Зная как обычно труслив и осторожен Имад, Максимус однако не сомневался, что на этот раз, в связи с огромным количеством человек в его орде, презренный кочевник будет нагл и дерзок. Опять же утренняя вылазка, как был уверен корсанянец, не должна была пройти даром. Так и получилось. Разъяренный сарацинский царь, узнав про опустевший лагерь врага, решил что тот струсил и позорно бежал. Приказав преследовать и уничтожать всех корсаннянцев без разбора, он потребовал лишь одного:
Императора поганой Корсы приведите мне живого. Я хочу лично отрубить ему голову! Кричал, пришедший в неистовство хозяин орды. Чуть позже лазутчики доложили ему, что корсанянская армия и не думала бежать, а лишь произвела рекогносцировку. Потерявший всяческий человеческий облик царь Имад, скомандовал всем своим людям бросаться в атаку. Как первой армии, так и спрятанной чуть западнее второй.
Одновременно, сжатым воедино кулаком, обе армии моей славной орды, раздавят врага в щепки. Вперед храбрецы, мысленно я с вами. Процедил сквозь зубы кочевник своим подчиненным, жадно припадая к груди одной из своих наложниц и скрываясь с нею в царском шатре.
Именно на такие необдуманные действия озлобленного сарацина и рассчитывал Макс. Одним из первых, он увидел, как по широкой равнине несутся кто на чем, опережая друг друга, подгоняемые страхом кочевники. Но среди них были и другие. Среди тысяч и тысяч сарацин, можно было увидеть и персов и турок и даже индейцев с дальних предгорий, издревле ненавидящих народ Корсы. Так же в полчищах орды Имада можно было разглядеть представителей нескольких африканских племен. В основном они управляли носорогами, слонами и большими кошками, свирепо шипящими на людей. Отдельной колонной неслись на замерших в строю сосредоточенных корсанянцев, пять сотен английских рыцарей, заботливо предоставленных королем Англии своему другу сарацину Имаду, в борьбе против их общего врага, народа свободной и счастливой Корсы, не признающей ни каких границ и государств. Нельзя конечно так же не упомянуть о десяти тысячах представителей испанской короны. Это были исключительно пешие солдаты, которые так же как и англичане, жаждали сквитаться с их самым могущественным врагом, бьющим испанскую корону, абсолютно везде на суше. Честь уничтожения испанцев на воде, солдаты Корсы предоставляли пиратам. Приглядевшись, Максимильян разглядел, в этом океане сарацинских толп, несколько сотен совсем уж экзотических бойцов, приехавших откуда-то с востока. Похожие на арабов, они больше походили на существ из мест, где живут одни лишь дикие звери. Одетые в раскрашенные красной краской одежды, они скакали на маленьких лошадях, подгоняя их нечеловеческим воем. В руках эти странные существа сжимали длинные трубки.
Поганые шаманы с острова смерти, естественно тоже здесь, сплюнул Максим, стоя на верху горы, разглядывая седоков на маленьких лошадях.
Появившаяся левее, вторая армия сарацин, смешавшись с первой, навела там приличный беспорядок и путаницу. Немного позже, восстановив более менее строй, сарацины продолжили безумную скачку на врага. Порядком отстав, пехота вместе с лучниками, бежала задыхаясь и глотая клубы пыли далеко позади.
Наконец орда, достигнув апогея ненависти, одновременно достигла первых рядов бесстрашно стоящих на месте, не дрогнувших корсанянских солдат. И началось
ГЛАВА 4
Невероятно сложно описать, что произошло в тот момент, когда две армии столкнулись. Это было что-то невероятное. За пределом человеческого и божьего понимания. Сотни человек были уничтожены, растоптаны, насажены на пики, в первые же секунды беспощадного боя. Упавшие, поверженные кони лежали тут и там. Рядом валялись трупы нескольких, разорванных в клочья, диких кошек. Да троя или четверо, пронзенных копьями носорогов, вот и все животные, оставшиеся лежать на поле. Все остальное место занимали раненные и умирающие люди. Здесь на равнине, у небольшой горы, в месте до этого ни чем не примечательном, тысячи солдат свободной Корсы отчаянно сражались с сарацинами, превосходящими их по численности в несколько раз. Сражались за свободу. Корсанянские мечи и шпаги сверкали в воздухе, рассыпая во все стороны искры, от соприкосновений с саблями кочевников. На каждом из участков сражения шла непримиримая борьба. Над всем этим мрачным в своей безжалостности, суровым действом, стоял оглушительный, запредельный грохот, вызванный беспощадной, кровопролитной битвой друг с другом тысяч и тысяч человек.
