Но я слишком далеко отошел от предисловия, посему возвращаюсь уже непосредственно к роману, представленному в этой книге. Однако, чтоб сказать о нем пару слов, начну с того, как он написан. Хотя, наверное, многие произведения в жанре фэнтези созданы именно так, основываясь на вполне себе земной истории.
«Но как же так? спросит меня въедливый читатель, Ведь сказка она и есть сказка, чтоб не подчиняться законам логики и трактовать события, влияя на них, как душе автора угодно». Отчасти я буду согласен с этим положением. Но только отчасти. Если вернуться к эпосу, откуда и пошла история фэнтези, то и там можно встретить подобные временные допущения. Особенно характерные для изустного мифа: герои не стареют, события, растягивающиеся во времени на десятилетия, ничуть не меняют их, а порой, напротив, только молодят. Или же, в один-два года истории впихивается столько всего, такие пертурбации, что и за пару десятилетий вряд ли успеют произойти.
Но ведь это и есть художественное переосмысление истории. Не случайно события «Кольца нибелунгов» продолжаются не один десяток лет, а герои, встречаясь друг с другом, по-прежнему молоды и столь же тверды в своих убеждениях и скоры на поступки. Не случайно и обратное вся любовь Ромео к Джульетте уместилась всего в несколько дней, от знакомства на балу, до смерти. И в этом есть своя логика время, есть инструмент рассказчика, и оно изменяется именно по его воле, дабы в одном случае показать одну ипостась героев, в другом же совершенно противоположную. А потому вряд ли кто будет спорить с Шекспиром, столь стремительно оборвавшим юную страсть, вряд ли кто покусится на безымянных рассказчиков повести о Зигфриде, Хагене и мести Кримхильды, которая состоялась, когда возлюбленной «девушке» стукнуло где-то пятьдесят. Подобные допущения осмысленны и всегда тщательно прорабатываются создателями, волей судеб своих героев вынужденных идти на подобные временны́е экзерсисы.
Но вернемся к подлинной истории. Я, как большой ее любитель (не могу не отметить собственные исторические сборники «Неизвестная война» и «Отряд Нандо Бругейры», повествующие о конфликтах двадцатого века и роман «Безымянный замок», рассказывающей о средневековой Польше и написанный совместно с Анной Райновой), всегда основываю собственные миры на культуре, обычаях и нравах того или иного народа. И подмешиваю в них, подобно завзятому кулинару, что-то от наследия народа другого, часто совершенно отличного и по времени и по месту положения. Часто настолько, что казалось бы, они эти народы, вовсе несовместимы. Как финны и японцы. Но и у тех и у других, к примеру, есть особенность, ставящая их на одну плоскость несгибаемая решимость противостоять лишениям, напастям и невзгодам, подниматься, оказавшись у судьбы на лопатках и не становиться на колени, что бы ни случилось. Только эта черта характера у них называется различно: сису у финнов, бусидо у японцев. А в остальном да любой современный народ это гремучая смесь былых народов, ушедших в небытие, растворившихся в нем, в соседях, претерпевших такие метаморфозы, что изменили его навеки. А равно традиции и культуру. Скажем, древнегреческая культура охотно прижилась у завоевателей Эллады римлян, сами же греки вполне охотно переняв христианство, отказались от многих своих обычаев тысячелетней давности. И то, что мы считаем их особенностью, скажем, танец «сиртаки» есть произведение уже двадцатого века, композитора Микиса Теодоракиса. То же можно сказать о еврейской культуре, не имевшей средневековья и ставшей сплавом современности и архаики, созданной авторами, жившими уже в недавнем двадцатом веке. О финской, начало переосмысления которой положило отделение от России. О многих других, вместивших в себя завоевателей и завоеванные народы. О тех же русских, которых наши северные соседи именуют на старый лад кривичами, ведь Московия произошла именно от этого племени, а вобрала в себя. и с Востока, и с Запада безмерно. И с византийцев, с латинян, германцев, татар, и прочих, всего и всякого во множестве. Как словарного запаса, так и обычаев, обрядов и отчасти, самого характера.
Неудивительно, что и я, сообразуясь с тем, как творила народы сама история, достаточно привольно конструирую ментальность собственных наций, что заселяют мир романа «Нет имени страшнее моего». Можно даже угадать, откуда что берется в них, если повнимательнее глянуть на историю, обычаи и верования последнему я уделил особое место в повествовании. Тоже странная смесь из языческих верований и политеизма, наподобие римского или славянского. Но, с другой стороны, разве в России мало мест, где язычество, или шаманизм, не проникают в буддизм или христианство? Да и так ли далеко надо забираться, если здесь, на Европейской территории России можно найти поселки, где активно празднуют и языческую Кострому и Масленицу и нечто среднее между христианством и язычеством, появившееся уже в Средневековье или в более поздние века скажем, городушки на Петров день, Духов день, празднование Ивана Купалы или иные, странно смешанные обычаи.
