Знаешь, давай зайдем все-таки, предложил он через некоторое время гораздо спокойнее. Ничего не будет, не бойся. Мне хочется, чтобы ты побывала у меня еще раз. На прощание.
Они вошли, и квартира при виде ее опять встрепенулась.
Она была у него, ходила по комнате, ставила что-то на стол чашки, рюмки он, глядя на нее, стоял у окна, касаясь щекой портьеры, которая тоже, кажется, была сейчас шелковистее, мягче от ее присутствия! и в комнате звучала неизъяснимая, чарующая, воспринимаемая всеми клеточками и его, и ее существа музыка. Мелодия была прекрасна. Она была прекрасна потому, что один инструмент не подчинял себе до конца другой они шли навстречу друг другу, и сливались в гармонию, и расходились вновь, и каждый из них звучал богаче в присутствии другого, но всегда можно было различить партию каждого, несмотря на то, что общая мелодия была несравненно прекрасней. Это был унисон, резонанс, гармония то удивительное явление природы, когда сочетание элементов рождает нечто гораздо большее, чем простая сумма слагаемых. Не было оправы и камня, фундамента и надстройки, главного и второстепенного, хозяина и раба было удивительное взаимопроникновение и взаимодействие, божественное единство
Знаешь, я влюбилась. Я люблю тебя, без всяких околичностей сказала она вдруг, и это было, как дыхание, просто. Только, пожалуйста, не подходи ко мне близко. Пожалуйста. Очень прошу, на самом деле. Не обижайся. Умоляю тебя. Я тебя люблю. Я сама себя грызу, но нельзя, понимаешь, нельзя!
В мути, внезапно обволокшей мозг, он все же попытался приблизиться к ней. Из последних сил она ускользнула, он видел из последних сил. Он все же держал себя в руках и уже сейчас, уголком сознания, был неожиданно горд этим.
Все-таки мне лучше уйти. Прости. Пожалуйста. Так будет лучше! Ладно? До свидания. Перед отъездом я тебе еще позвоню, обязательно. Завтра я наконец действительно уезжаю. Я люблю тебя. Прости.
И она ушла. Невероятно, но она ушла.
Она ушла из квартиры, он смотрел в окно, видел, как идет она, маленькая ее фигурка, идет, не оборачиваясь, чуть ссутулившись, наклонив в растерянности голову, и какие-то нити рвутся, причиняя боль. Он чувствовал, он слышал, что переживает сейчас она, знал и бережно брал в ладони игрушечную отсюда, сверху, с четвертого этажа, фигурку, осторожно согревая в ладонях. Вот она скрылась. Ушла.
Он ходил по комнате, не находя себе места, не зная, что делать в течение всего вечера, чем занять себя. Бесконечно занятый как будто и так! Он рассеянно смотрел на стол, на котором расплывалось мороженое, отвлеченным каким-то символом коченела бутылка. Наполненными и нетронутыми, холодно, рубиново посверкивая, стояли рюмки с вином. Белела внутренность чашек. Утихало смятение, успокаивался, оседал послушно абстрактный вихрь надвигавшаяся гроза, так и не разразившись, рассеивалась Она ушла, эта мудрая маленькая женщина. Она ушла.
Он смотрел в окно на улицу, освещенную, осиянную ее недавним присутствием, улица еще не забыла ее, еще свежи следы, еще цела вогнутость на асфальте от маленьких каблучков, еще где-то близко не унесены еще ветром молекулы, которые она выдыхала, еще и окна, и стены домов помнят поспешное ее движение
Он сел на подоконник, понимая, что теперь больше нечего ждать. Что было, то есть. Он дышал глубоко, словно и сам воздух вокруг него изменился, и, не подгоняя себя, не сокрушаясь и не страдая, думал. Думал о ней.
Зазвонил телефон. Он вздрогнул, напрягся, мгновенно взвилось, закружилось все снова, задергалось, затрепыхалось сердце, словно на привязи Да, это была она. Волнуясь, срывающимся голосом на том конце провода где?.. где?.. она просила прощения за то, что ушла, сказала, что позвонит перед отъездом еще, обязательно.
Я люблю тебя, повторила она и повесила трубку.
Тихий, он вернулся в комнату, не понимая, чего сейчас больше благодарности, горечи или грусти.
Она звонила и на другой день утром. И снова встретились, теперь в метро. Опять в метро. И он провожал ее на вокзал. Она сказала, что ее старший брат за ней очень следит всегда встречает, а есть еще и тетя, так что лучше, если он до самого поезда не будет ее провожать.
Я провел три просто чудесных дня, я хочу, чтобы ты знала, сказал он, когда они спускались на эскалаторе. Меня страшно тянет к тебе, так никогда не было
И меня, успела она вставить.
Я никогда не забуду, сказал он.