Внимательно наблюдая с пригорка за происходящем внизу, император кусая губы, дал отмашку стоявшему рядом генералу Хардкору. Минутой позже пехота, вместе с гвардейцами сражающимися в центре, услышав особый звук горна, быстро расступилась в стороны. В образовавшуюся брешь мгновенно кинулись дико орущие сарацины, надеясь располовинить армию Корсы. Навстречу им, круша все на своем пути, неслись галопом на своих лошадях, семь тысяч закованных в броню, солдат тяжелой конницы. Первым среди них скакал генерал Хардкор. В прямом смысле растоптав несколько сотен сарацин, корсанянские всадники не сумев как планировалось насквозь пронзить гигантскую орду, завязли в ее середине, отважно сражаясь с наседающим противником.
К сожалению, Милорад, генералу не удалось осуществить задуманное нами. Похоже, три тысячи чертей, скоро наступит момент истины. Выпускай все резервы, больше ждать нечего. Сокрушенно покачал головой император, не глядя на друга.
В ту же секунду с обеих сторон горы, на врага бросились две тысячи свежих всадников легкой кавалерии, пытаясь окружить врага. Выбежавшие из палаток полторы тысячи гвардейцев кинулись вниз, в самую гущу сражения. К сожалению всех этих усилий, отважно сражающихся солдат Корсы, было явно недостаточно, для того, чтобы склонить чашу весов в их пользу. Судя по всему, корсанянская армия была обречена. Медленно, но верно сарацины стали окружать своего непримиримого, израненного, но все еще не сдавшегося врага. Тяжело, с превеликой неохотой, отчаянно сопротивляясь, солдаты Корсы стали пятиться назад под все усиливающимся натиском кочевников орды. В небе над полем боя закружились черные вороны, предвкушающие царское угощенье. Но их жадное, возбужденное карканье ни кто не слышал. Было не до них, три тысячи чертей.
Из воспоминаний пехотинца Давида:
«В самом начале, когда я только стоял в пятом ряду по центру и ждал, как и все, поганых сарацин, мне казалось, что они бегут очень медленно. Помню больше всего из несметных полчищ врагов, меня поразили здоровенные кошки на специальных поводках. Даже как-то не по себе сначала стало. Хорошо ребята лучники, быстро наладили с ними контакт. И конечно носороги. Жалко было убивать таких красавцев. Грамотно все-таки кто-то из наших придумал бросать им под ноги доски, с вбитыми вверх гвоздями. Так весело было наблюдать, как они наступив на такую дощечку, кубарем катились по земле, сшибая своих же сарацин. Слонов, к сожалению я не увидел, они вроде так и не дошли. Испугались похоже. А может быть слишком умные. Не знаю.
Короче, когда враги наконец врезались в нас, больше всего из них мне запомнился один английский рыцарь, которого я сбил мечом с лошади и прикончил уже на земле. Важный такой был весь из себя. Все кричал чего-то. Пока я его не успокоил. Потом ничего не помню. Все смешалось в один нескончаемый сюжет. Дрался как мог, пытался по возможности атаковать, уничтожая проклятых сарацин. Естественно старался своих ребят в обиду не давать. Но разве за всеми уследишь? Много наших склонило головы в той битве. Через час, а может и два, все мы как-то в один и тот же миг почувствовали, что сегодня нам не победить. Враг подходил каждую минуту все новый и новый. Мне даже начало казаться, что они стали размножаться как головы гидры, отрубаешь одну, а на ее месте вырастает сразу еще несколько. Мерзкое ощущение скажу я вам. Какое-то время все продолжали сражаться на автомате. А затем мы стали потихоньку отступать. Я кстати, краем глаза увидел еще, что наш правый фланг окончательно просел и проклятые сарацины стали нас окружать. Да и на левом похоже творилось то же самое. Хоть все наши и устали порядком, однако не передать словами как все мы были взбешены таким положением дел. Перед кем, спрашиваю я вас, отступали лучшие воины шестнадцатого века? Перед сбродом кочевников, ни знающих кроме своей голой равнины и низкорослых лошадей абсолютно ничего? И вот мы, прошедшие не одно сражение, закаленные в боях ветераны позорно отступали перед ними, оставляя на залитой кровью земле наших погибших товарищей. Не хотел бы я еще раз испытать те чувства. К сожалению ни что не могло нас спасти. Нас ждало разгромное поражение от жаждавшего крови ненавидящего нас врага. Как раз в тот момент, когда я грустно раздумывал об этом, мой верный товарищ Гаске, страховавший меня сзади, со стоном упал на землю. Пронзив насквозь мечом очередного кочевника, я повернулся, чтобы оказать ему помощь. Оказалось, он просто споткнулся об круп мертвой лошади, завалившись на спину назад. Дав руку, я помог ему подняться. И тут, мы не сговариваясь, посмотрели в сторону горы, не веря своим глазам»