Папа усадил Сашу в машину, сел с другой стороны. Кресло было убрано в багажник такси.
В спине что-то пульсировало и опять горело. Город за окном казался чужим и холодным. По всему было видно, его давно завоевала осень. Деревья были почти голыми. Листья на земле темными. Люди под зонтами не знакомыми, спешащими куда-то.
«А впрочем, так было каждую осень, вспомнил Саша. Теперь, наверное, совсем рано темнеет».
Пока он был в больнице, то ему казалось, за окном всегда было темно. Или ему так только казалось? Он не различил бы день ото дня, если бы не надо было ложится спать. Все дни стали похожими. Но сегодняшняя поездка домой ворвалась в серую унылую череду дней. Саша смотрел в окно. Город был осенним и таким же, как год назад в это время.
Когда такси въехало во двор, по стеклу побежали капельки. Из приоткрытого водительского окна запахло сыростью и холодом. Быстро выйти из машины не получилось. Папа промок до нитки. По его лицу текли ручейки воды.
Ничего, сын. Сейчас придем домой, высушим все, говорил отец.
Девять ступеней подъезда оказались еще более трудными. Каждая из них сопротивлялась и гремела. Дождь продолжал лить. Саша сидел спиной к входу в подъезд и видел, как у подъезда остановились две соседки. Он знал их. Две старушки, живущие на разных этажах, казались неразлучными. Мама всегда удивлялась их давней дружбе. Говорили, что они жили в этом доме всю жизнь и всю жизнь дружили.
Сейчас они смотрели на Сашу жалостью и печалью.
Вот бедолага, сказала одна из них. Как они теперь будут
Мальчик смотрел на них не отрываясь. Но они будто и не замечали этого. Когда отец поднял коляску к самой двери, то оказалось, что открыть ее не получается она упирается в коляску.
Давайте, я вам помогу, засуетилась одна из соседок и смешно, словно пингвин, раскачиваясь, стала подниматься по лестнице.
Горе-то какое! запричитала старушка. Жалко так Марину. Как же вы теперь без нее. Ведь такая молодая
Спасибо, Валентина Андреевна! прервал ее отец.
Папа, что она говорит? завертелся Саша в кресле.
Но отец молчал.
Сашенька, ты только не отчаивайся, голубчик! продолжала женщина. Но тут ее взгляд скользнул куда-то поверх Сашиной головы, голос дрогнул.
Впереди было еще девять ступенек. Теперь в подъезде. Саша вновь слышал этот противный холодный стук. От каждого удара его встряхивало. Старухи стояли теперь внизу и молча наблюдали. От их вида мальчику стало не по себе и очень противно.
В лифт заходили тоже с трудом. Коляска упорно не хотела проезжать в открывшиеся двери. Папа надавил на одну из них и она отступала, дав возможность заехать внутрь. Отец стоял неподвижно и молчал. Кресло упиралось в его тело, и мальчик чувствовал, как он тяжело дышит.
В квартире было темно. Отец включил свет и Саша увидел, что все именно такое, каким и было. Лишь у двери нет обуви. Обычно здесь всегда стояло много обуви. Мама очень любит туфли, а папа смеется всегда над ней, говорит, что женился на сороконожке.
Пап, неужели наша сороконожка убрала все свои туфли в шкаф, заулыбался Саша и посмотрел на отца. Но тот стоял как потерянный. Смотрел на прихожую. Глаза его стали наполняться слезами. Он встал на колено и, спрятав глаза, произнес тут же охрипшим пропадающим голосом:
Сын, мамы нет.
Она ушла в магазин?
Вид папы стал стирать с его лица улыбку. Мальчик начал волноваться, но старался вести себя спокойно. В голове всплыли странные слова соседки.
Нет, сын. Ее просто больше нет, еле слышно произнес папа и поднял на мальчика красные полные слез глаза. Мама умерла
V
Сашины дни стали похожи один на другой. Утром папа выносил его на руках из дома и сажал в машину. Они ехали в больницу. То в одну, то в другую. На поездку уходил весь день. Иногда врачи, осмотрев мальчика, уводили отца из палаты, а потом он возвращался злым, и они ехали домой. Иногда просили остаться на несколько дней. И тогда они придумывали всевозможные вещи. Был даже один, который втыкал Саше в спину огромные металлические иглы. Он сначала закричал и потребовал прекратить, но отец грозно посмотрел на него и мальчик замолчал.
Я стараюсь. Делаю все для того, чтобы ты смог опять ходить, говорил отец каждый раз, когда мальчик начинал капризничать.
Но что не делали врачи все казалось бессмысленным. Саша больше не чувствовал ног.
