Такой адекватный и равновесный ответ был дан: я объявил демону, овладевшему сознанием жены, ответную войну. Я попытался приручить демона или поставить под свой контроль посредством взвешенной аргументации и ласки, главное ласки. Я пытался объясниться с женой в минуты помутнения ее рассудка, пытался объясниться после, пытался ничего не объяснять, а вести себя как с больным человеком, которого нужно только жалеть, и ничего больше не вышло. Через несколько лет постоянных попыток решить дело миром мне предстояло убедиться в их тщетности: это существо из альтернативной вселенной было не только злобно, но и чертовски изобретательно. Завладев сознанием жены, оно сохраняло ее память, которую беззастенчиво использовало против меня. Пользуясь понятным отцовским чувством, питаемым мной к ребенку, существо всегда выясняло отношения в присутствии ребенка, чего я панически боялся, или откровенно использовало ребенка в качестве заложника, переводя мои упреки в свой адрес в сторону ребенка. Выходило, что я в чем-то упрекаю ребенка: или не желая его достойно обеспечивать, или делая что-то ему во вред, или просто не заботясь о ребенке требуемым образом, тогда как жена скандалит не от своего имени лично, а, так сказать, от имени ребенка, за его лучшее и светлое будущее. Никакие доводы, внятные любому нормальному человеку, на разбушевавшегося демона не действовали, а наоборот, только веселили развязную тварь, доказывая уязвимость моей аргументации, слабость моих логических и моральных бастионов. Одержав одну локальную победу, демон на ней не успокаивался, а накапливал информацию и силы, чтобы в следующий раз ужалить в больное место с еще большей наглостью и настойчивостью.
Потерпев в приручении демона фиаско, я откровенно растерялся, запаниковал, махнул рукой на семейную жизнь и лишь с любопытством беспристрастного исследователя наблюдал за перерождением, совершавшимся на моих глазах.
Странно, что со стороны все более и более частые вселения нечеловеческого существа в сознание жены не замечались никем из окружающих. Демон был настолько хитер, что с неподражаемым артистизмом притворялся перед нашими общими знакомыми и родственниками женой автора, будто ничего, ровным счетом ничего не происходит. Ну, может, муж изредка огорчает жену, но в целом обыкновенная семья, со своими, прямо скажем, не выдающимися семейными радостями и проблемами. Лишь оставаясь со мной в одиночестве вернее, в присутствии постоянно взрослеющего ребенка демон начинал изгаляться над здравым смыслом, как не приведи Господи. Причем демону хватало ума изгаляться над моим здравым смыслом, но не непосредственно над ребенком, которому по причине несовершеннолетия и недопонимая всего и мной-то с трудом понимаемого и воспринимаемого цинизма превращения матери в демона, казалось, вероятно, что именно мать защищает его от бесчувственного и эгоистичного отца.
Ну ребенок, несовершеннолетний, а потом хотя бы и совершеннолетний, ладно Меня всегда поражало, как взрослые посторонние люди могут не замечать хитростей и притворства демона, столь заметных для меня самого. Вместе с тем я понимал, что доказывание демонической сущности жены моим знакомым, хотя бы самым близким знакомым и друзьям, чревато косыми взглядами и переменой темы. Знакомым и друзьям могло показаться подозрительным, что человек ни с того ни с сего начал подозревать свою жену, с которой прожил пару десятков лет, во вселении в ее тело потусторонней сущности. Это могло закончиться неизвестно чем, поэтому я предпочитал заниматься научными исследованиями молча. Вместе с тем, наблюдая за друзьями людьми, естественно, женатыми не мог не заметить, что друзья тоже не прочь поделиться со мной чем-то наболевшим, сокровенным, но тоже как бы побаиваются видимо, нечуткости в обсуждении личной темы. Последующие кропотливые наблюдения в течение ну, десятилетия с хвостиком привели к неопровержимому выводу: демоны овладевают подавляющим большинством особей женского пола в срок от трех до двадцати лет с начала замужества. Максимум через двадцать лет сознание женщины до выхода замуж милого и чистосердечного существа, каким независимо от половой принадлежности рождается большинство людей полностью растворяется, а место исчезнувшего человеческого сознания занимает сознание демона. С этого момента женщина как человек умирает. Не считая, конечно, тех законченных оторв, которые не имеют ничего человеческого задолго до первого замужества, видимо, со времен первой менструации.
Доказательства? А какие еще нужны доказательства смерти, когда человеческое тело перестает реагировать на голос рассудка? Когда оно оскорбляет близкого человека, с которым имеет общий кров и ребенка, а перед остальными людьми притворяется нормальным человеком, но главное не перестает оскорблять, оскорблять, оскорблять мужа, жалить его каждым словом, выражать недовольство каждым взглядом и каждой позой.
В этом смысле я благодарен судьбе, даровавшей мне жену с максимальным сроком перерождения. Однако двадцать лет супружества истекают: в самое ближайшее время должно было завершиться окончательное перерождение жены в неконтролируемое разумными увещеваниями нечеловеческое существо, так что сейчас мне приходилось ничуть не легче, чем остальным мужьям, которым изначально повезло значительно меньше. Поверьте, я дорого бы заплатил за то, чтобы вернуть в тело жены ее первую обитательницу ту урожденную милой и чистосердечной стройную, как щепка, девушку, с которой некогда так легко и непринужденно ложился в постель, но не знал, как вернуть. Не в силах переносить так называемую семейную жизнь, а не только из-за невыносимого желания создать бессмертный литературный бестселлер, я решился на такой отчаянный шаг, как отравление.
