Кто из вас Коробов? первым начал Гореславский, угрюмо оглядев нас исполобья.
Я! резко вызвался Алексей.
Я вот что хотел узнать у тебя, вкрадчиво произнёс Гореславский, сцепив свои огромные, корявые как крабьи клешни кисти замком, и с грохотом водрузив их на столешницу. Откуда вы берётесь такие? А? последнее междометье он сипло выдохнул.
У меня к вам точно такой же вопрос, не смутился Алексей. Семь человек погибло, в том числе дети, сорок семей на улице оказались, а вы
Какие семь человек? Где погибли? казалось, искренне удивился Гореславский.
На Никитской, я утром говорил, почтительно пробормотал Белов, удивительно ловко для своей комплекции изогнувшись над столом. В новостях сегодня было, прибавил уже громче и, видимо, для нас.
И что, этот пожар ты тоже на нас повесить хочешь? Гореславский презрительно головой кверху кивнул на Алексея. За враньё твоё тебе сколько платят? Ко мне иди, вдвое больше дам. Будешь у меня клоуном. Хочешь? А? снова повторил он свой сиплый звук.
На этот раз вы уже не отмажетесь, резко произнёс Алексей. У нас есть все документы, записи разговоров ваших сотрудников с жильцами, выдержки из Росреестра, и официально подтверждённые материалы о ваших офшорах.
Он торопливо извлёк из сумки папку, перетянутую синей резинкой, с несвойственной ему ловкостью открыл, и извлёк белоснежный, твёрдый лист бумаги.
«Греческая фирма «Наксия» зарегистрирована на имя Гореславского Степана Ильича, и владеет тремя четвёртыми долями в учреждённой ей же компании «Стерн-олимп», процитировал Алексей. К этому вы не придерётесь, это данные из греческого государственного реестра компаний. Это раз! торжественно сказал он, убирая бумагу обратно в папку, и доставая следующий лист. Пойдём дальше. «Компания «Стерн-Олимп» владеет фирмой «Сейгос», зарегистрированной по адресу: город Москва, Лиственная улица, дом двенадцать. «Сейгос» в свою очередь имеет государственную лицензию на геодезическую деятельность, и в апреле прошлого года проводила исследования по адресу: Никитская улица, дом три.
Алексей встряхнул листом в воздухе.
Это ответ из мэрии Москвы на мой запрос, твёрдо произнёс он. Это, значит, у нас два. Мне дальше продолжать?
Гореславский смотрел на Алексея с удивлением, и даже рассерженное выражение исчезло на мгновение с его квадратной физиономии. Очевидно было, что беседа привлекла его внимание, разве что оставалось непонятным обескуражила ли в первую очередь напористость Алексея, или удивили представленные факты.
Ну а ещё что у тебя есть? произнёс он после странной паузы, в продолжение которой зло всматривался в Коробова, словно пытаясь раздавить его взглядом. Давно, кстати, подметил, что сильные люди почти все удивительно непосредственны.
Зима торжествующая
Роман
Михаил Поляков
© Михаил Поляков, 2018
Предисловие
Я знаю, что игра моя окончена, но этот парень, Мельников, доктор из второй хирургии, считает, что я ещё выкарабкаюсь. Ему за сорок, а наивен, как семиклассница думает, что на свете можно жить против воли. На днях он попросил меня записывать всё случившееся в последние месяцы. Дескать, разберёшься в себе, поймёшь, что к чему в твоей жизни, ну а там, глядишь, и на поправку потащишься Моральное здоровье, внутренние резервы, то да сё Понятно, что глупости, однако, просьбу его я всё-таки выполнил. И мне, в конце концов, развлечение не целыми же днями в потолок пялиться. Утешала, кстати, и надежда на то, что записки эти когда-нибудь дойдут и до словом, до заинтересованных лиц, и я буду если не прощён, то хоть понят. Оставляю их в первозданном виде, безо всяких изменений. Во-первых, переделывая, только больше запутаю, а во-вторых, память начала подводить меня в последние дни и, боюсь, что, начав заново, не только не добавлю нового, но, пожалуй, упущу и то, что смог припомнить в первый раз. Надеюсь, сумбурность повествования не очень помешает воспринять написанное. Утешаюсь тем, что смыслы, пропущенные логикой и разумом, зачастую улавливаются иными рецепторами теми, к примеру, что объясняют нам веру, любовь и красоту. Да, красоту! Я не пижон, однако, почему же и мне хотя бы перед смертью не претендовать на некоторое достоинство?
