получится. Прошло двенадцать лет, она сошла с ума, что можно поделать? куда вернуться?
Наконец подошёл нужный автобус, и я отправился на нём продолжать своё освидетельствование.
..
Надо сказать, прошло оно вполне успешно и формально, комиссия признала меня годным по всем статьям. А за компанию могла бы и инвалида, с каким-нибудь внутренним увечьем. Я получил своё «окошко» вот именно, в два часа, но мало что успел сделать: заскочил в магазин грампластинок, недалеко от райвоенкомата, купил целых три и всего на 25 копеек! Уценённые, сэкономил больше 7 рублей, здорово! Но на прослушивание времени не осталось, хорошо, пообедать успел.