Моя жена все равно мертва, так пусть ее отравление, чем бы оно ни закончилось перерождением или смертью послужит великой русской литературе, творческому процессу сочинения криминального бестселлера, достойного пера Федора Михайловича Достоевского! А может, кто знает, и шедевр удастся написать, и жену вылечить, навсегда освободив ее от потустороннего демона?
Поворачивается в сторону кухни. Теперь видно, что на кухне, спиной к Автору, находится жена, что-то хлопочущая по хозяйству.
Дорогая, как у тебя дела?
Жена (с кухни): На дурацкие вопросы не отвечаю.
Автор (отворачивается): Вот видите, на дурацкие вопросы она не отвечает. Понимаю, она занята она варит себе картофельный супчик. Она вся, с головы до пят, сосредоточена на процессе приготовления пищи, поэтому ей недосуг лишний раз поворочать языком. Хотя знаю: окажись на моем месте любая из ее многочисленных подруг, тот же самый язык ворочался бы не переставая, никакой картофельный суп не помешал бы. Но родной муж другое дело, с ним можно не церемониться, особенно если считать себя пострадавшей стороной.
Вот она помешивает половником в кастрюле, нахохлившаяся и оскорбленная хотя чем я мог ее оскорбить, если мы друг с другом уже две недели не разговариваем? Не понимаю, разрази меня гром, чем я мог оскорбить ее сегодня, не произнеся за день ни единого слова, кроме единственной невинной фразы: «Дорогая, как у тебя дела?» Тем не менее наблюдаю: оскорбленная спина каждым своим изгибом выражает ту непреклонную уверенность, что ее муж поганец. Она по ошибке посвятила жизнь поганцу вела общее с ним хозяйство, общалась с ним, даже родила от него ребенка, но все это делала по ошибке. Бог ты мой, какая выразительная спина и какая трагическая ошибка! Однако я сильно подозреваю, что ошибка запрограммирована самой природой: окажись на моем месте другой мужчина, жена по истечении некоторого времени посчитала бы его точно таким же поганцем, как я, с которым общалась по ошибке и от которого по ошибке родила. Я случайно оказался на месте ее мужа и страдаю из-за теории вероятности. Возможно, в случае другого мужа причина ее ненависти к сильному полу оказалась бы сформулирована иначе, но уверяю, результат получился бы тем же самым. Так подсказала бы ее женская демоническая сущность. Что же касается меня, нынешнего по теории вероятности мужа, я неповинен в ее несчастьях, в ее вечном недовольстве мной. Хорошо бы, чтобы жена это поняла и признала! Нет, заставить ее признать этот очевидный факт невозможно. А как заставишь, когда все разговоры случающиеся, к слову, все реже и реже все какие-то многозначительные и односторонние?
Вот, например, разговоры в эту минуту, когда она варит себе картофельный супчик. Кстати, почему только себе? Потому что я картофельный суп не употребляю и, чтобы не помереть голодной смертью, отварил яйца вкрутую. Допустим, мне требуется соль. «Дорогая, передай солонку, пожалуйста», попрошу я и по напрягшейся спине сразу увижу, как отвратительна ей моя просьба. Отвратительна, унижает или оскорбляет смотря по настроению. Отрицательную реакцию на любую мою самую невинную и недвусмысленную просьбу предугадать несложно, но конкретные слова никогда. Я могу получить какой угодно ответ. Это может быть, к примеру: «А сам жопу поднять не можешь?», с намеком на то, что она целый день у плиты, измучилась так, что сил нет, а бессердечный муж ленится поднять жопу, чтобы взять солонку. Однако она может ответить совсем другое, внезапное. Например: «Лучше бы водопроводный кран починил!» Почему починить водопроводный кран лучше, чем получить от жены солонку, я не понимаю. Может быть, и лучше, но при чем здесь водопроводный кран? И при чем здесь солонка? А может, вспыхнув от еле сдерживаемой ненависти, прошипеть: «Соль есть вредно», как будто в последние годы совместной жизни она только и делала, что заботливо изымала из моего рациона соленую пищу. Вранье, вранье! Если ей и было дело до моего здоровья, то никак не в смысле заботы о нем скорее, наоборот. Но все мои оправдания несущественны, потому что она может сказать нечто совершенно обратное, к примеру: «Оставил бы соль ребенку, а то всего полпачки осталось. Сам-то в магазин не сходишь», имея в виду, что сам я, скотина мерзкая, сожрал в течение полугода пачку дефицитной йодированной соли, а голодному ребенку щепотки не оставил. Или прошипеть: «Я уже солила» и принять обиженный вид, как будто вторично посолить суп означает нанести ей новое страшное оскорбление. А может, ни слова не говоря, шваркнуть солонкой об стол с таким видом, будто я только что совершил какой-то ужасный проступок, а теперь, вместо извинений, имею наглость обращаться к насмерть обиженному существу с ерундовой просьбой. Как я посмел, в самом деле? А может ничего не сделать и ничего не ответить, лишь вздрогнуть от брезгливого отвращения, как будто к ней прикоснулись чужие липкие пальцы никогда не угадаешь. Проверим, что на этот раз.