«Бабушкину семью потом эвакуировали в соседнее село где воевали не так люто. Когда вернулись в Разумное на месте дома только железная кровать стаяла. Не сгорела. Метал хороший. Пока не вырыли какую-то землянку так и спали в бурьяне.
Однажды сосед Коляша выбросил в мусорку футбольные кеды. Они совсем до тла были изношены. А баба Гаша пожалела и на себя напялила. Лыком подвязала чтобы не развалились по дороге и на рынок пошла картоху торговать. Над ней потом полгода наши смеялись а она говорила «себе в подол заглядывайте вдруг вы там принесли кого а обувку мою не трожьте она еще крепкая послужит».
Поминялось тут все с тех пор как ты уехала. Жизнь на селах теперь почти городская. Много участков поросли бурьяном. Кое-где траву скашивают и вид вроде опрятный но все не то. Если ранешние хозяева из гробов встали бы и землю свою увидели бы они бы сразу умерли вспять.
Раньше ведь с огорода кормились и люди и животные. Стояли раком на грядках с утра до ночи. Бабушка Гаша когда уже почти ходить не могла ложилась на живот и лежа полола да тяпала.
Про урожай морквы все говорили да про колорадского жука да чем травить медведку. За брошенную лопату можно было отхватить леща. Шутили что если кто выйдет сдуру или спьяну в феврале на огарод с лопатой все остальные выбегут и копать начнут немедля. Баба Гаша изводила соседских кумушек рассказами про невиданный урожай бурака а те и завидовали и не верили. А потом тут же жалилась что тля с медведкой все пожрала. А те опять не верили «как же пожрала сама каждый день на рынок с мешком морквы и с мешком денег обратно а нам тут плачется».
А сейчас нет ничего. Какие-то божьи одуванчики еще сидят на рынке и торгуют чем то там с огородов. Но их мало померли все. Даже коров ни у кого нет
А пока сегодня не буду писать больше. Пойду выпью чутка и спать лягу и буду ответа от тебя ждать.
Твой Ф. Плойкин.»
Вот никогда не любил эту сельскую жизнь, никогда. Должны быть профессиональные фермеры, с техникой и современными знаниями, как на Западе. Это они должны давать удои и покосы. А все эти тяпки, грабли и лопаты дичь и средневековье. Только не спрашивайте меня, чем тогда будут заниматься деревенские. Нет, не пить. Пусть отдыхают что ли. Заслужили. Впрочем, не мое это дело.
И тут поезд тронулся. Ну и ладно. Земля, прощай, в добрый путь! Выпьем за это, и к следующему письму.
«Дорогая моя Соничка.
Спасибо что отвечаешь мне старому пропойце. А я твоими письмами только и жив читаю их и радуюсь.
Вспоминал тут про совхозы. Денег в совхозах тогда и не платили а только трудадни. Позже стали пенсию давать крохотную но и этому были рады. Баба Гаша так сказала «слава богу теперь хоть в храм поехать не надо у детей копейку просить».
Помнишь Елисеева председателя совхоза нашего? При нем же Разумное росло как на дрожах и доросло до блеску. Тут тебе и ферма была и теплицы и поля и племзавод и кони всякие породистые. А главное винный завод был и делал кальвадос гнилуху да спирт. Все как положено
Серьезная промышленость была. И химзавод и витаминое предприятие где ты тогда работала когда французы приезжали. Ну тебе неприятно про французов наверно. Не буду раны бередить хотя поди быльем все уже поросло.
А спирт был везде. Много. Куча народу из-за него полегло. У нас на заводе однажды маляры выкатили с проходной бочку спирта под видом краски. Месяц веселились потом и в горячке бегали.
Наш деректор на планерку входил со словами «привет дурдом». А больше он приличных слов не говорил. Потому что народ не понимал по хорошему. Этот деректор вишь встретил кузнеца Пуню когда тот в час дня домой шел и спросил что мол за нахрен. Так Пуня ему в ответ: «пока домой дойду пока жрать разогрею как раз и пять часов».
Зачем мне вся эта сельская лирика непонятно. Но такова уж специфика моей работы среди тонн бумажной руды отыскивать жемчужину. Да и не скучно пишет Федор Плойкин, без занудства. Создает во мне, так сказать, аромат тамошних мест. Пусть создает, продолжим.
«В лесопосадках была у нас сделана канатная дорога. Тебя туда Соничка не пускали а мы с парнями тайком бегали. Повиснешь на специальной палке и катишься вниз. Так здораво! Я однажды навернулся отуда и поймал между ног другую веревку. Перевернулся на ней и шваркнулся об землю так что дыхалку отбило напрочь. Лежал и хватал воздух ртом и понимал что все помираю. И непонятно за что хвататься то ли за грудь то ли ниже. Все болит. Страшно было. Но ничего задышал как-то.
А за лесопосадками располагалось множество пионерских лагерей. Летом туда в большом количестве привозили толстых городских мальчиков и красивых девочек. Я то тебе всегда любил а парни наши ходили на дискотеки а после лазали в корпуса к девчонкам. Девочки были смышленые и деревенскими пацанам уступали. Но все происходило прилично так поцелуйчики-обнимульчики.
Ладно дорогая Сонюшка закончу опять чтобы ты не устала и не выкинула письмо не дочетав.
Твой Федор П.».
За стеной, в соседнем купе, гуляли дембеля. В какой-то момент степень моего опьянения приблизилась к той стадии, когда хочется общения и будьчтобудевщины. «Будьчтобудевщина» мой личный термин, которым я скромно горжусь. Означает широкое понятие, включающее русский «авось», помноженный на ощущение вседозволенности и всемогущества. То состояние, в котором хочется перестать думать о последствиях. Я встал, достал из позвякивающей сумки бутылку и собрался пойти к ним. Но что-то остановило.
Посидел, посмотрел в окно. Лег под одеяло.
Уснуть сразу мне не удалось. Как пишут в плохих книжках, «его одолели разные мысли». До сего момента мне казалось, что ничего в этой жизни задеть и разбередить меня уже не может. Любови мои отболели, мир познан, нет никаких секретов и тайных смыслов. Все вокруг предельно логично, целесообразно и поддается статистическому анализу.
Но письма Плойкина разбудили во мне что-то Я не знаю, что они во мне разбудили, не люблю самокопаний. Знаю только, что никакого отвращения от поездки в Разумное я уже не испытывал. Мне захотелось посмотреть на этих людей своими глазами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Обломок империи
Белгородский вокзал встретил меня гостеприимно, но дождливо. Так плачет верная девушка, долгие годы прождавшая своего жениха, но, вместо статного юноши, увидевшая на пороге седобородого старца.
Проводница с радостной ненавистью, усилившейся за время поездки тем, что я не покупал кофе-чай, ответила на мое «спасибо»: «Приходите еще». Обязательно. И вы к нам.
Прошел сквозь нестройные ряды вокзальных таксистов. Я знал, что город невелик, тут все рядом, а с моим нынешним финансовым положением поездка на такси точно не обрушила бы бюджет. Тем более такая поездка идеально вписывалась в «накладные расходы». Сам Владислав Всевоволодович не смог бы подкопаться. Думаю, я мог бы даже взять две машины. Положить в одну из них сумку, в другую куртку, и самому идти пешком. А они бы медленно ехали рядом. Так в молодости, по его рассказам, делал мой тесть, когда зарабатывал хорошие деньги на разгрузке вагонов, а фантазии куда потратить не хватало.
Но я не люблю такси, особенно вокзальные. Вернее, я не люблю общаться с таксистами. Люди эти, учитывая специфику их работы, легко ранимы, и имеют постоянную потребность изливать содержимое своих душевных ран на любого не способного скрыться слушателя. Коим невольно является пассажир. А мне это не нравится. Я «интроверт на грани обморока», как диагностировала меня одна приятельница-психологиня. Правда, перед установкой того диагноза я не дал нашему флирту развиться во что-то большее, потому она могла считать себя слегка обиженной и мелко отомстить. Но, думаю, определение ее близко к истине. Поэтому и не люблю я общаться с незнакомыми разговорчивыми людьми.
А в Белгороде и пешком повсюду недалеко, особенно в центре. Ну-ка, что там нам интернет кажет? А интернет кажет гостиницу с крайне неожиданным названием. Знаете, каким? «Гранд-отель». Пешком метров пятьсот. Далеко, конечно, но я дойду. Я спортивный.
Шагая по вокзальной площади, издалека заслышал баян. Мелодия из-за большого расстояния не различалась, но это явно была какая-то веселая плясовая. По мере приближения выяснилось, что баянист играл «Мы эхо, мы долгое эхо друг друга», правда, в четыре раза быстрее и без пауз. Видимо, домой торопился.
Так вот ты оказывается какой, Белгород-град.
***
«Гранд-отель» оказался обломком советской империи, подвергнутым не очень капитальному, но весьма условно-косметическому ремонту. Мебель с претензией, но изготовлена из ДСП. Она пыталась придать интерьерам аристократические черты, но получалось плохо. Старинная-то мебель даже пахнет по-другому. Омарами. «Вдовой Клико». Фраками. Голыми женскими спинами. А мебель из ДСП пахнет формальдегидом.