Через несколько месяцев закончились и врачи, и деньги. Теперь Саша почти всегда был дома. Отец уходил на несколько часов говорил, что работать целый день не может не может оставить Сашу одного так надолго. Потом он стал постоянно задерживаться, а возвращался он какой-то странный. От отца часто неприятно пахло, хотя он стал веселее и дружелюбнее. Так продолжалось некоторое время.
Чтобы не скучать, Саша стал звонить своим одноклассникам по телефону. Но они были заняты уроками, или спешили на секции или вовсе оказывались недоступными. Когда за окном начинало темнеть, он долго не включал свет. Ему казалось, что в темноте его никто не видит он может спрятаться от всего мира и потому может делать все, что хочет, например, плакать. Мама всегда говорила ему, что настоящие мужчины никогда не плачут.
«Даже если мама сейчас смотрит на меня с неба, то в темноте она ничего не разглядит», думал мальчик, давая волю слезам. А они двумя ручейками бежали по его щекам.
«Если бы мама была со мной, все было бы совсем не так. Она что-нибудь обязательно придумала и не оставляла бы меня одного, и не разрешала бы папе меня оставлять, и врачам бы не разрешала втыкать в меня иголки и класть на холодный стол», слезы еще сильнее хлынули из глаз. В этот момент щелкнул замок и в квартиру провалился свет из коридора.
Саша! раздался голос отца. Но голос был каким-то странным, точно слово по слогам выпала изо рта отца. Где ты?
Тяжелые шаги раздались в коридоре. Стук был такой, точно кто-то шел по полу в ботинках.
Где ты, черт тебя дери! раздалось почти над ухом мальчика. Отец хлопнул ладонью по стене. Раз, два и свет включился. Глаза защипало, и Саша закрыл их руками.
Чего сидишь в темноте? Прячешься от меня? Отвечай!
Отец с силой схватил мальчика за руку и тот, поддавшись, убрал ее от лица. Перед ним стоял грязный и вонючий незнакомец. Этот кто-то шатался, точно пол под ним раскачивали. От одного взгляда на этого человека Саше стало противно.
Ты что тут ревешь? пробормотал стоящий перед ним. Что, жалко себя тебе? А меня тебе не жалко? Что смотришь на меня? Напился папка. И что? Имею права!
Отец с шумом вывалился из его комнаты. Раздался грохот. Саша подъехал к двери. Отец лежал посередине коридора и не шевелился.
Пап? протянул Саша испуганно и решил подъехать ближе. Пап? повторил он. Но отец лишь немного приподнял голову и рявкнул:
Отвали от меня!
С этими словами он пнул колесо инвалидного кресла и уронил голову на пол.
Всю ночь Саша провел в кресле. К утру спина окончательно разболелась. Несколько раз он подъезжал к кровати, но попытаться переползти на нее каждый раз не хватало духу. Когда боль в спине стала нестерпимой, он все же решился. Поставив коляску на тормоз, он наклонился вперед, но подняться на руки не смог, и тяжелым мешком упал грудью на край постели. Мальчик стал хвататься за покрывало и стараться тащить себя. Но покрывало собиралось в руке и сползало, оголяя постель. Саша взвыв диким зверем и стал хвататься сильнее. Одеяло, простынь все было скомкано под его животом. Но да, он смог переползти на кровать. Ноги безучастно висели между кроватью и креслом. Саша хотел перевести дух. Но стоило ему замереть, как тело предательски стало сползать вниз. Тогда он выкинул руки вперед и ухватился за край матраца. Нужно было еще постараться. Еще чуть-чуть.
Кряхтя и рыча Саша смог взобраться на постель. Теперь он лежал поверх скомканных вещей. Но он смог. Это была его первая победа за долгие месяцы.
VI
Жизнь Саши изменилась. Отец больше не возил его к врачам. Машину он продал. Сказал, что за долги. В квартире часто бывали какие-то люди. Мальчик не знал кто они. Мужчины, женщины все странно одетые, грязные и дурнопахнущие. Они обращали внимание на Сашу лишь иногда, когда ему не удавалось проскочить не замеченным на кухню, когда ему очень хотелось есть. Но часто в холодильнике не оказывалось ничего. Тогда мальчик с горестью закусывал губу и открывал хлебницу, стоящую на столе. Что-что, а хлеб был в доме всегда, ну или почти всегда. Так был устроен отец, что всегда покупал буханку, стоило ему за чем-нибудь заскочить в магазин.
Когда мама была жива, она частенько подшучивала над отцом по этому поводу. Он разводил руками, улыбался и лишь произносил: «Ну, ты же знаешь, не могу наесться никак». Эта совершенно нелепая привычка, над которой раньше они смеялись всей семьей, теперь часто спасала Сашу от голода.