Вам кого? спросила она с заметным акцентом.
Мне бы тётю Фариду. Я от Гульчахры. Женщина улыбнулась и сказала, что она и есть, та, к которой меня отправила её, как выяснилось, племянница. Действительно, комната нашлась. Отдельная! С холодильником! На столике стоял древний фарфоровый чайничек, странные чашечки без ручек. Пара тарелок, вилка, ложка, нож. Ну, просто мечта. Потом я отвечал на вопросы, выслушивал охи и ахи, потом был ознакомлен с краткой историей самой тётушки Фариды, а также её многочисленного семейства. Заняло это не более часа. Наконец беседа окончилась, дело было уже к полудню, я бросил вещи, закрыл дверь и спустился вниз.
Ключ можете не сдавать, сказала Фарида, мало ли когда вернётесь, а я тут недалеко живу и бегаю туда-обратно. Внуки из школы вот-вот вернутся. Они ещё маленькие и на хлопок не послали. А вот родители их там. Аж до ноября обещают.
До центра города тот же автобус довёз меня минут за десять. Я вышел, прошёл как пьяный метров пятьдесят и окончательно обомлел. То, о чем я мечтал, что представлял в своём воображении, не шло ни в какое сравнение с действительностью. Такое бывает нечасто. По крайней мере, со мной в большинстве случаев было всё наоборот: действительность разочаровывала. Так было через много лет, когда я впервые попал в Париж. Взращенный на Дюма, я увидел город, не имеющий ничего общего со славным временем мушкетёров. То же произошло и с Лондоном, да и многими другими местами, впечатление о которых основывались на художественной литературе. Легенды о городах создавались людьми в соответствии со своими вкусами и редко бывало, чтобы мои ощущения совпадали с писательскими. Да и не только я, но и любой другой человек создаёт себе образ, присущий только ему, и нет смысла оспаривать этот образ. Любит моя жена Париж, ну и бог с ними обоими. Не люблю я этот город, так не надо на меня пальцем показывать
Я стоял на берегу Ляби-хауза, старинного водоёма в самом сердце города. Огромная, почти целиком засохшая шелковица над водой потрясала своей древностью. Рядом с ней словно стайка детишек расположились незнакомые деревья. Сквозь листву просвечивали какие-то строения непривычной формы, покрытые ярко-синими изразцами. В тени деревьев стояли странные помосты, на них сидели люди, как из сказки. Благообразные седобородые старики в халатах и тюбетейках, женщины в роскошных цветастых одеждах то ли платьях, то ли сарафанах и таких же цветастых шароварчиках. Они сидели на этих помостах по турецки, сбросив обувь рядом. Перед каждым стояли эти странные чашечки, чайнички, подносы с какими-то сластями и толстыми блинами.. Пахло чем-то жаренным, пряным и необыкновенно вкусным, но абсолютно незнакомым. Сколько я стоял не помню, но, наконец, решился и подошёл к навесу. Пелена с глаз сползла, и я вспомнил всё: что помост это топчан, а стоит он в чайхане, а это не блины, а знаменитые лепёшки и не чашки, а пиалки
Толстый, ну впрямь, как в книжке, чайханщик не спрашивая, тут же налил чайник, поставил на поднос вместе с пиалкой, бросил рядом небольшую кучку сладостей и бережно положил небольшую лепёшку.
Садитесь, уважаемый, вон там, сказал он и показал на свободный топчан.
Сколько с меня? я достал кошелёк с лёгким испугом в душе. Денег у меня было достаточно, но всё-таки Чайханщик назвал смехотворную с моей точки зрения сумму, и я с облегчением устроился с подносом на своём топчане. С соседних же топчанов, особенно с тех, где сидели женщины, катила волна любопытства. Как пить из пиалок, я представлял смутно и исподтишка стал наблюдать за соседями. Вскоре я всё понял, как держать пиалу, как разливать и как «женить» чай, наливая немного в пиалку и из неё опять в чайничек. Лепёшка оказалась фантастически вкусной, сладости тоже, а чай Странное дело там, в Средней Азии, зелёный чай номер 95 (самый лучший!) был изумительным. Я пил его по несколько раз в день, по чайнику, а то и по два. Но, привозя этот же чай домой, с глубоким разочарованием ощущал лишь вкус перепревшего сена.
Я сидел и наслаждался. Звучала странная для моего слуха музыка. Женский голос пел на незнакомом языке что-то непривычное, но мелодичное и завораживающее. Подошёл чайханщик. Присел на край топчана и стал спрашивать всё то же самое, что и те женщины в аэропорту и общежитии. Спрашивал он довольно громко, видимо, чтобы слышали соседи. Я понял и стал также громко отвечать. Я рассказывал о себе, о своём городе, о том, как и почему попал сюда. Я не говорил про книгу, а лишь упомянул о том, что мечтал всю жизнь увидеть своими глазами благословенную Бухару, Бухару-и-Шариф.
