В это время в операционную, грубо оттолкнув огромного охранника, врывается хрупкая, длинноногая блондинка с ангельским личиком в свободном белом платье. Ее длинные, белокурые волосы, покрытые легким, прозрачным покрывалом, золотым водопадом ниспадают на хрупкие плечи. Удивительно правильные черты лица, украшают открытая, задумчивая улыбка. Она бросается к операционному столу, падает на грудь умершему и бьется в страшных рыданиях, нервно трепеща всем телом. Огненный шар прекращает безрезультатные попытки вырваться на свободу и возвращается к ненавистному столу.
В тот момент, когда нежные уста красавицы трепетно касается посиневших губ усопшего, шар с огромной скоростью пикирует в рассеченную невозмутимым хирургом грудь. Рана мгновенно затягивается, и юноша, с трудом приоткрыв тяжеловесные веки, хрипло произносит: «Oh! Darling» и теряет драгоценное сознание
ИНТ. ОБЩЕЖИТИЕ.
КОНСТАНТИН нажимает на паузу и, взяв со стола недопитую бутылочку пива, снимает тесные ботинки и делает пару жадных глотков
ИНТ. КОМНАТА КАТИНА. НОЧЬ
КАТИН лежит на кровати, он спит и видит свои мысли со стороны. Это омерзительно и жутко клубок разномастных червей копошится в навозной куче его черепной коробки. Разобраться в этом скоплении разноцветных, разнозапахих и разновеликих мыслей было не под силу даже божественному сверхсознанию.
Мысли-черви извиваются, сцепляются между собой и снова расползаются в стороны, чтобы через мгновение слиться, спутаться, завязаться в тугой Гордиев узел.
И вот от кучи отделяется одна маленькая мысль. Золотистой, светящейся змейкой она скользит во тьму и исчезает. Алексей спешит за ней, ничего не зная и не понимая.
ИНТ. МУЖСКОЙ МОНАСТЫРЬ. НОЧЬ
Следуя за мерцающей во тьме, неясной мыслью, КАТИН, вскоре, оказывается в каком-то низком подвале, пропахшем смрадной гнилью и прелой сыростью. Мысль скользит в узенькую щель приоткрытой двери и растворяется во мраке.
КАТИН приникает к щели, и его взору предстает маленькая комната с квадратным зарешеченным оконцем под самым потолком. Скорее всего, это монашеская келья. Маленькая иконка Христа-спасителя в углу и странный человек в монашеском одеянии. Молодой ИНОК сидит на краю узкой деревянной кровати, склонившись над качающимся столиком, по всей поверхности которого расставлены в беспорядке баночки с красками и лежат всевозможных размеров кисти. В мерцающем свете маленькой свечи юноша с редкой рыжеватой бородкой что-то пишет небольшой кистью на небольшой доске красного дерева.
КАТИН приближается к монаху, чтобы рассмотреть, что именно рисует этот необычный человек. На золотистом фоне доски изображена красивая девушка с ангельским личиком в свободном белом платье. Красавица стоит на коленях перед иконой божьей матери, держа молитвенно сложенные руки на уровне головы. Ее длинные, белокурые волосы, покрытые легким, прозрачным покрывалом, золотым водопадом ниспадают на хрупкие плечи. Удивительно правильные черты лица, украшает открытая, задумчивая улыбка. До завершенности холста не хватает только глаз. Вместо них на доске не прописанные немного узковатые, обрамленные длинными ресницами лазурные пятна.
МОНАХ тщательно выписывает мельчайшие складки на одежде девушки. Темно-карие очи художника выражают сосредоточенность и муку. Он то и дело кусает губы и морщит высокий лоб.
К с восторгом следит за точными движениями ЮНОШИ, который, казалось, не замечал его присутствия.
Неожиданно кто-то грубо отталкивает КАТИНА, дверь кельи с шумом распахивается, и в помещение врываются несколько рослых монахов. Один из них высокий и СЕДОБОРОДЫЙ МУЖЧИНА резко выхватывает из рук юноши доску и простуженным, хриплым голосом приказывает остальным.
СЕДОБОРОДЫЙ
Вязать дерзкого
Алексей пытается вмешаться, но седобородый, ничего не замечая, проходит сквозь него и направляется к выходу. Следом за ним проводят сопротивляющегося юношу.
КАТИН приходит в себя и спешит следом за монахами. Когда же он выбегает из кельи в узком, слабо освещенном коридоре уже никого не было.
Неожиданно из темени и промозглости появляется забытая им мысль и, проскользнув меж ног, ползет вправо по коридору. КАТИН следует за своей путеводной мыслью, светящейся змейкой освещающей ему путь.
Чем ближе подходит КАТИН к цели, тем ясней слышны голоса. И вскоре перед ним распахивает свои двери огромная зала, в центре которой возвышается громоздкий, неудобный дубовый стол. За столом восседает обрюзгший, с неухоженной, серенькой бородёнкой пожилой ИГУМЕН. Его большие, болотистого цвета глаза пылают ненавистью и презрением.
