Мрамор позвал меня на бак. По его таинственному виду и сжатым губам видно было, что он собирался говорить со мной по секрету.
Слушайте, Милс, сказал он, положение нашего судна критическое: мы окружены лишь водой да подводными скалами. Не мешает приготовиться к худшему. Возьмите с собой Неба и «Джентльмена» это прозвище дали у нас Руперту и вытащите из баркаса все ненужные вещи, затем положите туда бочонки и ждите новых распоряжений. А главное ни гугу. Если вас будут спрашивать, можете ответить, что вы исполняете приказание.
Через несколько минут все было готово. Во время наших приготовлений явился Кайт.
Это зачем? спросил он.
Мрамор объяснил за меня:
Видите ли, баркас может всегда пригодиться, так как я не думаю, чтобы на маленькой лодке можно было уйти слишком далеко.
Это объяснение показалось всем таким естественным, что никому и в голову не пришло подозревать опасность, а потому никто и не удивился, когда Мрамор стал давать уже громко дальнейшие распоряжения:
Милс, положите на борт мешок с сухарями и запас говядины.
Повару велено было приготовить несколько котлов со свининой, которой я взял еще и сырьем, так как это любимое кушанье матросов; они находят, что солонина напоминает вкусом орехи.
Капитан, возвратившийся через два часа, вообразил, что он сделал важное открытие.
Вся беда, сказал он, произошла от водоворота, который следует за течением, и оттого, что мы слишком далеко от земли.
Во всяком случае, капитан надеялся вывести судно из беды. Заметив нагруженный баркас, спущенный на воду, он прикусил губу. Свинина продолжала вариться в котлах.
Принялись поднимать якорь. Вскоре все было готово. Наступил критический момент. Как нам миновать целый ряд подводных скал, о которые с яростью разбивались волны даже в тихую погоду? При виде поверхности океана, то вздымающейся, то опускающейся, можно было подумать, что это грудь морского чудовища, тяжело дышащего во сне. Сам капитан не мог решиться тронуться с места. Меня с несколькими матросами послали в лодке к берегу, чтобы удостовериться, где именно находился водоворот. Оказалось, что он был как раз в том течении, в направлении которого стояло наше судно. Благодаря маленькой бухточке между скалами и другому обратному течению наш корабль мог маневрировать. Это известие всех нас обрадовало. Мы двинулись, затаив дыхание. «Джон» прекрасно слушался руля; нос его благополучно миновал водоворот, но здесь мы почувствовали неимоверную силу течения, которое влекло нас прямо на рифы.
Пришлось поворачивать на другой галс. Противоположное течение оказало нам большую услугу. Капитан осторожно направил в него судно. Мы обошли первый риф, только слегка задев его; толчок был незначительный. Капитан в восторге схватил руку Мрамора пожимая ее изо всей силы от полноты чувств.
Вдруг наше судно со всего размаху ударилось о подводный камень. Это произошло так неожиданно, что половина экипажа свалилась, в это же время слетели три стеньги под напором ветра.
Трудно себе вообразить смятение, овладевшее нами. Судно разом остановилось; при столь сильном толчке можно было подумать, что оно сейчас распадется. Первый вал, встретив на пути своем такое препятствие, вырос перед нами в целую гору и обрушился на судно. Корабль накренился на бок и подался вперед, врезавшись еще больше в рифы.
Капитан был поражен. Отчаяние появилось на его лице, но только на одну секунду. Послышалась его команда. Он приказал опустить дагликс на баркас, а верп в лодку. Мрамор заявил, что судно пробито. В трюме набралось воды на семь футов, и это в каких-нибудь десять минут! Но капитан не мог бросить своего «Джона» на произвол судьбы. Он велел побросать в воду весь чай, все лишние вещи. Тогда один из моряков, успевший в это время нырнуть, доложил, что наружная обшивка пробита громадным куском скалы.
Капитан созвал весь экипаж для совещания.
По закону торговое судно лишается права пользоваться услугами своего экипажа с того момента, как оно потерпело крушение. Значит, мы теперь все были свободны, не исключая даже и Неба. На военном судне дело другое. Там республика продолжает выдавать плату, и моряк обязан окончить срок своей службы.
Капитан сказал, что в четырехстах милях от нас находится остров Бурбон; он надеялся найти там небольшое судно, на котором мы могли бы возвратиться к месту крушения, чтобы спасти часть груза, паруса и якоря.
Пристать к Мадагаскару было невозможно: туземцы его слыли в то время за дикарей.
