Да, этот художник увлечение Зоиной юности. Умер своей смертью, большая редкость в то время Вы пишете о ней книгу?
Пытаюсь. Но много непонятного. Почему такая красивая женщина осталась одна, без детей? Похоже, романов у нее было много?
Здесь многое покрыто тайной, Зоя рассказывать не любила. Главная любовь ее жизни Аркадий был расстрелян в 1939 году, так, во всяком случае, она считала большую часть жизни. Они перед этим сильно поссорились, в чем дело, никто не знает. И Зоя считала, что это она виновата в его смерти, так как сильно пожелала ему зла. Понимаете?
Анна Владимировна вздрогнула:
И она осталась ему верна?
В конечном счете, думаю, да, хотя были и другие Дело в том, что его не расстреляли, он провел полжизни в лагерях, но остался жив. Умер в прошлом году.
И они встретились снова?
Да, и в ситуации довольно пикантной она нанялась гувернанткой к его детям. И жена ни о чем не догадывалась.
А жена, кто она?
Врач, работала в лагере. Зовут Ольга, это она, в сущности, его спасла от лесоповала. Он очень хороший инженер-строитель, в том, еще первозданном смысле слова.
А в каком году они снова встретились?
Не помню, кажется, в 60-е
Это очень важно, постарайтесь, пожалуйста, вспомнить! Она не всегда датировала стихи
Стихи?!! удивленно поднялись брови, совсем как у сына.
Да, стихи И очень хорошие, надо сказать, стихи Она мне говорила, что их хвалила даже Ахматова
Ахматова?!! Лилечка, казалось, потеряла дар речи, Вы уверены? Об одном ли человеке мы говорим?
Ну да, о Зое Яковлевне Ямпольской, любимой женщине Вашего отца!
Эффект от использования припасенного козыря превзошел все ожидания. Лилечка открыла рот, закрыла, снова открыла, и так и осталась сидеть на стуле, нервно теребя на пальце колечко.
Анна Владимировна нарочито неуверенно роется в сумочке, находит письмо:
А, вот оно, думала, забыла Вот, это Вам Зоя писала еще в Мариуполь, но Вы не получили. А что, она ничего Вам так и не сказала?
Протянула письмо Лилечке, та взяла дрожащими от волнения руками. Пробежав его глазами, Лилечка побледнела, осела на стуле и словно стала задыхаться:
Корвалолу!
Корвалол предусмотрительная Анна Владимировна тоже положила в сумочку загодя. Подсуетилась, принесла водички, накапала, уложила Лилечку на кровать, прикрыла пледом, но письмо отобрала, сказав, что обязательно занесет, только сделает себе копию. Быстренько оделась, и серенькой мышкой выскользнула из квартиры, из этого дня.
Но цели своей достигла когда вернулся домой «племянник», уже немного пришедшая в себя Лилечка сказала ему «Представляешь, Аркадий мой родной отец, и, соответственно, твой дед, а Зоины стихи хвалила Ахматова!»
Теперь основная сюжетная линия была выстроена, и работать Анне Владимировне нужно было с собственными стихами. Она над ними словно медитировала, выискивая ассоциативную связь с судьбой Зои Яковлевны, словно ожидая ее одобрения. В самые странные, словно «просветленные» минуты Анне Владимировне мерещилось, что она и была Зоей Яковлевной в своем предыдущем воплощении, и искренне удивлялась, как могли два воплощения одного и того же встретиться в одном времени? Но, подумав, объяснила себе это тем, что разум и душа уже оставили Зою Яковлевну, перейдя в нее, Анну Владимировну, и встреча состоялась лишь с ее земной оболочкой. Иногда казалось, что работа называется «вживание в образ», и результатом должно быть такое серьезное качественное самоизменение Анны Владимировны, которое не может не привести к внешнему взрыву.
Путь уводил в сторону понемногу. Сначала Анне Владимировне показались чужими ее собственные стихи. Ее раздражала их бледность, искусственная выстроенность, бумажная вымученность. Потом ей показалась чужой своя собственная жизнь, пустая, без любви к себе обставленная квартира, одежда, не выявляющая, а маскирующая а ведь она не так уж стара, чтобы не чувствовать себя женщиной. Невразумительными вспоминались романы и драмы разрывов, предательства мелкими, а обещания копеечными. И только работа чувствовалась чем-то действительно стоящим, почти любимым. «Ну, и на том спасибо», думала Анна Владимировна.
