Памятник Ярославу Мудрому. Киев
Величественный Софийский собор господствовал над территорией города Ярослава. Правее соборной площади, ближе к Днепру, Ярослав построил Большой княжеский дворец; здесь было место даже для конных ристалищ. Над обрывом, на месте современной станции фуникулёра, вне княжеского двора стояла княжеская Васильевская церковь. Городское вече собиралось на Подоле, на торгу, но иногда и на площади около Софии.
Софийский собор. Макет-реконструкция первоначального облика собора
От центра налево, к западу, археологи находят остатки больших жилых домов о некоторых из них учёные даже могут сказать, кому они принадлежали. С западной стороны находился еврейский квартал, и западные ворота назывались Жидовскими. За городской стеной на северо-западе находился целый окраинный городской район, окружённый собственными валами, Копырьев конец (ныне территория Львовской площади и прилегающих мест, до склонов к бывшей реке, а ныне улице Глыбочица). Здесь жили самые богатые и квалифицированные ремесленники, в том числе золотых дел мастера, ювелиры, резчики по камню и кости. На противоположной, восточной стороне Ярославова города Гора почти вплотную подходит к Днепру. Здесь, в «городе Изяслава», находились церкви и монастыри Михайловский, Дмитровский, Св. Петра. Старый город, построенный ещё при князе Владимире Великом, отделялся от Ярославова града стеной; в него можно было пройти через Софийские ворота, остатки которых обозначены каменной кладкой на современной ул. Владимирской. Там, за воротами, стояла в те времена первая в Киеве каменная церковь Десятинная, рядом с ней старый дворец великого князя. Перед Десятинной церковью небольшая площадь Бабин торжок, где князь Владимир велел поставить привезенную из Корсуня-Херсонеса бронзовую скульптуру конную квадригу.
Правее от входа в Софийские ворота находился монастырь Св. Федора, рядом Андреевский, или Всеволожь (церковное имя князя Всеволода Андрей), в просторечье Янчин (там постриглась в монахини Янка, дочь князя Всеволода). А на самом мысу, у обрыва, было некогда городище возможно, поселение легендарного князя Кыя.
От Золотых ворот оборонительная стена поворачивала вниз на восток, вдоль нынешней улицы Прорезной к Козьему болоту, где сейчас главная улица Киева Крещатик; в районе ныне знаменитого Майдана находились восточные ворота города Лядские. Затем оборонительный вал поднимался на Гору, к Михайловскому собору.
А дальше на юго-восток, вниз по течению Днепра за городом Печерская гора; на южном склоне её вдали от города находился Кловский монастырь. Ещё далее на холмах княжеское село Берестово, где сохранилась прекрасная маленькая княжья церковь Спаса на Берестове. И за Берестовым огромный Киево-Печерский монастырь, ещё в XII веке получивший достоинство Лавры. Еще дальше Зверинец, когда-то место княжеской охоты (название живёт и сегодня), селение Выдубичи, где был монастырь и где до наших дней сохранилась древняя церковь Св. Михаила.
Церковь Спаса на Берестове
С гор Киевской гряды стекало в Днепр много ручьёв и небольших речек: одна из них, Почайна, ещё в XIX ст. была в нижнем течении судоходна; она на Подоле впадала в Днепр, и в устье её находилась пристань (сейчас реки нет, осталась только улица Почайнинская). С Лукьяновского плоскогорья на противоположном склоне начиналась другая река, Лыбедь, опоясывавшая подступы к Киеву с запада и юга. Лыбедь имя сестры Кыя, Щека и Хорива из легенды об основании Киева. Сейчас Лыбедь или то, что от неё осталось, течёт в основном под землёй в коллекторах, и только недалеко от устья, в лугопарке близ Днепра, выходит на поверхность и оказывается довольно полноводной рекой. По правую сторону Лыбеди возвышается еще одна Лысая гора, с которой связаны легенды о ночных сборищах ведьм и прочей нечистой силы.
Это был уже не Киев, но история этих мест часть Киевской истории.
Русь
Вокруг слова-понятия «Русь», его происхождения, содержания и объёма десятилетиями велись ожесточённые споры, по существу своему не имеющие никакого отношения к науке. Чисто идеологические проблемы наследования политического и культурного багажа, созданного в период Киевской Руси, подогреваются и теперь противостоянием политических кругов. Но основные факты генезиса того юридического содержания и тех смутных ассоциаций, которые связаны с выражениями «Русь», «Русская земля», можно считать надёжно установленными.