Надо было снаряжаться в путь. Наши заблаговременные приготовления пришлись как нельзя более кстати.
Капитан принял управление баркасом, а Мрамор, Руперт, Неб, повар и я посланы в лодку с приказанием держаться поближе к баркасу.
Был полдень, когда мы покинули наш корабль. Благодаря попутному ветру мы плыли довольно быстро.
Несмотря на то что мы и теперь находились среди безбрежного океана, так сказать, в простой ореховой скорлупе, я чувствовал глубокую благодарность Создателю при мысли о том, скольких опасностей мы избежали.
Надо отдать справедливость Мрамору: он вел себя как настоящий философ; для него путешествие в четыреста миль в простой лодочке казалось самой обыкновенной вещью. Каждый из нас ненадолго заснул, невзирая на неудобства.
К утру подул холодный ветер; море начало слегка волноваться. Мы решили поднять парус, чтобы не отставать от баркаса. Ежеминутно приходилось освобождать лодку от наполнявшей ее воды.
К ночи ветер усилился.
Мы убрали парус и взялись за весла, всячески стараясь противостоять волнам, которые могли затопить нас.
Мы и не заметили, что постепенно удалялись от баркаса, и к утру при восходе солнца мы убедились, что наших спутников и след простыл. День прошел благополучно; по расчетам, мы проехали более половины всего пути. На следующий день подул попутный ветер, продолжавшийся тридцать часов, за это время мы сделали более полутораста миль.
У всех глаза были устремлены на восток, каждому хотелось первому увидеть землю. Вдруг мне показалось, что вдали виднеется черная точка. Мрамор согласился следовать по направлению ее в течение часа.
Но только одного часа, слышите, сказал он, посмотрев на часы. Это чтобы вы замолчали и не кружили бы мне голову понапрасну.
Мы принялись грести изо всех сил. Каждая минута была дорога для меня. Наконец Мрамор велел приостановиться час прошел.
Мое сердце сильно билось, когда я влезал на скамейку; моя черная точка была все там же.
Земля! Земля! закричал я.
Тогда сам Мрамор вскочил на скамейку и на этот раз сдался.
Без сомнения, перед нами был остров Бурбон. Мы с новой энергией приналегли на весла. К десяти часам нам оставалась всего миля до берега, но мы не могли выбрать места, к которому можно было бы пристать.
Как назло, поднялся сильный ветер, и только к утру мы нашли удобную бухточку.
Никогда в жизни я не испытывал такой благодарности к Провидению, как в ту минуту, когда после всех треволнений ступил наконец на твердую землю.
На острове мы пробыли неделю в надежде дождаться баркаса с нашими товарищами. Но они не появлялись.
Тогда мы направились к Иль-де-Франсу. В то время там еще не было американского консула, и Мрамор, не имея кредита, не мог достать судна, чтобы возвратиться к «Джону», потерпевшему крушение. У нас тоже ни у кого не было денег. Одно из судов, отправлявшееся в Филадельфию, согласилось принять нас к себе на борт.
Так как нам нечем было заплатить за проезд, Мрамор взялся исполнять обязанности офицера, а мы должны были работать на баке. Этот корабль назывался «Тигрис» и считался одним из лучших американских судов. Капитан его слыл человеком дельным и знающим. Он был небольшого роста, лет тридцати, не более, звали его Диггс. Он сказал нам, что хотя его экипаж и в полном составе, но он берет нас только потому, что мы его соотечественники. На самом же деле ему нужны были многие люди; он взял к себе сверх комплекта пять человек из Калькутты для борьбы с пиратами, которые начинали тогда грабить американские суда.
Это было своего рода начало той quasi войны, которая разразилась с Францией спустя несколько недель.
Все это меня мало интересовало. Я думал об одном возвратиться восвояси и совсем не беспокоился о новых опасностях, предстоящих нам.
Мы двинулись в путь и прошли приблизительно сто миль. Мы с Рупертом стояли на вахте. Я уже собирался идти на покой, как вдруг увидел в океане белый парус; приглядевшись, я распознал, что это был баркас «Джона». Меня это так поразило, что, ухватившись за фардун, я в один миг очутился на палубе и начал неистово махать. Мрамор, командовавший в это время вахтой, несколько раз дернул меня, чтобы заставить сказать, в чем дело.
Когда я наконец сказал ему, что это были наши, он немедленно доложил о том капитану. Диггс был человек добрый, он отнесся с большим участием к нашей истории. Из баркаса нас тоже увидели, и через каких-нибудь два часа он совсем приблизился к нам.