Ну всё, хватит прелюдий. Чего ж вы ждёте, милый друг? Кидайте медную монету оборванцу с веслом и прыгайте скорее в лодку. Мы со стариной Вергилием кое-что вам покажем.
Итак,
Глава первая
Я почти убеждён в том, что долго он не готовился. Какие там, к чёрту, приготовления? Канистра бензина, какое-нибудь тряпьё, несколько газет и зажигалка Сложнее было добраться до места. Ночью в том районе всегда темно и безлюдно, но он всё равно прятался от взглядов, вздрагивал от каждого шороха и замирал на месте, приметив где-нибудь вдалеке очертания человеческой фигуры. Впрочем, страх не тянул его назад, а толкал вперёд. Страх напоминал о самолюбии, а самолюбие о ненависти, сжимавшей его странное, слабое сердце.
Подойдя к дому, он наверняка замер на мгновение, поражённый какой-нибудь внезапной мыслью, может быть, избитой, может быть, сто раз приходившей на ум и прежде, но теперь, вблизи работы, представившейся в странном, оцепеняющем свете. Возможно, он даже раздумывал несколько мгновений не повернуть ли обратно? Допустим даже из лести (и мертвецы любят лесть) задрожал и сделал шаг назад впрочем, шаг робкий, шаг застенчивый, словно по хрупкому ноябрьскому льду. Но тут же, конечно, собрался и продолжил путь. Движения его были неловки, прямы и резки, как у деревянного болванчика. Он раскидал по периметру дома намоченные бензином тряпки, натолкал в щели между землёй и фундаментом газет, а затем осторожно, стараясь не попасть на себя, окатил из канистры деревянную стену. Торопливо достав зажигалку, чиркнул колёсиком. Сноп искр сорвался с кремня и волшебным золотым крошевом обдал доски. Взметнулся огонь, произведя звук, столь любимый в старину бывалыми моряками, звук хлопка паруса, натянутого суровым атлантическим бейдевиндом. Он постоял немного, расширяющимися зрачками зачарованно наблюдая за пламенем, словно разглядывая нечто таинственное, одному ему зримое средь алых и синих всполохов. Наконец, опомнился, резко, как солдат на плацу, развернулся и пошёл прочь. Первый звук истошный женский вопль, настиг его через полкилометра. Наверняка он так и представлял это себе ещё в первых, начальных мечтах, но всё-таки ему стоило большого усилия не ускорить теперь шаг. Стиснув зубы и не оборачиваясь, он шёл прямо, сосредоточенно глядя на дорогу. Разумеется, ему нравилось думать, что на лице его каменное, непроницаемое выражение, и нравилось чувство удовлетворения, плескавшееся в груди чуть пониже сердца, тёплое и ласковое, как материнское молоко. Но я знаю наверняка никогда в жизни ему не было так больно, как в эту минуту.
Глава вторая
На огонь можно смотреть бесконечно, и описывать его тоже можно очень долго. Но мне кажется кощунственным смаковать тут это. Говорили, что было страшно, говорили, что зарево было видно за километр, говорили, что люди, не находя в дыму и гари иного выхода, выкидывались из окон, ломая руки и ноги, разбиваясь насмерть. Некоторые прыгали с детьми, прижимая их к груди и стараясь упасть так, чтобы удариться спиной. Получалось не у всех. Деревянное здание горело как свечка и пожарным, которые лишь через полчаса добрались к нему через дворы, осторожно объезжая небрежно припаркованные машины местных буржуа, почти не осталось работы. Итог той ночи семеро погибших, включая троих детей, и четыре десятка искалеченных. Две женщины сошли с ума. Одна старая не смогла смириться с потерей мужа и сына, другая молодая не вынесла вида своего изуродованного огнём лица. Приметы времени, хищные приметы времени.