Друзья и коллеги по театру за рюмочкой, слушая в тысячный раз его фамильную историю и посмеиваясь внутри себя, говорили ему: «Да ладно, Лёх, смени ты наконец фамилию!». Алексей Романыч после этих слов свирепел, возбуждённо размахивал руками и своим красивым драматическим тенором полукричал: «Да кто вы такие, чтобы мне советы давать?! Мой предок, великий артист, был Пиздюком, мой дед был Пиздюком, мой отец был Пиздюком, я-Пиздюк, и мои дети будут Пиздюками!». Жена Алексея Романыча, бывшая инженю, в эти минуты что-то бормотала под нос, и, отвернувшись, мелко крестилась. Из-за неё и произошла трагедия
За несколько недель до совершеннолетия их единственного ребёнка, сына Тольки, и до получения им паспорта она часто отводила отпрыска в сторону и что-то возбуждённо нашептывала ему на ухо. В итоге Толька, пришел домой со свеженьким паспортом, и, потупя глаза, сказал, что он взял фамилию матери, и стал из Пиздюка банальным Макаровым
Это потрясло Алексея Романыча. Целый день он просидел в кресле, вцепившись бледными кистями в подлокотники, и, закрыв глаза, проговаривал роль графа Альмавивы, на которую уже несколько лет как ввели молодого артиста. Вечером ему стало плохо. Вызвали скорую. По дороге в больницу Алексей Романович Пиздюк скончался от разрыва сердца
Вот так нелепо фамилия Пиздюк стёрла своё существование с лица земли.
Как-же часто бывает, что женщина, с которой творческий и талантливый человек связывает свою жизнь, оказывается его главным и беспощадным гробовщиком
АКТРИСА ЛАРИСА
У актрисы Ларисы были очень нежные руки. Когда она нежно обвивала ими на сцене шею героя, благородного отца, или несчастного брата с трагической судьбой, те млели, и даже немного выходили из роли.
У актрисы Ларисы были очень нежные ноги, которые она любили нежно скрещивать за шеей очередного любовника в наиболее интимные минуты своей жизни.
У актрисы Ларисы были очень нежные губы. Ну тут без слов.
Да и почти вся актриса Лариса была очень нежная. Очень-очень. Нежная прям до изнеможения.
Вот только сердце у актрисы Ларисы было не нежное. И поэтому актрисе Ларисе все время казалось, что её окружают сплошные мрази, подонки, и ничтожества.
КАК МЫ ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ ИГРАЛИ ШЕКСПИРА
(из записок Сретеньева)
Ранней зимой, после того как всю осень наш театральный класс работал над детскими этюдами, зверями и русскими народными сказками, наши педагоги собрали нас всех на сцене школьного актового зала, где у нас происходило мастерство актёра, и сообщили, что они после долгих размышлений и споров решили идти на риск, и доверить нам самостоятельные отрывки из Шекспира.
Берите, что лично близко! Как подсказывает вам ваше сердце!, -напутствовал нас один из педагогов, Александр Сергеич Н., актёр и режиссёр тогда ещё театра им. Гоголя.
Мы будем играть «Ромео и Джульетту!», уверенно сказал на следущий день Серёжа Перелько мне и моему тёзке Саше Кошечкину. После того, как Саня пытался пошутить, уж не Джульетту ли собирается играть Серёжа, то последний очень сурово сказал, что Шекспир не место для шуток, и что отрывок из этого произведения ему очень важен как начало, как он выразился, нового «жизненного витка», и что он видит себя, (очень давно кстати), только в этой трагедии. Саша ехидно улыбнулся, и извинился.
Комедии это чушь, -продолжал Серёжа, -Бегать там, рожи корчить, я не буду. Я человек серьёзный, и хочу играть только серьёзные вещи. У меня к «Ромео и Джульетте» это, как там, сердце лежит. Ты, Сань, (это он к Лисичкину), будешь играть Аптекаря. Это старичок такой. Ядами торгует. Хорошая роль, для тебя как раз. А ты, Шур, (это уже ко мне), -Бальтазара. Это слуга.
Все мы трое благоговейно замолчали, осознавая, что это первое в нашей жизни так называемое «распределение ролей».
Серёж, а ты кого будешь играть?, -робко прервал я тишину. Сергей посмотрел на меня недоумённым взглядом:
Как кого? Ромео!
А-а-а-а
В тот же день мы приступили к делу. Прочитав по ролям отрывок, где Бальтазар сообщает Ромео о смерти его возлюбленной, и Ромео покупает у Аптекаря яд, мы, прочитав про Аптекаря что
В его лавчонке жалкой черепаха
Висела, и набитый аллигатор
И кожи всяких страшных рыб
тут же решили, что нам для отрывка нужны настоящие чучела. Они имелись в школе в одном только месте: в кабинете биологии. Выкрасть их оттуда, висевших на виду, представлялось для нас неразрешимой задачей. (Вопрос о том, чтоб их просто попросить, даже не стоял, никто из и подумать не мог о таком пижонстве). И взгляд наш потихоньку переключился на задний шкаф, в котором в очень большом количестве стояли банки с заформалиненными животными, червями и прочими гадами. Черви не подходили, так как не было понятно, что это вообще черви, просто какие-то белые и красные палки в воде; морской ёж со сцены напоминал бы скорее маленькую глубинную бомбу; ящерица показалась нам откровенно банальной; а казахская гадюка вызывала отвращение даже у Кошечкина. В итоге после недолгих споров сошлись на пучеглазой африканской лягушке и на зародыше кролика, и на перемене, дождавшись, когда в классе никого не будет, быстро открыли шкаф и попрятали банки в портфелях. Весь урок просидели как на иголках. Всё время казалось, во-первых, что учительница заметит отсутствие банок, и во-вторых, что банки разобьются, и формалин вместе с животными потечёт на учебники. В середине урока Кошечкин ткнул меня в бок.