Я сидел и наслаждался. Звучала странная для моего слуха музыка. Женский голос пел на незнакомом языке что-то непривычное, но мелодичное и завораживающее. Подошёл чайханщик. Присел на край топчана и стал спрашивать всё то же самое, что и те женщины в аэропорту и общежитии. Спрашивал он довольно громко, видимо, чтобы слышали соседи. Я понял и стал также громко отвечать. Я рассказывал о себе, о своём городе, о том, как и почему попал сюда. Я не говорил про книгу, а лишь упомянул о том, что мечтал всю жизнь увидеть своими глазами благословенную Бухару, Бухару-и-Шариф.
Чайханщик восхитился и зацокал языком. Он спросил ещё, сколько дней я собираюсь пробыть в Бухаре и где остановился. Если жить негде, то он приглашает пожить у него. Я смутился, поблагодарил и сказал, что устроился нормально.
Слушайте, уважаемый. Приходите завтра сюда к обеду. Тут праздник будет, не пожалеете, завершил разговор чайханщик.
Я автоматически пообещал, думая, конечно же, что не приду. Тот удовлетворённо кивнул головой и побежал к другим топчанам. Я встал и двинулся вглубь города. Я шёл как зачарованный по узким улочкам, вдоль длинных глинобитных стен с редкими низенькими резными деревянными дверями. То слева, то справа на перекрестах стояли небольшие мечети, у них сидели такие же старики, как в «Белом солнце пустыни». Дети играли на улице. Увидев меня, одиноко бредущего по этим, явно не туристским местам, они сбивались в стайку и, молча провожали меня взглядами, потом вдруг взрывались смехом и кричали что-то не обидное на узбекском. Я проходил мимо удивительно красивых медресе, знаменитой мечети Чор-Минар с её четырьмя голубыми куполами, вышел к цитадели, Арку, похожему скорее на какой-то рыцарский замок. Недалеко шумел базар. Чай и лепешка хорошо, но в животе заурчало и затребовало привычной пищи, мяска бы, овощей свеженьких.
Базар в Средней Азии. Это поэма. Бесполезно его описывать тому, кто этого не видел. Горы дынь и арбузов, прилавки ломятся от помидоров, сладкого перца, разной зелени, овощей, риса, орехов, сухофруктов и др. и др. То тут, то там в огромных котлах кипело и шкварчело, запах шёл одуряющий, и желудок немедленно откликнулся таким взрывом эмоций, что я испуганно оглянулся не слышит ли кто ещё этих воплей. Под навесом на мангале пожилой узбек жарил что-то напоминающее шашлык и котлету одновременно. Я подошёл и стал ждать, купит ли кто-нибудь. Хотелось понять размер и стоимость порции. Очень быстро я выяснил, что порция это лепёшка, сверху пять небольших палочек с котлетоподобным шашлычком. Всё это покрыто кольцами лука и сбрызнуто прозрачной жидкостью. Стоило по нашим меркам немного, и я рискнул заказать то же самое. Получив эту роскошь, я огляделся и решил прикупить пару больших сочных помидоров. У первого же прилавка с помидорами спросил, сколько стоит. Ответ обескуражил 5 копеек килограмм. Я смущённо спросил, могу ли купить пару штук и сколько это будет стоить. Продавщица, узбечка в том же национальном наряде удивлённо посмотрела на меня.
Вы посмотрите, всплеснув руками, громко сказала она, обращаясь к товаркам. Пару помидоров. И спрашивает сколько стоит. Ха! И тут история повторилась. Она стала расспрашивать меня о том же, что я уже трижды рассказывал сегодня. Соседки придвинулись, заохали, заахали.
Иди сюда, сынок, сказала старшая.
Я зашёл за прилавок.
Подожди, я сейчас вернусь.
Она быстро ушла и вернулась через минут пять, неся на газете несколько штук похожих на большие пельмени.
На, попробуй. Это манты, Очень вкусно. Захочешь ещё, бери вон у того старика, у него настоящие и самые вкусные, сказала она, показывая куда-то вдаль. От смущения я не запомнил, а жаль. Манты были восхитительны, котлетообразный шашлык (люля-кебаб) ещё лучше. Про помидоры умолчу. Куда до них херсонским. Пока я уминал всё это, попутно рассказывая байки про себя и свою жизнь, на прилавке появилось несколько кусков дыни. Скажу сразу, может быть потому, что впервые, а может в связи со всеми этими событиями и впечатлениями, но никогда более в своей жизни я не пробовал такой дыни. С трудом оторвавшись от гостеприимного прилавка, я двинулся дальше. Купил на вечер пару лепёшек, ещё помидоров (целый килограмм, чтобы не вводить в транс продавца), за гроши винограда, изюма и кураги, орехов. Всё это за смешные деньги и отправился бродить по городу. Дело шло к вечеру. Небо из белесого стало сначала голубым. А потом таким синим, что на его фоне потускнели купола мечетей. Жара спала, в лучах солнца золотилась легкая пыль в воздухе, город почти обезлюдел. Я ходил в лабиринте улочек, переулков, утыкался в тупики, возвращался, опять утыкался. Солнце садилось, сумерки наступали быстро. С огромным сожалением я вернулся к автобусу и уже почти в темноте добрался до своего жилья. Из комнаты выглянула Фарида: