Дальше Юра рассказал, как он жил те три дня. Как ловил рыбу, собирал грибы, варил супчик из щавеля, словом жил на подножном корме. Как вёл почти первобытный образ жизни, когда практически всё время уходило на добычу пропитания. Как когда благодаря хорошей погоде ходил чуть ли не голый. Как встречал рассветы и провожал закаты, как постепенно оттаивал, забывал свои горести и печали, как чувствовал себя одним на всей планете, как ощутил полное единение с природой Он рассказывал так вкусно, так убедительно, что в какой-то момент я почувствовал себя на его месте и его глазами уже любовался окружающим миром, уже физически ощущал вкус ухи с дымком, пил портвейн, сидя на берегу. Юра окончил свою историю, а я ещё долго не мог прийти в себя. Было уже совсем темно, послышались голоса возвращающихся с «культурного отдыха» приятелей. Я взглянул на часы матерь божья, третий час ночи! Мы встали, Юра собрался в лабораторию развешивать плёнки на просушку. Перед тем, как попрощаться, он сказал:
Вот, а ты спрашиваешь, что я буду делать в сентябре. Туда, опять и опять!
Я забрался в койку, но сон не шёл. Вот оно, вот то, что мне нужно, думал я. Вот что действительно отвечало моей романтической душе. С этими мыслями, я, наконец, отключился. Время в стройотряде летит быстро. Вот, наконец, прощальный банкет, безудержная пьянка, драка с местными, тяжёлое похмелье утром, автобус, и вот я дома. Мама в восторге. Похудевшее, загоревшее и окрепшее чадо, хотя и с жутким выхлопом после вчерашнего и в прокуренной напрочь одежде. Но я был уже не маменькин сынок наряду с пробившимися усами имелось нечто, похожее на куцую бородёнку почти мужик. На вопрос, что же чадо намеревается делать, чадо ответило коротко: «Посмотрим». Что означало перво-наперво инвентаризацию наличного снаряжения. Оно было скудновато: сомнительный рюкзак, оставшийся от секции юных туристов, алюминиевая кружка, спальный мешок. Вот мешок был замечательный подарок родственников-геологов из Тюмени. Шикарный, на гагажьем пуху, лёгкий и очень тёплый. По словам родни, в нём зимой на снегу можно было спать, подстелив снизу еловый лапник. В стройотряде мы не только вкалывали, но и зарабатывали. Приученный с детства к тому, что в семье всё общее, я заработанные деньги отдал маме, а себе оставил немного на карманные расходы. Пришлось даже попросить некоторую сумму взад для приобретения палатки, котелка, топорика и прочих туристских принадлежностей. Мама такие траты приветствовала. Она вообще считала, что деньги мне тратить надо на поездки по интересным местам, на книги и на хобби, к которому, безусловно, относился и туризм. По этой причине, брюки, трусы, майки, рубашки и другие детали одежды приобретались мне по мере полного износа предыдущих. И когда моя жена получила меня в свои руки, она просто пришла в ужас и первым же делом из скудной стипендии купила мне первую в моей жизни модную рубашку, которую, правда, по неосторожности тут же пропалила при глажке. До нынешнего времени моя полная непритязательность в одежде порой доводит её до истерики. Чтобы купить мне обновку, она начинает подготовку за полгода и слезами, наконец, вымучивает моё согласие. «Как же, зачем мне эти джинсы, если я не сносил ещё две предыдущие пары», восклицаю я. И вижу слёзы в ответ
Итак, всё необходимое приобретено. Первый же опыт удался на все сто. Не мудрствуя лукаво, я собрался, сел на электричку, отъехал на сотню километров от города и по т.н. карте отправился, куда глаза глядят. Они глядели вдоль небольшой живописной речки. Надолго с первого раза я не рискнул и провёл восхитительную неделю. Всё было точь-в-точь, как рассказывал Юра и как представлял я. Продуктов я взял с собой немного, зато грибы в том году уродились на славу. Кое-что попадалось на удочку, находился и щавель и даже поздние ягоды красной смородины в густом кустарнике в тени. Но мой первый опыт отличался от Юриного. Я не только не обходил встречавшиеся редкие деревеньки, а пару раз даже напрашивался на ночевку. И совсем не из-за погоды, которая была как на заказ, а из любопытства. В те времена места в сотне километров от города, да ещё чуть в сторону от дорог представляли собой почти медвежий угол. Я ещё застал хатки крытые соломой с земляными полами, более или менее населённые деревни, где наряду со стариками мелькали люди среднего возраста и даже молодёжь. Все были очень гостеприимны. Более того, чем беднее выглядел домишко, тем радушнее были хозяева. Я напрашивался спать на сеновале и запах сена до сих пор мой любимый. Меня угощали дивным молоком, сметаной и творогом. Еда была скудная, но фантастически вкусная. Я всегда старался, уходя, сунуть хозяевам денежку. В подавляющем большинстве случаев они отказывались. Но иногда брали со слезами благодарности особенно одинокие старушки с нищенской пенсией, для которых рубль означал хлеба на неделю! Вечерами после ужина я слушал нехитрые рассказы о житье-бытье, зачастую не верил своим ушам. То, что рассказывали мне старики, а я именно с ними предпочитал разговаривать, потрясало. Их рассказы как-то не вязались с тем, что я знал из своей благополучной городской жизни сына директора небольшого НИИ. Особенно потрясали меня рассказы о военном времени. Почти все старики были под оккупацией и их рассказы о немцах и партизанах часто разительно отличались от того, что писали газеты, чему учили в школе и институте.
После этого милого путешествия моя жизнь приобрела неожиданный оттенок. Нет, я ничего особого не менял, всё также вел разгульную студенческую жизнь, гулял с девчонками, кутил с друзьями в те дни, когда мама уезжала в командировку. Наша квартира была в самом центре города в десяти минутах ходьбы от университета и при отсутствии мамы становилась, по словам соседей, сущим притоном. По возвращении мамы, ей, конечно, стучали на меня, но мама была достаточно мудра и особо меня не гоняла. Так, журила слегка. Но, по крайней мере, пару раз в месяц я срывался за город с рюкзаком и палаткой для того, чтобы ночь провести у костра, побродить по окрестным лесам. Причём в любое время года и практически в любую погоду за исключением проливного дождя. Гагажий спальник не подвёл действительно зимой даже в мороз в нём спалось как дома. Приятели-химики посмеивались над этими моими причудами, а закадычный друг и стройотрядовский крёстный папа Игорь изгалялся как только мог на тему «елочки-берёзки и лютики-цветочки». У себя на физфаке я неожиданно приобрел двух единомышленников: Саньку впоследствии свидетеля с моей стороны в ЗАГСе, и Володьку также в дальнейшем свидетеля, но уже со стороны жены. Мы начали совершать поездки втроём. Санька так и остался до сих пор ближайшим другом, а Володька сгинул за океаном на ПМЖ в поисках лучшей жизни. По слухам, так и не нашёл. Особенно мы ждали майские праздники, Новый год и Седьмое ноября. Иногда они попадали на будние дни четверг-пятницу и, заранее сдав зачеты или договорившись со старостой группы, можно было сбежать на природу на неделю, а то и дней десять при особом везении. В таких случаях мы бросали жребий, куда кому двинуть из города поодиночке, а по возвращении делились информацией, чтобы в следующий раз поменяться маршрутами. В промежутке между ноябрем и маем мы выбирались относительно недалеко чтобы, как мы говорили, поспать на природе. Оба моих приятеля были не очень разговорчивыми и умели дружелюбно молчать и слушать. Что было особенно приятно мне, учитывая особую мою говорливость Как правило, в субботу после занятий, когда уже начинало смеркаться, мы доезжали на электричке до какой-нибудь знакомой станции и почти в темноте ломились через лес. Через пару часов такого удовольствия в темноте мы пытались найти приемлемое место для ночлега. И вот что удивительно всегда находили, да так удачно, что утром при свете оказывалось, что лучше и не найти! Ставили палатку, разводили большой костёр, готовили ужин. Поев, долго пили особо ароматный на холоде чай с сахаром вприкуску. Тогда можно было купить колотый сахар, твёрдый как камень. Было невероятно вкусно хрустеть им и с сушками пить из большой алюминиевой кружки чай с дымком. Потом ещё долго сидели у костра, лениво переговариваясь о том-о сём. И, наконец, засыпали в палатке. Сон в зимнюю ночь в лесу был невероятно крепким, после него утром в теле ощущалась невероятная бодрость, а душа просто-таки пела. Проснувшись, мы долго, плотно и вкусно завтракали, потом шли почти до вечера и опять на электричке домой. В таких поездках мы практически никогда не выпивали. В снежную зиму всё это повторялось, но на лыжах. Когда нас спрашивали, чего это мы чудим и что это за странный у нас туризм, мы лишь пожимали плечами, а слово «туризм» считали чуть ли не ругательством. «Так вы туристы или как?», спрашивали особо настырные. Толкового ответа у нас не было. Ну, не путешественники же! Хотя, как ни странно, это слово в наибольшей степени отражало наше настроение. А моя бабушка, переживавшая за любимого внука, шатающегося в одиночестве по лесам, в сердцах обозвала меня просто: «Бродяга»! А мне это определение понравилось! Окрестностями города мы, естественно, не ограничивались и мотались с Санькой на Памир, в Карпаты и на Дальний Восток. Володька после университета загремел на два года в армию в качестве лейтенанта, а меня от этой горькой участи спас фиктивный брак с одной симпатичной барышней. Эта фикция растянулась на долгие годы и продолжается до сих пор, и, надеюсь, окончится с переходом в мир иной одного из нас. Хотелось бы быть первым, хотя жена заявила, что я окажусь последней сволочью, если оставлю её
Женившись же, я не только спасся от нанесения особого вреда нашей армии, но и приобрёл достойную подругу, которая без колебаний разделила судьбу бродяги. Сначала с ней вдвоём, потом уже втроём, когда сыну едва минуло три года, мы продолжили шататься по окрестностям, а позже стали захватывать и отдалённые территории, а, в конце концов, и остановились в этих воздушных местах на долгие почти двадцать лет.