Их разговор растянулся на много много дней. Но не ночей Даже отправив её домой на метро, или такси, он уезжал. Длинные ночные разговоры, прогулки, встречи Тома могла тысячу раз утонуть в нём, но не так то просто было это сделать. Он ей не давал. Женские штучки кокетство и прочее радовали и забавляли его, капризы расстраивали. Но он был рядом. Он был и рядом с ней, и в её голове. В мыслях. Тома перестала бояться себя и своих поступков. Своей «плохости», потому что он видел её даже когда она была не с ним. Тома ужасалась и говорила, ну и что, что же ты видел???
Да ничего. И улыбался. Так, лёгкая эротика
И так от встречи к встрече. Они гуляли, говорили, обнимались крепко, расставаясь. Даже массаж ей делал. Мануальный. Это когда знаешь, что сейчас встряхнут и сдавят больно, но надо расслабиться Вдох, выдох..Аааа!!!
Новогодняя Москва, огни, гирлянды Дед Мороз ходит без шапки и перчаток
Тома пошла и купила ему шапку и перчатки, хоть он и не мёрзнет. Должны же и Деды Морозы получать подарки.
Тем более, настоящие
Дмитрий Степанович, Виктор Жижирин, Екатерина Брайловская-Оранская
Какие они теперь
Пьеса
Действующие лица:
Альбер (молодой барон)
Филипп (старый барон)
Вальсингам (дворянин, друг Альбера)
Мэри (молодая шотландка)
Луиза (её подруга)
Соломон (ростовщик, еврей)
Священник
Хайландер (певец на пиру)
Слуга
Хор гостей за пиршественным столом
Танцор и Танцовщица на пиру
Акт 1
Картина 1
(ветхий замок, бедная обстановка; входит Альбер)
Альбер:
Творец! Зачем дал титул мне Ты?
Гордыню в душу мне вложил,
Чтобы меж рыцарей я жил.
Но здесь оставил без монеты.
Я, на турнирах побеждая,
Скрывал плащом убогость лат.
Но на самом плаще заплат
Не скроет доблесть молодая!
Вон нищий подаянье просит,
И не снедает стыд его!
Он просто счастлив оттого,
Что кто-то грошик в шляпу бросит.
Вот мой отец богаче Креза!
Что ж я не смею попросить?
Как мне мой стыд переносить?
Ведь я совсем не из железа!
(входит слуга)
Слуга:
Мой господин, к вам гость стучится
Ваш кредитор, жид Соломон.
Альбер:
О, пусть немедля входит он!
Его кошель нам пригодится.
Слуга:
Но вы и так ему должны,
И нет надежды расквитаться.
Альбер:
Да! Честно надобно признаться:
Мы словно нищие бедны!
(входит Соломон)
Соломон:
Сеньор! Мое почтенье Вам!
Я здесь, чтоб получить по счету.
Альбер:
По счету? Нет, иди ты к чёрту!
Я ничего тебе не дам.
Ты знаешь, беден я как мышь,
В твоих деньгах нуждаюсь снова.
Соломон:
О, нет! Не будьте столь суровы!
Любой в Европе нувориш
Вам позавидует стократ,
Отец ваш сказочно богат.
Альбер:
Конечно, так! Но это злато
Лежит без дела в сундуках.
Отец как раб в его руках.
Ни сына для него, ни брата
Но я ведь у отца наследник,
И долг смогу тебе вернуть.
Соломон:
Не сомневаюсь я ничуть,
Но сколько ждать и слушать бредни?
Цвёл юноша вечор, но ах!
Его на сморщенных руках
Родные старые несут,
В могилу свежую кладут!
А можно ведь помочь папаше
Покинуть этот жалкий свет.
Жил старичок и вот уж нет.
И все богатство стало ваше.
Есть лекарь, капли составляет.
Так чудно действуют они:
Ни запаха, ни вкуса, ни
Больной без боли умирает.
Альбер:
Ты смеешь мне, змеи отродье,
Отцеубийство предложить?
Ступай отсюда, вранья сыть,
Пока тебя не сдал пороть я.
Я за себя уж не ручаюсь.
Соломон:
Шучу, простите, удаляюсь
(убегает)
Альбер:
Собаку на него спустите!
Но что ж? Без денег мне беда!
Ужели мне вернуть жида?..
Нет, лучше в гроб меня кладите.
