Никакого святотатства или профанации не происходило. Наоборот. Первый стакан поднимался за упокой Сашенькиной души, выпалывались сорняки, соскабливался мох с каменной плиты. Мужики уверяли, что они ощущают Сашенькино благоволение за то, что посещают место её упокоения и ухаживают за могилкой. Врали, конечно.
Итак, они сидели перед могилкой. Они это гормашевцы: Барсуков и еше два сотрудника из лаборатории снегоуборочных машин. Они допивали вторую бутылку портвейна (водка в сельской лавке не продавалась) и обсуждали событие, которое приключилось в их коллективе, прибывшим в подшефный совхоз на уборку картофеля.
Надо сказать, что гормашевский десант в количестве двадцати человек каждый год трудился в совхозе с мая по октябрь. Трудился по-сменно, по месяцу. Жили «десантники» в бывшей школе, деревянное здание которой располагалось в ста метрах от Сашенькиной могилки перед огромным барским парком.
Раньше-то на месте школы стоял двухэтажный дом с колоннами принадлежавший, как и все окрестные земли, Свиридовым, дальним родственникам Пушкиных. В семнадцатом году мужики дом спалили. Дом спалили, а парк остался. Он разросся, одичал и превратился в романтический приют для молодых «десантников» и «десантниц».
Школьное здание имело четыре больших помещения (бывшие классы). В одном жили мужчины, в другом женшины, в третьем была столовая, в четвертом кухня.
Пересменка прошла вчера. Отработавшие месяц гормащевцы убыли в Ленинград, а вновь прибывшие стали обживаться и готовить стол для проведения привальной.
Привальная протекала стандартно: водка, шашлык, свежие овощи, накатаннве тосты. Подошло время поднять стканы за милых дам. Слово взял заводило и шутник Мишка Огурцовский:,
Друзья, пить сразу за всех милых дам пошло. Я предлагаю выпить за каждую прекрасную даму персонально!
Ура! одобрило застолье
И не только выпить, продолжил Огурцовский, а перед тостом исполнить отрывок из песни, где есть имя тоскуемой.
Ура, как-то не очень уверенно прогудело застолье.
Пойдем по кругу. Первая милая дама у нас Любовь Петровна. Кто знает песню, где было бы её имя?
Народ задумался. Кто-то предложил: «Люба, Любушка. Любушка-голубушка». Песню отвергли так как молодежь не знала слов. Тут поднялся очень пьяный Слава-программист:
В честь прекрасной Любви Петровны исполняется прекрасная песня.
После паузы он ото всей души исторг:
Любовь нечаянно нагрянет.
Застолье с восторгом подхватило:
Когда её совсем не ждешь.
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош
Любовь Петровна просто расцвела.
Следующей по кругу была Ниночка, вертлявая хохотушка. Здесь с песней трудностей не было. Почти сразу и почти хором застолье загудело:
Нинка, как картинка, с фраером гребет
Ниночка долго смеялась.
Затем пришел черед Оленьке. Она сидела отрешенно, как на воздусях: у нею была любовь. Её обоже силел рядом с ней и тоже млел. Но тут огурцовский проект начал давать трещину: песня с именем Оля никак не вспоминалась. «Ах васильки, васильки» отклонили: не в масть, там про убийство. Положение спас Барсуков. Он поднялся с сидения, принял позу Ленского и выдал:
Ах! Ольга, я тебя любил
Народ не подкачал и подхватил:
Тебе единой посвятил
Рассвет печальной жизни бурной
Дальше певцы не знал ни слов, ни мелодии, но все равно Оленька была растрогана и даже разрумянилась.
Только собрались с силами, чтобы прославить четвертую милую даму, как инженер-конструктор Сизов заорал:
Люди, я знаю частушку про Оленьку. Хотите спою? Только она неприличная.
Валяй, мы чай не дети, отреагировало пьяное сообщество.
И Сизов выдал широкоизвестный, похабный стишок, который и в литературном-то оформлении выглядел неприлично («Позанимаемся сексом, Оленька, пока на лобке не вырос пушок»), а в оригинальном звучании полный атас.
Застолье поскучнело. Оленька побледнела. Оленькин обоже решил, что его Дульцинею оскорбили. Он встал и решительно направился к Сизову. Между ними завязалась драка.
Драчунов быстро разняли, заставили помириться, но нестроение было испорчено. Все стали по-тихоньку расходиться по своим койкам.
