Осколки зеркала
Игорь Павлов
Редактор и корректор Илья Таучелов
© Игорь Павлов, 2019
ПРОЛОГ
Рыжий кот осторожно тронул лапкой золотую спинку солнечного луча и довольно чихнул. Он впервые прикасался к солнцу. Там, в его мире разноцветных картинок и галоотражателей, даже приблизительно нельзя было представить это расслабляющее каждую клеточку тела счастье. Холод и опасность мёртвых пространств ватным одеялом окутывали жилые зоны и проникали даже во сны
«А быть котом совсем не так плохо, подумал рыжий, облизав усы, Подумаешь, хвост. Зато, какие когти!» Он громко муркнул, перекатился на спину, выпустил из мягких подушечек острые крючочки и зажмурился от живого тепла.
Солнце!
ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОН КИХОТ
Осколок первый
1976
Петухи тоже были рады пробуждению солнца. Они орали так упоённо, что воробьи стайками слетали с окрестных тополей, возмущённо чирикая.
Деревня, нехотя, но привычно, просыпалась, помня, что лето зиму кормит, и как посеешь, так и пожнёшь. Суеверные старухи, крестясь, ковыляли в сторону церкви, тихо перешёптываясь о «наближающемся конце света», предсказанном святым старцем Никодимом из Афона в следующем 2000-ом году. Женщины помоложе выгоняли на выпас коров или спешили по своим невпроворотным делам, которых всё равно было не переделать.
Возле одного из живописных домов (живописность ему придавала искусная резьба оконных наличников и буйно разросшийся цветник), сидели рядком на лавочке две старухи. Они так давно и долго знали друг друга, что разговаривать им, в сущности, было не о чем. Гораздо приятнее было молчать, прислушиваться к мычанию стада, щебету птиц и тихому шагу времени, похожему на пересыпающийся песок в солнечных часах.
Одна была худая, даже высохшая, неразговорчивая, с всегда поджатыми губами и недоверчивым взглядом. Вторая весёлая, маленькая, круглая как колобок, болтушка и сплетница. Своей дружбой они парадоксально подтверждали популярную теорию о совместимости несовместимостей или, проще говоря, о сходстве противоположностей. Так неразрывно дружить дано только очень разным людям, хотя сами старухи, наверное, о том и не догадывались.
О-о-х как болит проклятущее маленькая виновато потёрла ладонью колено, Всю ночь крутило. И так сна уж нет никакого, так ещё и на тебе бабка, радуйся! А слышь, чё скажу тебе, Михална, она неожиданно оживилась от пришедшей ей на ум мысли, Гришка то, Воронцов, опеть вчера орал как самашедший!
Чего?
Только очень проницательный человек смог бы разобрать интерес в безразличном вопросе Высокой.
Чего, чего приревновал Галку снова. Вроде с грузчиком засыть якшается, Славкой.
Брехня! высокая негодующе мотнула головой и презрительно сощурилась.
А я чё говорю! Я чё говорю! Какая любовь, если семеро по лавкам! Да и Славка энтот алкаш. Разве нормальная баба на такого глянет? Галке, чё, в магазине заняться што ли нечем? Продавщица не уборщица! высокая согласно закивала в ответ, Не глянет! А только Гришка ёйный от этой ревности как ихний бык Никанор стал! На каждый куст рога наставляет Мужики они чё, как дети. Чё в голову втемяшит, от того и бесится. А я вот, Михална, думаю
Звук ружейного выстрела, как удачно вбитый с одного удара в доску гвоздь, заставил их подпрыгнуть на месте и оцепенеть. Там, в той стороне, откуда он прогремел, волной накатило истошный женский крик, залитый, как асфальтом, гневным мужским матом. Затем грохнуло опять.
Чё это, бабонька? Отмерла маленькая, Никак со стороны магазина, а?
Пойдём!
Высокая, сильно налегая на палку, с почти невероятной для её возраста скоростью, заковыляла в сторону сельпо. Толстенькая коротышка, затрусила следом, слезливо причитая:
Куда пойдём? Куда? А може там террористы какие? А мы на наглую смерть торопимся?
Но Михална её не слушала. Она шла и шла. И только её палка, протыкая землю, оставляла за собой круглые ямочки, напоминающие следы гигантского муравья.
Сравнение с муравьиными следами было более чем уместно, так как небольшой пятачок возле магазина и был в данный момент настоящим людским муравейником. Озабоченно и боязливо галдя, никак не менее половины села (преимущественно женщины), сновали на почтительном расстоянии от зарешёченных окон и обитой цинком массивной двери деревенского магазина. Внутри что-то происходило, гремело, источало опасность. Наиболее любопытные выдумывали всякие небылицы, клятвенно заверяя, что они «всё слышали своими ушами».