(уходит)
Картина 2
(Замок Филиппа, подвал с сундуками, входит Филипп)
Филипп:
Сегодня был удачный вечер,
Шестой наполню я сундук,
Перебирая: чем, мой друг,
Мой каждый золотой, отмечен!
Здесь у меня дублон старинный
Его мне принесла вдова!
Пришла с детьми, держась едва,
Просить отсрочки воем длинным.
Ей мужнин долг грозил тюрьмой,
Я с ними строг! Теперь он мой.
Вот золотой Тибо он мрачен.
Бездельник, где же взять ему,
Украл богатую суму!
Убил кого-то, не иначе
О, сколько слёз, надежд разбитых
Со златом я в сундук вложу!
Я от волнения дрожу
Бродя средь сундуков раскрытых.
Со мной здесь всё: величье, сила!
Я царствую! Но Боже мой,
Настанет час. И кто ж за мной,
Когда возьмёт меня могила?
Мой сын младой гуляка! Праздный!
Его девиз: «Всё расточи!»
Ах, как бы мне и там, в ночи
За гробом править им заглазно.
(входит Альбер)
Альбер:
Отец!
Опять у ног я ваших,
Как мышь подпольная, ваш сын.
Спасите, я же дворянин.
Без средств мой жребий будет страшен.
Филипп:
Уйди навек!
В тебе проклятье.
Моей ты жаждешь головы.
Альбер:
Как сказочно спокойны Вы,
Что нищим должен погибать я!
(Альбер уходит)
Филипп:
Ну, вот, избавился от сына
Но что-то слабость в теле, боль
На помощь!!
Слуга:
Cэр, донёс контроль
Чума идёт к нам, как лавина!..
Вдова, что принесла Вам злато,
Скончалась, с долгом дав чуму.
Филипп:
Вот! Божий суд! Но почему?..
О, нет, мечталось мне когда-то
(умирает)
Акт 2
(Замок Филиппа, подвал с сундуками, входит Филипп)
Филипп:
Сегодня был удачный вечер,
Шестой наполню я сундук,
Перебирая: чем, мой друг,
Мой каждый золотой, отмечен!
Здесь у меня дублон старинный
Его мне принесла вдова!
Пришла с детьми, держась едва,
Просить отсрочки воем длинным.
Ей мужнин долг грозил тюрьмой,
Я с ними строг! Теперь он мой.
Вот золотой Тибо он мрачен.
Бездельник, где же взять ему,
Украл богатую суму!
Убил кого-то, не иначе
О, сколько слёз, надежд разбитых
Со златом я в сундук вложу!
Я от волнения дрожу
Бродя средь сундуков раскрытых.
Со мной здесь всё: величье, сила!
Я царствую! Но Боже мой,
Настанет час. И кто ж за мной,
Когда возьмёт меня могила?
Мой сын младой гуляка! Праздный!
Его девиз: «Всё расточи!»
Ах, как бы мне и там, в ночи
За гробом править им заглазно.
(входит Альбер)
Альбер:
Отец!
Опять у ног я ваших,
Как мышь подпольная, ваш сын.
Спасите, я же дворянин.
Без средств мой жребий будет страшен.
Филипп:
Уйди навек!
В тебе проклятье.
Моей ты жаждешь головы.
Альбер:
Как сказочно спокойны Вы,
Что нищим должен погибать я!
(Альбер уходит)
Филипп:
Ну, вот, избавился от сына
Но что-то слабость в теле, боль
На помощь!!
Слуга:
Cэр, донёс контроль
Чума идёт к нам, как лавина!..
Вдова, что принесла Вам злато,
Скончалась, с долгом дав чуму.
Филипп:
Вот! Божий суд! Но почему?..
О, нет, мечталось мне когда-то
(умирает)
Акт 2
(Улица, пиршественный стол, вокруг гости, рядом же
стоит и закрытый сундук, поет хор гостей)
Хор гостей:
Мы все потеряли друзей и родных,
И в страхе мы сходим с ума.
Наш дом обезлюдел, наш город затих,
Нас сотнями косит чума.
Мы жмёмся друг к другу, как в стаде овец,
Мы ждём утешенья в толпе.
О, кто же отменит тот страшный конец?!
Успе Успе Успе Ту песню последнюю спе
Вальсингам:
Друзья!
Я вас за этот стол собраться
Просил сейчас, да скрасим наш удел.
Довольны ль Вы?
Альбер:
Иных и нет мне дел,
Как буйному веселью предаваться.
Чума меня богатством наградила
Всё то, о чём мечтал, я получил.