Отметим для начала, что выражение «Киевская Русь» сравнительно позднего происхождения, во всяком случае в XXIII ст. так не говорили. Говорили просто «Русь», «Русская земля». И, далее, земля значило тогда не только территорию, но также и народ, людей, на этой территории живущих, например, пришёл князь такой-то, «а с ним вся Волынская земля». Это обстоятельство редко принимается во внимание. И если в «Слове о полку Игореве» автор восклицает: «О Русская земля! Ты уже за шеломом!», то это вовсе не обязательно значит, что слово «шелом» употребляется в переносном смысле, как холм, земля-люди могут быть «за шеломом» в буквальном смысле слова, т. е. одетыми в шлемы. Поэтому когда летописец говорит о Киевской, Волынской и т. д. земле, то имеет в виду территорию и людей как целое, т. е. как государственно-административное образование или единицу. К концу этого периода слово земля имело примерно такой же смысл, как немецкое Land. И никогда понятия «Киевская земля» и «Русская земля» не совпадали по объёму, не обозначали одну и ту же территорию.
Среди славянских «племён», расселившихся на просторах Восточной Европы, не было такого, самоназванием которого было бы слово «Русь».
Прежде всего правильнее было бы говорить не о племенах, а о народностях полян, древлян, сиверов и т. д., так как племя в собственном смысле слова означает некую социальную структуру совокупность (систему) связанных родов, а летописные «племена» представляли собой, как ныне говорят, микроэтносы. Поскольку «летописные племена» нечто большее, чем племена у этнологов, и нечто меньшее, чем государства, в литературе употребляются стыдливо-компромиссные выражения «союзы племён» или «племенные княжения». Союз племён вроде бы и не государство ещё, так как союз еще не государственное образование (хотя никто не знает, заключался ли союз в буквальном смысле), так же как княжение вроде бы и государство уже, но и не государство, потому что «племенное». Но если отвлечься от политически-правовых оценок этой сверхплеменной общности и обратить внимание только на её этнокультурную природу, то мы неминуемо придём к выводу, который сделал Литаврин: восточнославянские «летописные племена» это этнические общности, народы (народности) или, как говорит этот историк, «микроэтносы» того начального периода этногенеза, когда крупные этнические массивы или зоны (предшественники современных наций) были ещё слишком размыты и аморфны.
С точки зрения социальной структуры достаточно констатировать следующее. Кто принадлежал к иным народностям-микроэтносам, был чужим, а следовательно, с ним нельзя было обмениваться брачными партнёрами и совместно принимать пищу. Точнее, ритуалы обмена брачными партнёрами и совместной трапезы означали «освоение чужого» этнического мира, обряды, после выполнения которых «чужой» становился до некоторой степени «своим». Если мы под этим углом зрения внимательно прочитаем характеристику летописцем-полянином «чужих» народностей, «живущих по-скотски», то окажется, что главный порок их в «неправильных» брачных обычаях (не сватаются, а похищают невест по предварительному сговору, женятся на сёстрах и т. п.) и нарушении пищевых запретов, почему с ними нельзя есть из одной посуды. Характерно, что так же объясняет игумен Феодосий князю Изяславу, в чём различие между западным («варяжской веры») и восточным христианством: «латины» якобы пьют мочу и совершают прочие подобные гадости, женятся на своих сёстрах, и нельзя целоваться с ними и отдавать им своих дочерей в жёны, а если им подали пищу, то посуду надо хорошо вымыть и освятить3. Кстати, собеседник игумена князь Изяслав был женат на дочери польского короля Мешка II Гертруде-Олисаве, а его сын Ярополк на дочери графа Мейссенского Кунигунде-Ирине. Но то было уже ритуалом брака освоенное «чужое».
«Чужого» можно было убивать и брать в плен, т. е. обращать в рабство. Приобретением «полона» с предстоящей продажей его в рабство завершались вооружённые конфликты между «землями» и после принятия христианства, запрещавшего порабощение единоверцев. Ещё в XIV в. северные князья заключали мирные договоры с обязательствами не брать друг у друга полон. Князья находили простой выход: полон тут же, в Киеве, продавался иноверцам-евреям, которые в свою очередь продавали его мусульманским купцам.