Многие отказывают фэнтези в признании под тем предлогом, что «придумать легко», достаточно напихать некий стандартный набор чудищ, скажем: орков, эльфов, гномов или русалок, леших, кикимор; растворить его меж людьми, одетыми по моде Средневековья или античности и готово. Но даже такому миру необходимо развитие, история, культура, общность и цельность. Калькируя один и тот же сюжетный ход, однотипных героев и схожие схемы развития, можно получить много поделок, не имеющих никакой цены. А потому авторы обычно очень долго и трудно подходят к написанию того или иного фэнтезийного романа. Я не говорю сейчас про себя, но приведу в пример Марию Семенову, автора «Волкодава». В произведении присутствует огромный пласт материала, который хорошо знаком автору, поднаторевшему на истории и обычаях Древней Руси, но весьма мало знаком читателю. А потому отторжения или непонимания не происходит. Ну и конечно, благодаря умению автора не просто полностью погружать читателя в свой мир, но и делать его понятным, логичным, антропоморфным.
Да, вот еще одно звено, от наличия или отсутствия которого зависит судьба текста. Увы, но всякая история должна быть интуитивно понятна, осязаема и ощущаема читателем, без этого, как бы хорошо и явственно не был написан текст, не случится связи между персонажем и живым человеком, не произойдет взаимопроникновения, читатель просто отложит книгу, подумав: мол, написано хорошо и мысли какие-то есть, но что мне с того? Потому, как невозможно описав мир пришельцев из далекого космоса, не ввести туда людей, либо контрапунктом, либо одними из героев в научной фантастике, и в фэнтези немыслимо просто сотворить мир, населив его неведомыми существами и только про них писать. Хоббиты, гномы и эльфы Средиземья являются порой больше людьми, чем сами люди в трилогии Толкина. Неудивительно, что именно поэтому «Властелин колец» завоевал столь большую популярность именно как литература, описывающая вроде бы немыслимое и невозможное, но которая так недалеко в своей сути ушла от эпических сказаний, на которых, собственно, и основывал свои тома профессор. Многие в курсе, что эльфийский язык является компиляцией угро-финских наречий, а святые тексты «Сильмариллиона» вышли из «Калевалы» и конечно, библии. Что сам мир Средиземья, если положить его на карту Англии Темных веков, подойдет, как влитой, и не покажется странным, что тогдашний Лондон и его окрестности станут Мордором. Ведь именно через этот город, эту реку и приходили все завоеватели: как ранние англы и саксы, так и более поздние викинги и норманны. Фактически, если мы рассматриваем историю хоббитов, мы говорим о тех самых легендарных временах короли Артура и Мерлина, но только с ожившими чудесами, их волхвователями-друидами, ставшими эльфами, пиктами, которые жили в землянках и стали похожи на хоббитов и так далее и тому подобное. История очень интересно может преобразовываться, стоит только включить фантазию. А ее у профессора Толкина всегда было в достатке.
Надеюсь, и мой роман, сотворенный сюжетно в сознании и скомпилированный со странной, страшной и удивительной историей как Руси, так и окрестных, большей частью, северных народов, не пройдет мимо вашего внимания, читатель. А его герои, тоже вроде бы из иных мест, похожие и не похожие на нас, заинтересуют. Ведь они писались с нас, как и личностей исторических, так и современников, но вполне себе земных персоналий.
Приятного вам прочтения!Кирилл БерендеевРисунок на обложке картина Жана Огюста Доминика Энгра «Юпитер и Фетида»
Нет имени страшнее моего
Глава 1
Франсуа Буше «Геракл и Омфала»
«Как странно устроено восприятие, размышлял Абаи́м, подкладывая под бок еще одну подушку, достаточно женщине переодеться, и она становится совершенно неузнаваемой. Будто нарочно».
Он повернулся к выступающим на середине залы разодетым в шелка танцовщицам. Те ровным полукругом разошлись по сторонам, подняли вздохнувшие бубны в вытянутых руках. Вперед вышла девушка.
Ее прозывали И́шкой. Лет шестнадцати, белолицая с начерненными бровями и ресницами, крепкая, розовотелая, в струящемся халате с длинными, до пола, рукавами. Бубны дрогнули, Ишка взмахнула руками, точно крылами, глаза полыхнули лазоревым пламенем, спина изогнулась, повинуясь зазвеневшему ритму. Окружавшие ее девушки замерли, мелких переборов пальцев по натянутой коже бубна невозможно было различить. Двигалась только Ишка: медленно кружилась, с удивительной грацией подбегая то к одной своей товарке, то к другой, плавными движениями перетекая по кругу: где рукой, где хлестким ударом рукава, где распущенными волосами касаясь бубнов, и, в зависимости от прикосновения, легкое или тяжелое оно было, те откликались, то едва слышно позвякивая, то шурша, то звучно громыхая. Ишка порхала меж ними, танец убыстрялся. Уж колокольцы и тарелочки звенели, не переставая, а длинные рукава метались все быстрее, наполняя комнату затейливой вязью звуков. Ишка летала, ровно бабочка, обрамленные цветными ленточками пестрые бубны, были похожи на разросшиеся до невиданных размеров ромашки. Казалось, обретшая невиданную прыть девушка умудрялась одновременно дотягиваться сразу до всех ярких тарелочек, те отвечали ей, страстно откликаясь на любое прикосновение. Пораженный изумительной точностью движений Абаим глаз отвести не мог.