Но жаль отца, но белый свет не мил,
Как будто впереди одна могила!
Что так? Кто скажет?
Луиза:
Время есть у нас,
Чтоб песню спеть или пуститься в пляс.
А может и любовью насладиться.
Печали прочь, нам надо торопиться.
(бешено танцует)
Альбер:
Прости, Луиза, не идёт веселье
Ещё сильно отчаянья похмелье!
Друг Вальсингам, что ум твой говорит?
Ты всех нас и бесстрашней и мудрее,
Что делать нам поведай же скорее!
На чём душа над страхом воспарит?
Вальсингам:
Тебе отвечу я, но прежде Мэри
Старинную балладу пропоёт.
Нельзя душе отправиться в полёт,
Пока не жаждет дотянуться двери!
Мэри:
Было время, процветала
В мире наша сторона;
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща тёмная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит,
Тихо всё. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мёртвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.
Если ранняя могила
Суждена моей весне
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне,
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье,
Уходи куданибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах.
Вальсингам:
Благодарю!
За жалобною песней
От Мэри вот, послушайте теперь
Другую, как чума стучится в дверь!
Я сочинял её в каморке тесной,
Когда похоронил и мать, и деву
Итак. Внимайте ж дикому напеву.
(Тихо входит Священник.)
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведёт сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов,
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
Царица, грозная Чума
Теперь идёт на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой.
Что делать нам? И чем помочь?
Как от проказницы Зимы,
Запрёмся также от Чумы,
Зажжём огни, нальём бокалы,
Утопим весело умы
И заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане
И в дуновении Чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак, хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье.
Бокалы пеним дружно мы,
И девы-розы пьем дыханье,
Быть может полное Чумы.
Священник:
Несчастные, погубленные души
Бежать вы тщитесь Божия суда,
Но ад вы не избегнете, когда
Глаза зальёте и заткнёте уши.
Вальсингам:
Отец! Отец! Чем плохо мне в аду,
Коль я тебя там больше не найду?!
(Общий хохот.)
Священник:
Опомнись! Сын мой!
Вальсингам:
П`олно! Ты пугаешь,
Да разве сам не понимаешь,
Что страху есть черта? И мир,
Переступив её, устраивает пир?
Священник:
Тебе я гадок! Что ж, вы в чём-то правы
Перед лицом погибельной отравы!
Мы вскоре можем умереть,
И первым я, пока ты будешь петь!
Вальсингам:
Ужели первым ты умрёшь, старик,
Чтоб оставался мой ослиный крик?
(Общий хохот.)
Нет. Ты упрям! Ты будешь душу пить,
И мне не превозмочь твою лихую прыть!
(Длительный общий хохот.)
Священник: (цитируя исконный текст Пушкина):
Матильды чистый дух тебя зовёт
Вальсингам:
Сначала мать!
Невеста в свой черёд.
Я «гордым, вольным»
быть мечтал на прошлом пире
Но, вижу, ты, отец, вниманье отдал лире,
Коль на неё меня стараешься поймать!
Альбер:
Послушав этот спор, не страшно умирать!
Хор:
Мы скоро уже задыхаться начнём,
Нам страшно, но выхода нет.
И молится наша душа об одном:
Ещё один встретить рассвет!
О, солнце, о, небо, куда нам теперь?
И будет ли это «куда»?
Скрипит, отворяется чёрная дверь
Созда!.. Созда!.. Созда!.. Да где же твоя благода?..
Альбер:
Друзья! Друзья!
Я здесь глотнул свободы,
Какой не видывал все прежни годы!
По капле жизни радости пия,
Мы прежде были жадными. И я,
Пируя с вами здесь, дивлюсь немало:
Ушло стяжанье! Словно не бывало!
Ты прав, мой Председатель! Есть черта!
И даже золото пред ней тщета!
Не унесёшь его за грань, по крайней мере!
Но взор Луизы, нежны песни Мэри,
И ты уд`ержитесь во мне,
Как кажется, и на луне!
(Все молчат, Священник, первым выходя из оцепенения,
окидывает сидящих быстрым взглядом и, не находя, что
сказать Вальсингаму, поворачивается к Альберу и даже
делает шаг к нему).
Альбер
(останавливая его):
Святой отец! Ты судишь. Учишь. Прочишь.
В последний час, знать, подвига ты хочешь!
Возьми! На пир довольно нам. ПримЕнишь
Оставшееся злато так, как ценишь!