Я никогда не забуду, сказал он.
И я, эхом отозвалась она.
Странно. Они расставались, а у него сейчас не было горечи. Такая естественная она была опять, такая свободная. Трудно было пока осознать, но и он чувствовал в себе нечто новое. Не было тяжести, грусти. Подземная станция переливалась красками, звуками. Люди тоже почему-то казались не такими безликими.
Записать мне твой адрес? спросил он.
Зачем? просто ответила она. Что ты будешь с ним делать? Ты работай. А у меня институт. Я ведь знаю твой телефон и помню квартиру. Я приеду. Позвоню и приеду. Обязательно! Я ведь не забуду тебя. Но А теперь иди. Не оглядывайся, иди. Я хочу, чтобы ты ушел первый. Все было хорошо, просто чудесно, ведь правда? До свидания.
Он смотрел на нее, понимая, что это, скорее всего, в последний раз. Потом повернулся и пошел, не оглядываясь.
Поначалу была и растерянность, и тоска, и горечь, и мысли о безнадежности, о потере и даже слезы чуть-чуть Но поначалу только.
В этот раз она действительно уехала.
Она уехала эта стройная девушка из толпы, эта вестница чего-то. Чего?
В вазе на его письменном столе пламенели гвоздики.
Она не звонила и так и не приехала, но он запомнил ее на всю жизнь. А она?
Отзвук песни
В первый раз я увидел ее, лежащую на гальке крымского пляжа. Коричневое, уже хорошо загорелое тело и две тонкие белые полоски купальника, руки и ноги раскинуты. Этакий крест или даже пятилучевая звезда Молодое лицо в темных очках и темно-каштановые пышные волосы, разметавшиеся по гальке. Рядом с ней еще четыре женские, вернее, девичьи фигуры в разных позах, но она занимает центр композиции.
Я не один, нас четверо мужчин, мы стоим наверху у парапета набережной, мы в плавках, которые еще не высохли после недавнего купания, и, стараясь сохранить веселый и независимый вид, мы зорко посматриваем вниз с чувством лихих, но не агрессивных охотников. Трое, кроме меня сослуживцы моей сестры Риты, отдыхающие в здешнем пансионате, мужчины среднего возраста, мы только что познакомились, искупались и вот, решили прогуляться вдоль набережной.
Я вижу ее, лежащую, и у меня колотится сердце она прекрасна, великолепна, а я свободен, естественно, возникает тотчас привычный, но и мучительный позыв к действию очередной предстоящий экзамен! Конечно, тут же и холодок страха, предательская струйка неуверенности: а может не стоит, может, она все-таки не столь хороша, и я имею полное право не подходить?
Не имею. Хороша. Даже очень! Никуда не денешься, отступать некуда прыгай с вышки и будь что будет Правда, спутники мои двое из них с ранними, но объемистыми животиками и с этакой всепрощающей мягкостью во взгляде (зачем суетиться? не надо лучше пивка) делают вид, что вовсе не замечают тревожной этой, кричащей, можно сказать, и обязывающей красоты.
И все-таки, как бы не обращая внимания, мы по инерции проходим дальше Но потом не спеша возвращаемся. Картина та же.
Ребята, говорю я, не в силах устоять перед чувством долга, может быть все-таки подойдем? Смотрите, девчонки одни, и их как раз почти столько же, сколько нас. Одна даже лишняя. Подойдем?
Мнутся мужики.
Молоденькие уж больно, наконец, говорит один.
Да что вы, ребята, возражаю активно. Лет по двадцать-то ведь им есть. А то и больше. Самый раз.
Мнутся мужики, не решаются.
Витя, обращаюсь к самому молодому, он и похудощавее и посмелее. Может, с тобой? Двоих и отколем. А? Ты как?
Улыбается Витя, молчит. Думает.
Удивительно все же. Вечная загадка, задумчиво говорит один из мужчин, Сережа. Отношения мужчины и женщины Так просто, кажется. Но и так сложно. И такое ведь чудо иной раз бывает
Я благодарен ему, хотя он и пытается уже заменить действие философией.
Вот в том-то и дело! подхватываю тотчас. Вот и давайте. В поисках чуда
Знаешь, идите-ка вы вдвоем с Витей, задумчиво подводит итог Сережа. Потом нам с Толей расскажете. Давай, Витя, вперед
Витя решился, наконец. И мы спускаемся по каменным ступенькам с набережной на пляж. Шурша галькой, подходим. Присаживаемся на корточки рядом.
Девушки, а можно вас сфотографировать? Вы так хорошо смотритесь Это кидаю пробный камень я.
Она, звезда моя, лежавшая до сих пор, садится. Встряхивает волосами. Снимает темные очки. Большие карие глаза, точнее даже не карие, а темно-чайного цвета. Почему-то печальные. Фигура само совершенство