Зоя Яковлевна долго не появлялась. Анна Владимировна подозревала обиду, и мучительно гадала, чем она была вызвана? Ведь начиналось все вполне мирно. Так прошли январь и февраль. Обещание, данное Лилечке, Анна Владимировна выполнила письмо действительно отдала, вызвав к себе очередную порцию доверия.
Вы знаете, мы все, в общем, далеки от литературы В семье медики, инженеры, естественники Ну, от Зои можно ожидать чего угодно! А ведь как интересно, ведь все-таки Ахматова! И похвалила.
Видите ли, этот факт очень хочется доказать, осторожничала Анна Владимировна, ведь говорила она мне в тот же год, что и умерла А состояние ее сами знаете
Нет, лично я ее сумасшедшей не считаю. Просто к старости стала чрезмерно экстравагантна. Но в опекунах не нуждалась, с бытом справлялась как любая женщина ее возраста
И она никогда не говорила, что пишет стихи?
Сейчас мне кажется уже, что говорила Но не показывала точно.
«Нет, не годится, опять не годится», отбрасывала Анна Владимировна одно собственное стихотворение за другим. Все они были рассудочны, если хотите, математически выстроены, а в стихах настоящей Зои Яковлевны была сумасшедшинка, и при всей их неумелости они казались живее. Тогда Анна Владимировна попыталась «причесывать» стихи Зои Яковлевны, но получалась тоже чушь, что называется ни уму, ни сердцу.
Работу же над настоящей биографией Анна Владимировна не прерывала. Правдами-неправдами добилась командировки в Москву, где проживала семья Аркадия Владиславовича. О ее визите Лилечка договорилась заранее: приедет, мол, милая женщина, она пишет книгу о моей крестной и вашей гувернантке. Жена была не только жива, но еще и довольно прилично выглядела для соперницы Зои Яковлевны да она и была лет на двадцать моложе. «И правда, разве придет в голову ревновать к старухе?» подумала Анна Владимировна. Сама Наталья Дмитриевна смогла дать такую характеристику Зое Яковлевне, какую только и может дать добрая барыня прислуге «исполнительна, надежна, ответственна». Но вот ребята, которые уже давно выросли, вспоминали ее с нежностью, и большей частью какие-то общие тайные хулиганства как кидались шишками в окно отделения милиции, и как выглядывало разъяренное лицо сержанта «каждый раз на полтона выше» так комментировала Зоя. Или как «убегали из дома» на целый день, взяв с собой луковицу и буханку хлеба, жили в лесу, строили шалаш, в котором прятались от «бомбежек», жарили хлеб прямо на костре. Они оба, и Саша, и Гриша, к большой удаче, в момент приезда Анны Владимировны оказались в Москве, хотя один читал лекции чуть не в Бостоне, а второй работал по контракту где-то в Австралии, «занимаясь тем же, чем и здесь, только за деньги». На похороны няни ни тот, ни другой просто не успели приехать, и очень об этом сожалели.
Весна приближалась. Ее звонкие шаги слышались то тут, то там, последний, рыхлый снег проваливался под ногами, находили среди льдов себе русло маленькие живые ручейки, журчали о чем-то без умолку. Детвора строила плотины, заводи и гавани, и даже среди совсем взрослых школьников нарасхват шли детские пластмассовые совочки. Анна Владимировна тоже чувствовала в душе подъем, даже купила себе цветной шарфик на шею, из дешевых, и губную помаду.
Зашла как-то и Зоя Яковлевна, чуть не по-соседски. Присела, барабаня пальцами по письменному столу, хитро взглянула на разложенные тетрадки. Анна Владимировна хотела было предложить чаю, но времени было жалко, столько вопросов хотелось задать.
Задавайте, что с Вами делать, прочитала ее мысли Зоя Яковлевна, если не догадаться
Я про Ирину Ирину Вы простили?
Простила, не простила какая разница? Дочку ее кто в войну кормил? Папашу-то, чай, расстреляли
Да, дочку Ирины и Аркадия, задумалась Анна Владимировна, и вдруг что-то ее словно озарило: так что, Вы всех его детей воспитывали?