(общее волнение)
Что скажете, друзья!? Пускай берёт,
И милует кого-то в свой черёд!
Вальсингам:
Друзья! Не торопитесь! Неужели,
Его сейчас прогоним в самом деле?
Как будешь избран, коль ещё не зван?!
Отец! К столу! Тут жареный фазан!
(Все ждут.)
Священник (пауза):
Но
Вальсингам
(опуская глаза и подымая их после на Альбера):
Добрый юноша изведав скорбь и стыд,
Всем сердцем радости открыт!
(Обводя взглядом собрание.)
Нас впечатляет это дерзновенье,
И, может быть, порыв его души
Благословит Святое Провиденье!
Да только денежки не хороши!
Священник (громче):
Но!..
Вальсингам:
Да, отец! Почистить не мешало б
Те деньги от кровавых слёз и жалоб!
И если ты для этого пришёл,
Но не торопишься за наш «весёлый» стол,
Мы вправе усомниться,
Что сможем присоединиться!
А нам, любезный, проку нет,
Коль, у Творца ты вымолив спасенье
И мира нового затеяв устроенье,
Нам, падшим, не пошлёшь сюда привет.
Эй, милые мне братцы и сестрицы!
Кто помнит, как это молиться?
Альбер? Луиза? Мэри?..
Луиза:
Вальсингам!
Тебя я тоже не забуду там!
Голоса из хора
(повторы, возможно, вплоть до фуги на эти слова):
ПоддЕржим новое лихое развлеченье!
Повеселим летящее мгновенье!
(Смех.)
Священник (в сторону):
Молитва им утеха! Правит плоть!
Да что ж это за оргия, Господь?!
Альбер:
Отец сказал, что сердцу м`илы
Стенанья на краю могилы!
А для нас,
Хор:
А для нас
Вместе:
Всё ж милей весёлый пляс!
Луиза:
Я тоже плакала сначала,
Но в плаче нет того накала!..
Хор:
Только смех, только смех
Оживить сумеет всех!
Мэри:
Когда я плакала во ржи,
Мой милый мне сказал: «Держи!»
Хор:
Это рожь! Это рожь!
Где сладка бывает дрожь!
Вальсингам:
Друзья! Пойдёмте к золоту скорей,
Пока не слышим мы учительных речей!
(Общий радостный хохот.)
Творец! Ты видишь нас! Мы грЯзны!
Мы в высшей степени заразны!
И наши денежки, как мы,
Полны чумы!
Не ради нас, а ближних ради
Очисти денежки от гади!
И им позволь от нас уйти
В чест`и!
Голоса из хора:
В чест`и!
Вальсингам:
Восторжествует, ради бреда,
Не для меня моя победа
Над душу душащим узлом!
Над злом!
И будут древа, будут нивы
Так упоительно красивы!
И гимны сладкие весны
Везде слышны!
Хор:
О, Вы, кто лишь песню о нас пропоёт
В далёкой и чистой стране!
Пусть дом Ваш стоит! Пусть сад Ваш цветёт
Пусть сердце поверит весне!
Мы люди, хоть нам это сложно понять,
Всё время пред кем-то дрожа!
И, не состоявшись, должны умирать
О, сжа!.. О, сжа!.. О, сжа!..
Не надо нас так обижа!..
Священник:
Не множьте за безумием безумье!
Не расточайте же остатки сил,
Являя бушевание самумье
Пред сонмом неоплаканных могил!
Сейчас Вам это ничего не значит!
Но вас кто похоронит, кто оплачет!?
Чем Бог неблагодарных одарит!?
Голоса из хора:
Он мастерски о боге говорит!
Вальсингам:
Довольно, отче! Нечем мне хотеть,
Чтоб кто-то смог мой прах гнилой отпеть!
Не ты ли мне пустыню сделал в сердце?
Иди ж теперь к другой стучаться дверце!
Мы душу вылили на твой металл.
Как прежде, я тебя не проклинаю.
И волю напоследок изъявляю:
Чтоб ты меня не отпевал!
Священник
(потрясённый, a parte.
Лучше бы свет со стола сейчас снять,
а осветить только Священника):
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Как-будто, Сам Спаситель говорил
С Создателем пред Мировою Чашей
Но музыканта взгляд меня давил
Какой-то чёрною тоскою.
И вот я вновь увиделся с такою.
Я помню (в грёзе окаянской)
Себя, в одежде итальянской,
И музыканта Я хвалил,
А после, в страхе, отравил
(свет возвращается на стол в равной мере со Священником)