Он подсел к нам и сразу же (но негромко) стал рассказывать, как угорел тот самый Витька Егоров, которого искала Анюта.
Ты же говорил, что он замерз?
Ну слушай, слушай Страшный был бабник. Шоферил, как и я. На большом прогоне, как раз подъезжая к Зареченской, он встал
История не такая уж редкая. Ехал. Встал, чтоб поспать. «Грелся» машиной. Мороз, и потому окна, конечно, прикрыл. Отработка, то есть газы, шла в кабину, и он угорел.
Видел я Анюту. Смотрела-смотрела на меня, ждала, но не спросила. Мы ведь с Витькой с одной автобазы. Постеснялась.
Андрей помолчал, потом мигнул:
Может, сказать ей?
Скажи, конечно.
Меня подмывало сказать. Думаю: не заплачет же, в самом-то деле? Уже рот открыл, чтоб сказать, а тут наши ребята вышли. Ну, шоферня наша. И позвали меня
Андрей примолк. Появился муж Анюты. И Андрей, не зная, как и о чем теперь продолжать, тут же принялся за насмешничанье оно сегодня уже как бы связывалось с Анютиным мужем.
Жена-то твоя без чая тебя оставила, а? Распустил ты ее!.. Или сегодня ты ей все разрешаешь?
Пусть веселится. День хороший, сказал муж и опять со стоном принялся пить чай.
Перебрал сегодня?
Перебрал. Тебе жалко? был простой и ясный ответ. Особенно это «тебе жалко?» было сказано ровно, спокойно, без малейшего наскока. Женщины в этой деревне не красавицы. Женщины незаметны, неярки и очень уступают мужчинам. Наш хозяин это подтверждал. Статный и породистый. Немногословный. Особенно же лоб был красив большой и чистый лоб, в эту минуту весь в испарине от выпитого чая.
Ваша девочка? спросил он меня.
Нет.
Мы рассказали, что взялись подвезти Машулю на машине, и что мороз, и что как это ее одну отпускают. Муж Анюты не ответил на это. Прихлебывая чай, он только сказал:
Зареченская.
* * *Мы с Андреем вышли. Андрея скоро зазвали дружки, а я бродил, смотрел как солнце бьет в снег и как снег, не шелохнувшись, с абсолютной отдачей и ясностью его отражает. У зимнего переезда по-прежнему толпился народ. Подъезжали новые машины.
Из избы слышалось многоголосое пение:
Ехали казаки, ехали по-над лесом,
Ехали
и взлетали, как вспугнутые, женские высокие голоса. И кто-то частил на припеве. Слышались пьяные выкрики.
Я увидел знакомого. Вышел без пальто на мороз и стоял на крыльце тот паренек, что ехал с магнитофоном. За ним вышел и хозяин, толстый мужик. Этот улыбался, был доволен, что паренек хорошо у него в гостях выпил, все как надо. Паренек был без шапки, в спортивном пиджачке и, заплетаясь языком, все спрашивал где находятся свиньи. Хозяин думал, что это пьяный лепет, и не отвечал, только махнул рукой:
Будет Будет тебе!
Запинаясь, едва не плача, паренек что-то растолковывал. А хозяин не понимал.
Роза Петровна! забарабанил паренек в окошко с улицы. Роза Петровна, где же свиньи?
Роза Петровна кричала ему в окошко:
Евлантьев! Зайди немедленно!
А он все стучал, звал, просил. Но было не до него, в избе пели. Записывали на магнитофон или нет неизвестно, но пели.
Да ну вас к черту. Роза Петровна! крикнул паренек и сам, решительно пошел по узкой снежной тропке в глубь двора. С ним и хозяин. Хозяин ввел в хлев, там были два здоровенных кабанчика.
Когда купил их, были малюсенькие. Как рукавички, объяснял хозяин. Всего за тридцать рублей купил
Как рукавички Малюсенькие умиленно повторял пьяный парнишка и вдруг схватил кабанчика за бока. Тот, истошно вскрикнув, рванулся. За ним второй оба кабанчика выскочили из хлева, сбились с тропинки и, неловко прыгая и дергаясь, бежали по глубокому снегу. Паренек тут же настиг одного из кабанчиков, схватил. Тот орал с перепугу, зарывался в снег. «Ну, покричи. Ну, подай голос», просил парнишка и, нащупав коротенький хвостик, наматывал его на пальцы, дергал, тянул. Сказать, что кабанчик подавал голос это ничего не сказать. С диким визгом он кое-как вырвался, парнишка успел схватить его обеими руками, и кабанчик тащил его, метра три вспахивая снег. Парнишка встал с улыбкой блаженного, лицо его было залеплено снегом. И тут же прыжком он кинулся на второго и взял-таки его мертвой хваткой. Кабанчик орал. Хозяин корчился в снегу от смеха. Выскочившая в накинутом пальто Роза Петровна кричала строгим голосом:
Евлантьев! Евлантьев, прекратите!
А парнишка, прижимаясь лицом к щетине, улыбался и повторял:
Евлантьев! Евлантьев, прекратите!
