Как-то она болела. И на новогоднем вечере я много танцевал с другой девятиклассницей: я вполне чувствовал, что я преступник, но танцевал. Появившись после болезни в школе, она целый день не смотрела на меня, и муки мои были невыносимы И вот одноклассники, приятели и девчонки, в том числе и та, с которой я танцевал, один за одним подходили ко мне и сочувствовали, утешали, говорили, что «не беда», и что «не мучайся очень», и что, конечно, «она простит».
Простит. Еще день, и она простит, в этом была как бы и важность, и значительность для всех них (а она простила лишь через неделю). Особенно же тягостно было ждать прощения вечерами. И как-то был дождь, и с той, с которой я танцевал, мы оказались в подъезде и целовались полчаса или час, и, уходя, она повторяла и утешала меня:
Простит. Еще день, и простит.
* * *Помню, что я заехал к родственникам жена, что ли, велела. Стянув вымокший плащ, я прошел в комнату и вот тут и увидел (у родственников) грошовую книжонку со стихами ее подарил им поэт-приятель. Родственник пояснил с улыбкой: «Да так О любви. Выбросить все собираюсь». «Дай ее мне», сказал я. Вдруг показалось, что вечером и что сегодня же я сяду и буду стих за стихом перебирать. Неважно, что плохонькие и плевые а я вот специально буду читать их, именно плохонькие, и буду слышать отзвук: для себя. Стоящие стихи они бы мне непременно что-то свое навязали, а мне не надо.
Я так мыслью увлекся, что стал просить. А родственник хоть и собирался тоненькую книжечку выбросить, но передумал: «А вдруг ко мне этот поэт-приятель опять зайдет. А книжки нет неудобно». «Ты ж говорил: выбросишь». «В первую же помойку. Но пусть хоть полгода пройдет». «Ну, дай» И я настоял, выпросил. Однако только на один день. Напутствуя, родственник добавил, что вообще-то этих стихов полно в любом книжном. Их никто не покупает. Не Евтушенко Возбуждения все еще не преодолев, я как бы спятил и, в дождь выйдя от родственников, помчался по книжным, и всюду говорили, что не имеют понятия, что стихов этих нет, а один продавец разъяснил, что книжку никто не брал и что скопом лирическое добро отправили в провинцию: там прожуют. Не осознавая, что мог бы купить любую книжку взамен, я заглядывал им в глаза опять и опять. «Нет», отвечали продавцы. «Неужели нет?» «Нет». «Нет». «Нет» А я показывал книжонку, данную на один день, шумел, требовал, и со стороны на меня посматривали как на коллекционера с приветом. Кончилось тем, что, показывая, я где-то на прилавке оставил, потерял эту книжечку. В метро как раз была суматоха «пик», я хватился и хотел выскочить из вагона, пометался, повскрикивал, поахал и наконец успокоился, сник и молча уже ехал и думал, чего это я в самом-то деле?
А вечером, когда поужинали, когда жена и дети уже спали, я, засидевшийся, остался на кухне без света, сидел и завороженно видел (осматривал) капли, стекающие по оконному стеклу.
Я чувствовал, что «она» опять где-то здесь рядом и что это прочно. И значит, не ушло, не кончилось, и еще какое-то время может существовать и быть Нашлось объяснение и тому, что я так слепо суетился у прилавков, ведь боялся, уйдет «она», исчезнет, никаких же гарантий. И вот (не знаю, было ли ей сейчас шестнадцать или немногим за тридцать, как и мне) она подходила, была где-то рядом и позволяла, чтоб у меня были жена, дети и чтоб я ужинал, укладывал их спать, все это было разрешено мне и оправдано в ощущении длящегося дождя: в ощущении того необычного и нечеловечески глубокого дыхания, каким дышат, например, овраги и каким дышит поле. «Не плачь, как бы говорила она мне. Не плачь. Жить это не страшно» (все-таки ей было в эту минуту немногим за тридцать, а не шестнадцать).
* * *Была ночь, дождь за окнами не прекращался я вяло обошел свое жилье, глядел сонно, а мысль, хотя и ночная, все нашептывала, что каждый, мол, угол жилья имеет свой смысл и значение. Вещи и стены глядели ответно, подчеркивая, что да, они не просто моя прихоть, а живут и имеют свою жизнь, быть может, более долгую, чем моя Кот-игрун вылетел из-под стола, атаковал мою ногу и тут же умчался в темноту.
Заскочил вдруг Костомаров, днем. Казалось, год, ну месяц его не было. Но нет только неделю.
Думал, на три дня, а сумел вот целую неделю выкроить
Сегодня уезжаешь?
Прямо сейчас. Проститься заскочил. Целую неделю сумел погулять в Москве!.. Он глядел весело, молодцом.
И дальше пошли те самые разговоры о житейской ловкости о том, как нам удается иногда обмануть начальника отдела командировок, жену или кого там еще нужно иногда обманывать, чтобы чувствовать полноту жизни, а не только ее половину.