Высокая с Маленькой пришли как раз вовремя. Ситуация почти прояснилась, и уже точно, отбросив ненужную шелуху домыслов, передавалась от жителя к жителю. Самая большая группка толпилась вокруг высокого остролицего старика с мохнатыми бровями и неприятным шрамом, разделившим правую щеку почти надвое.
Семёныч, чё случилось? робко тронула его за рукав Маленькая, Война что ли? Или чё?
Ага, война, шрам побагровел от прилившей к нему крови, местного значения.
Ой, баб Вера! выплеснуло из толпы круглощёкую молодку с испуганно любопытным взглядом, Сосед наш, похоже, с последних катушек слетел! Запёрся в магазине с Галкой и кричит, что всех гадов, кто на сто метров приблизится, расстреливать будет! Участковый в район уж звонил. Какое-то построение ждут!
Подкрепление, дура! хмыкнул какой-то мужик, презрительно сплюнув, Построение вот уж эти бабы!
Не удержал, значит. Выпустил неожиданно чётко произнесла Высокая.
Кого выпустил, Михална? подружка-колобок почти с испугом перекрестилась.
Беса, так же чётко припечатала Высокая. И, как аккомпанемент страшному слову, со стороны сельпо опять грянул выстрел.
Всех шарахнуло назад. Резко заплакали дети и заголосили бабы. Забибикал подкативший «уазик» с милицейскими полосами на дверцах. Неуклюже развернувшись, он фыркнул, лязгнул железом, выдавив из своего нутра двух лейтенантов, старшего и младшего, к которым немедленно подбежал тутошний участковый Серёжа Одинцов, бывший прапорщик ПВО, а теперь представитель местной власти.
Докладывай Одинцов! нетерпеливо и с досадой скомандовал «старлей», Перебулгачили весь район. Не было печали, называется!
Обстановка такая, товарищ старший лейтенант обстоятельно подошёл к делу участковый, но приехавшее начальство снова досадливо махнуло рукой:
Давай без официоза, быстрее будет!
В общем так, Пётр Семёнович, по простому начал Одинцов, но снова сбился на казённый язык, местный егерь или лесник, Григорий Воронцов, приревновав свою жену, продавца сельского магазина Галину Воронцову к грузчику данного магазина Вячеславу Прохорову, убил последнего, а жену и жительницу нашего же села Елизавету Скольникову и её одиннадцатилетнюю дочь Наташу взял в заложники. Мною установлено
Одинцов! желваки на скулах «старлея» перекатывались как два морских голыша в час прилива, А ты не пробовал выучить человеческий язык? Я же просил просто, своими словами. Чего ты мне устный протокол читаешь?
Я и так просто, Пётр Семёнович обиженно бормотнул участковый и замолк.
Нет Одинцов, ты не просто. А просто вот как. Гришка Воронцов из ревности убил Славку Прохорова и захватил магазин вместе с женой и двумя заложниками, один из которых ребёнок! Вот теперь просто. Правильно? Говорить с ним пробовал?
Пробовал, скрывая обиду, четко отбил Сергей, что только не говорил! Да невменяемый он! А после убийства совсем сбрендил.
А точно известно, что этот грузчик Прохоров убит? вставил фразу второй, в чине младшего лейтенанта.
Точно, развернулся к нему участковый, он сам, Гришка, из окна крикнул. Да и выстрелов внутри не меньше двух было
Ясно, помрачнел «старшой», делать нечего. Будем пытаться достать его сами. В крайнем случае, придется звонить воякам. ЧП, твою мать!
Суки!! Не возьмёте, суки!! Всех порешу! И себя порешу! Су-у-у-ки!!! казалось, завопили сами стены магазина, поставив в конце этого вопля очередную точку в виде нового выстрела. На этот раз в сторону милицейского «уазика».
Выкурить бы его, придурка
А как? План магазина есть?
Присевшие за машиной старший лейтенант и два его подчинённых лихорадочно искали решение.
Есть, Участковый достал из планшета замызганный лист ватмана.
Давай!
Пропустите, да пропустите же! Чего встал, ирод? заколыхало толпу, выплеснув вперёд маленького сухонького человечка в рясе, который, медленно и совершенно спокойно направился прямо к центральному входу в магазин, попадая в зону обстрела.
Стой!! Куда?? С ума сошел?? дёрнулся к нему «старлей». Побагровев до синевы, он повернулся к Одинцову и рявкнул:
Это что ещё за самоубийца, Одинцов?
Отец Пантелеймон. В миру Рубен Кихана.
Какая ещё Кихана?
Фамилия у него такая Кихана, глаза участкового, не отрываясь, следили за медленно удаляющимся священником, испанская. Его родители из детей испанцев, которые в 37-ом вывозились в СССР, когда республиканцы боролись с фалангистами Франко. А Рубеном назвали в честь Рубена Ибаррури, лётчика-героя.