А парнишка, прижимаясь лицом к щетине, улыбался и повторял:
Первый раз живых увидел. Никогда их не видел Первый раз!
И вот он возвращался в избу, весь в снегу, с улыбкой счастливого человека (и с темной отметиной на щеке кабанчик все же лягнул). Трогая эту отметину, паренек сиял:
Это он любя Это он мне на прощанье.
* * *Увидел я и первооткрывателя: Ермилов сидел с хромым председателем на заснеженном крыльце будущей столовой для проезжающих. Они вели шепотом напряженный разговор.
Затем Ермилов встал, отбросил папироску и сказал громче:
Болты, ключи гаечные, шестеренки четыре ящика!
У председателя, видимо, заколотило в сердце.
Сколько ж они просят?
Тут не просят, тут давать надо. Шестьсот за все. Триста сейчас, а триста захватят на обратной дороге.
Председатель закачал в ужасе головой, трусовато заойкал:
Нет, боже мой, нет Откуда такие деньги?
Давай, тебе говорят, не жмись А еще председатель! Тебе сторожем быть, а не председателем!
Уж очень оно ведь дорого. И притом ворованное ведь продадут, а?
Тебе-то что? Или думаешь, ворованные болты без резьбы бывают?
Не думаю я этого.
Ну?
Деньги-то какие
Ермилов сплюнул, повернулся и пошел.
Председатель, сильно хромая, заспешил за ним. Заглядывая в глаза:
Да я Да погоди Ермилыч
И слушать не желаю.
Председатель знал, что Ермилов горячий может уйти, не повернуться. И потому, хоть и прихрамывая, не отставал ни на шаг.
Ермилыч голубь! А не ворованное?.. А вдруг они тебя обманывают?
Говорят же тебе: нет, не ворованное!
А поклянись.
Ну, клянусь!
Председатель схватил его за рукав полушубка:
Ермилыч Может, это. Может, правда купить у них? Бог с ними, с деньгами
Иди сам договаривайся. Я больше не ходок.
Пойдем вместе. Пойдем и купим Ермилыч, ты ж и языкат, и все такое. Пойдем вместе, а? Пойдем, голубь
Так они и прошли вместе к трем громадным мазовским машинам, что стояли носами друг к другу, будто принюхивались.
А кругом шло продолжение. Девки в нарядных платках стояли на правом или на левом крыле машины и болтали с приехавшими шоферами. Или уже влезли внутрь кабины и, закрыв окна, болтали и беззвучно, немо смеялись там, внутри.
Вечерело. Возвращались те, кто ездили в райцентр. Первыми возвращались старушки шли мелкими шажками и сияли старушечьей благостью.
Солнце садилось. Снег становился алым, затем багровел и надолго переходил в розоватый, мягкий, с сумеречным наплывом. И пришло ощущение, которое подстерегает без причины и не угадаешь где. Вот так и было. Стали розоватые сумерки. И ничего особенного. Кто-то бросался снежками. Девки болтали с шоферами. А деревенские пацаны не прекращали своего челночного движения: прыгали в машину, ехали через реку, а там цеплялись к встречной машине и возвращались в деревню.
* * *Я вернулся в избу. Анюты дома не было. Муж ее и дети спали из спальной комнаты доносилось мерное и хорошо слышное хозяйское дыхание.
Ну? Спать будем? спросил я Машулю.
Девочка сидела и рассматривала отрывной календарь. Пальцами она придерживала красные воскресные листки. И сказала:
Хочешь, почитаю тебе по одним воскресеньям?
Читала она легко, бегло. К вечеру она стала гораздо активнее, как это и бывает у вялых детей. Слова ее торопились, с лихорадочной даже спешкой. Глаза блестели. А было время спать.
Мы стали укладываться. Для меня и Андрея (Андрей где-то загулял) на полу лежали старые тулупы. А Машуле еще днем было постелено на сундучке. Я сказал ей: «Спокойной ночи», и, не гася свет, мы скоро уснули.
Проснулся я оттого, что Машуля меня звала.
Что такое?
Волк, дядя Волк.
Время от времени слышался вой.
Это не волк, Машенька. Это собака. Ты ж девочка умная, знаешь, что по ночам собаки иногда воют. Это бывает
Нет, дядя, волк это. Честно вам говорю: волк
Она сошла с сундучка, шагнула ко мне и прижалась, ее била дрожь. Я погладил ее, говорил что-то, чтобы она успокоилась. И скоро она уснула. Я как раз переносил ее на сундучок, легкое и маленькое тельце.
Тсс, сказал я входящему Андрею.
Ага, ага, закивал он понимающе. И добавил шепотом: Сказал я Анюте. Это она голосит. Слышишь?
Она?
На крыльце сидит
И опять раздались эти необычные звуки, не рыданья и не крики. Я различил теперь всхлипыванья. Но всхлипы были редки, а больше всего длилось это протяжное, однообразное Анюта пришла примерно через полчаса. Мы лежали на полу, уже молчали и будто бы спали. Она села за стол, принесла две или три картошки в мундирах и съела их, макая в соль. Она очень медленно ела. Выпила холодного чая и прошла в ту половину. Слышно было, как она раздевается.