Застолье поскучнело. Оленька побледнела. Оленькин обоже решил, что его Дульцинею оскорбили. Он встал и решительно направился к Сизову. Между ними завязалась драка.
Драчунов быстро разняли, заставили помириться, но нестроение было испорчено. Все стали по-тихоньку расходиться по своим койкам.
Однако этим дело не кончилось. Когда Сизов, покурив перед сном на улице, зашел в прихожую, он получил от Оленькиного обоже удар поленом по голове. Хорошо, что удар был не сильный. Сизов отделался шишкой.
Вот именно эти события и обсуждали три гормашевца у Сашенькиной могилки. Они решили, что буяна нужно отправить в Ленинград. Но они со своим решением опоздали. Руководитель группы уже спровадил драчливого товарища домой, посоветовав по прибытии в Институт написать заявление «по собственному желанию». Вместе с драчдивым товарищем уехала и Оленька.
Мишка Огурцовский весь испереживался: «Это все из-за меня. Не предложи я эту дурь, все было бы нормально».
Его успокаивали: «Брось расстраиваться. Хорошая придумка. В следующий раз нужно про мужчин попеть».
Вступая в разговор, Слава-прогрммист заметил: «А мне все равно. На мое имя нет ни одной песни».
Огурцовский: «Как нет! А, эта:
Слава впередсмотрящему,
Слава вперед идущему»
Все рассмеялись
Бедный Стёпа
Это случилось давно. Ещё во времена Берии. Может быть и раньше, а Берия лишь подхватил эстафету. Но это не важно.
Важно то. что в то время Сталин и Трумен сжимали в своих нервно дрожащих кулачках по атомной бомбе, ожидая подходящего момента, чтобы от души садануть по своему бывшему союзнику.
Лобастые ребята из Академии наук доходчиво объяснили товарищу Сталину, что после взаимных атомных ударов большинство людей погибнет, а оставшиеся в живых будут больны и убоги. И развитие человечества начнется вновь с каменного топора. Это вождю не понравилось. Не понравилось, но бомбочку он не сдал на склад. Вместо этого он крепко задумался.
Задумываться товарищ Сталин умел. А тут ещё и антураж: душистый думок из трубки, портрет Ленина, спокойный кабинет, вид на Ивана Великого. И получилась у Кормчего славная задумка. Решил он надёжно укрыть от возможного ядерного пожара лучших представителей советской науки, искусства, литературы.
Вот тут-то и появился Берия. Деятельный Лаврентий Павлович кроме множества своих положительных качеств был хорош и тем, что быстро и добротно выполнял любые поручения Председателя Совета министров. И, вообще, как Нарком внутренних дел он своё дело знал. Достаточно сказать, что пограничные войска, которыми он руководил, единственные из Сухопутных сил встретили войну в полной боевой готовности и держали границу до последнего пограничника.
Ему-то и поручил Иосиф Виссарионович провернуть дело сохранения интеллектуального фонда страны. В личной беседе с Берия, которая проходила в кремлёвском кабинете, Сталин обратил внимание на срочность работы, поскольку время не ждёт.
Не прошло и недели после этой беседы, как в глухом углу Тихвинского района начались грандиозные мелиоративные работы. Под прикрытием этих работ полным ходом пошло строительства мощного подземного сооружения, которому дали кодовое название «Укрвтие» (подробности смотри в работе А. Г. Брыксенкова «Красная омега»).
Когда «Укрытие» было готово, его стали заполнять известнейшие люди страны. Чтобы не вызвать внимания Запада, эти известнейшие люди изымались из обычной жизни путём арестов. Их обвиняли в шпионаже, сионизме, во вредительстве. Поскольку аресты в Сталинскую эпоху являлись банальной операцией, то исчезновение элиты советской науки и культуры никого не напрягло.
Учёные, внезапно оказавшись в подземелье, баклуши там не били. Они плодотворно трудились каждый в своей области и добивались очень серьёзных результатов. Особенно удивляли руководство «Укрытия» и самого Берию достижения так называемых футурологов. Эта удивительная, состоявшая из двенадцати человек, группа делала открытие за открытием. Для неё загадки Бермудского треугольника, тайны Тунгусского метеорита, непонятки с летающими тарелками были никакими ни загадками, ни тайнами, ни непоняткми. Среди этой группы особо выделялась задумчивая компания из трёх человек, которая создала фантастическое устройство, прогнозирующее будущее.