Заскочил вдруг Костомаров, днем. Казалось, год, ну месяц его не было. Но нет только неделю.
Думал, на три дня, а сумел вот целую неделю выкроить
Сегодня уезжаешь?
Прямо сейчас. Проститься заскочил. Целую неделю сумел погулять в Москве!.. Он глядел весело, молодцом.
И дальше пошли те самые разговоры о житейской ловкости о том, как нам удается иногда обмануть начальника отдела командировок, жену или кого там еще нужно иногда обманывать, чтобы чувствовать полноту жизни, а не только ее половину.
Я провожал его до метро; и единственное, на что он жаловался в Москве, на этот вот зарядивший мелкий дождь. Он дышал полной грудью, курил и прятал меж затяжками сигарету в рукав дождевика, чтобы не намокла.
Ты ты передавай ей, когда ее увидишь, сказал я. Передай, что я люблю ее и что помню ее.
Передам, очень просто ответил он.
Что я помню костер во дворе и как она бродила вокруг огня с моей тужуркой Я затянул паузу, сдерживая волнение.
Он повторил:
Что ты помнишь костер и как она бродила с твоей тужуркой.
Что мы когда-нибудь увидимся.
И что вы увидитесь
Было удивительно, что человек тебя понимает. Костомаров глядел серьезно и, не улыбаясь, повторял слово в слово.
И что она была так прекрасна, что и похожих-то на нее не было и нет.
Он в точности повторил и это.
Не наш человек
Рассказ
Впервые молодой Якушин услышал эту глупую фразу от тещи точнее сказать, он подслушал. Это получилось нечаянно. В ванной он на минуту прикрыл воду в кране, и вдруг (в наступившей тишине) откуда-то с кухни донесся голос тещи:
Раньше о таких, как твой муженек, знаешь что говорили?.. Говорили просто: не наш человек
Жена сказала:
Ну что ты такое выдумываешь, мама!
Тсс. Он в ванной.
Из ванной, мама, ничего не слышно. Но если даже и слышно что, собственно, ты хочешь сказать?
Якушин услышал еще кое-что любопытное, но это уже были пустяки. А фраза тещи осталась в памяти обожгла.
С утра он заспешил на работу, ни с женой, ни с тещей старался не разговаривать боялся, что сорвется. Перекусил и пошел. Ему было двадцать лет, скандалить он стеснялся.
Ребята в магазине решили, что Якушин сегодня работает с прохладцей. Ленится, хотя и не лентяй.
Он отнес с кем-то в паре «Соню», потом «Марианну» а потом, когда нужно было нести полдюжины негарнитурных стульев, он вдруг сел в сторонке и заскучал.
Эй, спросил дружок Валера, ты что?
Иди, махнул рукой Якушин.
И продолжал сидеть. Шум и галдеж мебельного магазина тяготили его и не давали думать. «У меня работка не заскучаешь. Шустрая!» любил говорить он раньше. А сейчас шум и беготня раздражали. Якушин понимал, что в его ситуации надо бы как следует накачаться пивком но по-настоящему пива он не пил. Не умел. Прошел в жизни стороной. Домашние на пиво смотрели очень косо.
Появились ребята:
Ты долго филонить будешь?
Якушин объяснил у него в семье большие неприятности. Нелады.
Спору нет, с горечью добавил он, я рабочий в мебельном магазине. Обыкновенный работяга. А жена техник, с отличием техникум закончила. Но зачем же нос задирать?
Якушин стал рассуждать.
Что, собственно, она имела в виду? Кто? Теща. Вокруг поднялся хохот. Закричали:
Якушин! Зятек!.. Иди-ка лучше работай. План не дашь теща тебя совсем заест.
Им было весело.
И только один сердобольный (из покупателей), услышав краем уха жалобы Якушина, стал утешать. Он был из тех покупателей, что часами толкутся в мебельном. Он ничего не покупал. Он никуда не спешил.
Крепись! говорил он Якушину.
Он дышал на Якушина портвейном и еле стоял на ногах. И утешал:
Запомни, юноша, теща всегда была и будет недовольна зятем. И это правильно. Мудро.
Почему?
Потому что в этом закон жизни. Зять любит взять.
Но тут появился начальник Якушина и сказал, что закон жизни совсем в другом в труде, мой милый, в труде, и нечего так долго прохлаждаться.
Где, я спрашиваю, ты находишься, вспылил начальник, на работе или нет?
Якушин молчал.
Может, ты в Сочи приехал?
Якушин никогда не был в Сочи, но понял, что это что-то обидное.
Я знаю, что не в Сочи, я в Москве, буркнул Якушин.
Спасибо. А я где нахожусь? спросил начальник.
И вы в Москве.
Спасибо, родной. Значит, мы оба сейчас в Москве а что же мы тут делаем?