ИГУМЕН
Яко ты, Савва, самый благовоспитанный инок монастыря, удосужился намалевать на доске, предопределенной для написания ликов святых, сею распутную дщерь, таяжде дьяволицу в облике человечьем? Кто уподобил тя заняться сим распутным деянием? Кто совратил тя со стези истиной? Ответствуй!
ИГУМЕН горланит, захлебываясь слюной и злобой, размахивая короткими, толстыми и грубыми, как полена, руками. ЮНОША молчит.
ИГУМЕН
И токмо не тщись уверить нас, яко греховная мысль: осквернить сею доску
(потрясает отнятым у юноши недописанным портретом и смачно сплевывает на пол)
припожаловала в твою ясную главу. Кто обольстил тя, наименуй?
САВВА упорно молчит.
ИГУМЕН
Исаак, подь сюда
Из темноты от черной стены отделяется маленькая, неказистая фигура ИСААКА. Непонятного возраста монах, хромая на левую ногу, подходит к ИГУМЕНУ. Но, не успев сказать не единого слова, он надрывно закашливается, закатывая глаза и хватаясь за воздух тонкими, как плети, паучьими руками. Повернувшись к САВВЕ, ИСААК ухмыляется и закашливается вновь. Сухой, продолжительный кашель был больше похож на самодовольный и презрительный смех.
ИГУМЕН
Руби!
ИСААК перекрещивается и, вынув из-за пояса топор, прямо на столе начинает крошить в щепу раскрашенную маслеными красками доску.
ИГУМЕН
Осторожней, бестия! Тако ты мне, не равён час, всю столешницу попортишь Ужо, довольно, довольно, да угомонись ты, ирод. Вот разошелся-то
ИСААК смахивает на пол щепки, обломки, в общем, все, что осталось от доски, отер пот и, громко закашлявшись, словно захохотав, шагнул в темный угол и исчезает, растворившись в беспроглядной темноте.
АЛЕКСЕЙ бросает взгляд на САВВУ. Два дюжих Монаха едва сдерживают ЮНОШУ, по щекам которого текут крупные слезы. Но он только мычит и стонет.
ИГУМЕН
(шипя)
Ладненько Чаю, ты не жаждешь, яко да все окончилось подобру темже обретай по-худому. Али ты запамятовал, кто отхватил у тя окаянный язык? Ежели не укажешь нам своих сотоварищей, утратишь и зенки.
САВВА
Ы-ыы, ы-ыы
САВВА пытается вырваться, но силы оставляют его, и он беспомощно повисает на руках своих мучителей.
ИГУМЕН
На станок евоного!
Двое МОНАХОВ тащат обмякшее тело САВВЫ к странному сооружению в углу залы. Привязав, юношу к скамье, седобородый монах зажимает его голову в деревянные тиски.
ИГУМЕН
Подивимся, яко ты замычишь, внегда твоя глава расколется на куски, ежели допрежде вежды твои на чело не повылазиють. Приступай, Петр.
СЕДОБОРОДЫЙ ПЕТР, кряхтя и раскачиваясь, будто нехотя, подходит к станку и начинает крутить ручку тисков. САВВА вскрикивает от боли.
ИГУМЕН
Ну, яко ты? Будешь упорствовать? Ладненько Пробавляй, Петр, да с промедлением, поне поболе помучается, допрежде испустит дух Пусть ведает, как препятствовать божественной воли. Неча своих сожительниц на досках малевать, да Великого Экзекутора конфузить да жалобить
ИНТ. КОМНАТА КАТИНА. УТРО
Алексей просыпается в холодном поту. Он долго лежит на спине, тщась постичь узренное виденье.
КАТИН
(про себя)
Почему я такой тупой, вроде силой Бог меня не обделил, умею рисовать, причем неплохо, думаю, что все-таки поступлю в художественное училище, чего мне это не стоило. Если б не треклятое сочинение, в котором я удосужился сделать шестнадцать ошибок
И, вообще, зачем художнику уметь грамотно писать и изъясняться, главное уметь красиво писать на холсте и на бумаге. Дурацкие у нас правила приема в ВУЗы.
КАТИН ворочается и пытается заснуть снова. Не сумев заснуть, КАТИН встает. Но когда он резко вскакивает с кровати, чтобы по многолетней привычки приземлиться сразу на обе ноги, в голове у КАТИНА темнее, и он падает как подстреленный прямо на грязный пол
ИНТ. КОМНАТА В ОБЩЕЖИТИИ
Потянувшись, ОБРУЧНИКОВ встает, извлекает из обшарпанной тумбочки, стоящей у окна пачку сигарет с фильтром, вскрывает и вынимает одну сигаретку. Закурив, ОБРУЧНИКОВ, подходит к окну. За окном на еще не просохшем после недавнего дождя стадионе гоняют мяч африканские студенты индустриально-педагогического техникума, что-то крича друг другу на своем потешном языке, вставляя непечатные русские словечки.
ОБРУЧНИКОВ