И кожи всяких страшных рыб
тут же решили, что нам для отрывка нужны настоящие чучела. Они имелись в школе в одном только месте: в кабинете биологии. Выкрасть их оттуда, висевших на виду, представлялось для нас неразрешимой задачей. (Вопрос о том, чтоб их просто попросить, даже не стоял, никто из и подумать не мог о таком пижонстве). И взгляд наш потихоньку переключился на задний шкаф, в котором в очень большом количестве стояли банки с заформалиненными животными, червями и прочими гадами. Черви не подходили, так как не было понятно, что это вообще черви, просто какие-то белые и красные палки в воде; морской ёж со сцены напоминал бы скорее маленькую глубинную бомбу; ящерица показалась нам откровенно банальной; а казахская гадюка вызывала отвращение даже у Кошечкина. В итоге после недолгих споров сошлись на пучеглазой африканской лягушке и на зародыше кролика, и на перемене, дождавшись, когда в классе никого не будет, быстро открыли шкаф и попрятали банки в портфелях. Весь урок просидели как на иголках. Всё время казалось, во-первых, что учительница заметит отсутствие банок, и во-вторых, что банки разобьются, и формалин вместе с животными потечёт на учебники. В середине урока Кошечкин ткнул меня в бок.
Череп надо свистнуть, череп, -сопел он, -ведь Аптекарь он кто?! Алхимик!! Хочу из черепа на сцене настоящее вино пить!
С ума сошёл!, -я ужаснулся, -Он же над самым учительским столом висит, на самом видном месте!
Кошечкин разочарованно вздохнул.
Всё обошлось. Никто отсутствия банок не заметил, и, так как урок биологии был последним, мы в замечательном настроении, шутя и друг друга подначивая, и предвкушая, в какое изумление придут наши педагоги, увидев на столе Аптекаря наших уродцев в банках, спустились репетировать в подвальчик, который школа выделила нам для переодевания, и где, так как мы оканчивали позже всех, часов в 78, можно было попить чаю и отдохнуть.
То, как мы репетировали, по-большому счёту сложно назвать репетицией. Всё сводилось к тому, что каждые пять секунд кто-то из нас забывал слова роли, а другие ему подсказывали. Потом Саня Кошечкин стал говорить, что Ромео должен непременно танцевать и петь песни, как любимый актёр Серёжи Митхун Чакроборти, а я, смеясь, предложил абсолютно бредовую идею, что Ромео почему-то обязательно должен быть голым. Мы представляли Перелько стоящим на сцене в костюме Адама, краснеющего, с улыбкой стеснения прикрывающего причинные места, и корчились от хохота. В конце концов, с грехом пополам выучив текст, мы разъехались по домам.
На следующий день был показ. И если мы с Саней еще шутили, то у Перелько от вчерашнего веселья не осталось и следа. Он сразу пресёк все наши шутки, сказав, что мы несерьёзные люди, и шутим оттого, чтобы хоть как-то прикрыть нашу внутреннюю пустоту и бездуховность.
Наш отрывок был где-то посередине. В драных штанах, босиком, в кожаной желетке на голое тело, похожий скорее на голодранца из фильма «Путёвка в жизнь», чем на слугу из знатного веронского дома, я сидел за кулисами. Меня вдруг ни с того ни с сего захватило волнение. Руки мои начали трястись, и я в итоге, чтоб их как-то унять, взял в руки какую-то розовую грязную тряпочку, которая вскоре стала мокрой от пота. Саня Кошечкин сидел рядом, одетый в прямом смысле слова в мешок, в днище которого он проделал дыру для головы, и отрезал углы, превратив их таким образом в прорези для рук. Талию его обхватывал широкий армейский ремень, медную пряжку которого, увенчанную пятиконечной звездой, Саня завернул за спину. Перелько хмуро глядел в пол и всё время хотел курить.
Прямо перед нами был отрывок «Сон в летнюю ночь», который делали Андрюша Ершов и Катя Заовражная. Они изображали царя и царицу из какого-то далёкого древнегреческого полиса. Они ходили, завёрнутые в белые простыни с размалёванными казёнными печатями на спинах и босиком. Охали, ахали, корча из себя влюблённых, и в конце-концов завалились спать прямо на сцену. Андрей при этом тихонько взвизгнул, получив занозу в голую ляжку. Это почему-то меня развеселило и придало сил.
И вот он!!! Момент истины!
Нас объявляют: «Ромео и Джульетта», в отрывке играют»
Я уже ничего не слышу, и смотрю на полку, на которой валяется чья-то грязная рубашка Чья она? Вот Сеня Корсунский и Полина Бирюкова выносят в глубь сцены парту, изображавшую лавку Аптекаря. Почему Полина Бирюкова?! И«С Богом!», -раздаётся под ухом хриплый шёпот Кошечкина.