Бабуля! Милая! Помоги мне умереть! вдруг взмолилась она, хватая старушку за руку и силясь сесть. Не хочу я жить! Понимаешь?!! Это ведь я!.. Это ведь из-за меня!..
Успокойся, девочка моя, перекрестила её Зоя Михайловна и легонько прижала к постели. Бог не даёт таких испытаний, каких не может выдержать человек.
Нет! Нет! Нет!!! снова изо всех сил закричала Танюшка. Вошла медсестра, сделала ей в руку какой-то укол. Лицо застыло. И хоть из глаз по вискам всё ещё текли слёзы, сознание как будто отключилось. Глаза медленно закрылись.
Отца, который приехал к ней через несколько дней, Танюшка узнала только тогда, когда он вплотную подошёл к её кровати. Она с ужасом смотрела на его осунувшееся бледное лицо, на седые виски, и ей казалось, что он тоже скоро умрёт От этой мысли всё заледенело внутри. Ресницы её беспомощно захлопали, губы скривились в какой-то непонятной гримасе.
Сейчас домой поедем, произнёс отец каким-то далёким и чужим голосом. И в ней что-то оборвалось. Даже стало подташнивать. Она словно застыла, не могла вымолвить ни слова. И молчала несколько дней. Только кивала, когда отец спрашивал что-нибудь. О смерти матери они больше не говорили, словно тема эта была закрыта дубовой дверью, на которой висел запутавшийся в паутине пудовый замок.
До сих пор Танюшка так и не выяснила, что знает отец о её ссоре с матерью. Конечно, Зоя Михайловна что-то должна была рассказать, но что конкретно? А, может быть, её Бог так милосерд, что не позволил раскрыть отцу эту страшную тайну?
Сумерки медленно перетекали в ночь, и ночные страхи сковывали душу путами горьких воспоминаний. Нестерпимо хотелось почувствовать под ногами сдавленный хруст пушистого снега. Но ноги, укутанные шерстяным пледом, безвольно покоились в коляске. Почему они отказываются ходить? Ведь не болят. Потрогала руками мышцы голени. Как кисель. А боли нет. Боль была только в позвоночнике, не сильная, тупая, причём в строго определённой точке. Иногда Танюшке казалось, что это не точка, а заржавевшая замочная скважина, куда нужно просто вставить ключ и резко повернуть. И тогда она, как заводная кукла, снова начнёт двигать ногами.
Уходя на работу, отец обычно поднимал её, усаживал в коляску, подносил тазик с водой, подавал зубную щетку. Она послушно выполняла весь привычный утренний ритуал. За завтраком обменивались планами на день. Сегодня отец сказал, что задержится. Она скривила пухлые губы.
Что вдруг, завёл себе кого-нибудь?
Отец поперхнулся и вскинул на неё удивлённый взгляд.
Танюшка, ты забываешься. Мне не пятнадцать лет. И если у меня есть какие-то дела, то я должен их сделать.
Мне надоело быть одной! сорвался до крика её голос. Интересно, что на это он скажет в ответ? Но отец опустил взгляд в пол, поднялся из-за стола и молча стал одеваться.
Ей хотелось заплакать, заскрежетать зубами, заколотить кулаками об стол. Но перед мысленным взором вдруг появилось заплаканное лицо матери, каким она видела его в последний раз. И капризные злые слёзы, не успев выступить, тут же высохли.
Глава 6
Наташа отложила в сторону нож, которым резала овощи в салат, подошла к кухонному окну. Откуда в небе столько птиц? Кружатся в воздухе, как большие мошки. Зима на дворе. Что они разлетались? Некоторое время задумчиво следила за их полётом. И снова угодила в плен безрадостных мыслей.
За что дано ей такое наказание со старшим сыном? В чем её вина? Где допустила ошибки? Поступала так, как поступают многие знакомые ей женщины. Каждая мать стремится дать своему ребёнку как можно больше. Что в том плохого?
На стекле оконной рамы заметила дефектную точку. Стекло вокруг нее было немного вздуто. Странно. Никогда не замечала этого раньше. Чем больше вглядывалась в точку, тем больше она разрасталась. И уже не точка, а милое краснощёкое личико ее пятилетнего Геночки. Он был таким красивым мальчиком, что постоянно со всех сторон в его адрес летело: «Какой прелестный ребенок!». Она старалась одеть его в красивые костюмчики, которые еще больше подчеркивали его привлекательность. Учила кушать, пользуясь ножом и вилкой, осторожно прикладывать салфетку к губам после еды. Он всегда говорил «Спасибо!», выходя из-за стола. При этом поглядывал на окружающих: слышат ли они, какой он воспитанный мальчик. И взрослые умиленно улыбались. Они с мужем возили его в Петергоф, полюбоваться фонтанами, к Чёрному морю, поправить здоровье, в зоопарк, посмотреть редких животных. И блаженно улыбались друг другу, видя на его лице восторг. Куда же всё делось теперь? Иногда казалось, что сына подменили. И следа не осталось от того милого мальчика, которым восхищались окружающие. Как, когда и почему это произошло?!
Кто-то из философов древности мудро сказал, что в первую очередь необходимо развивать в маленьком человеке его духовное начало, а материальные блага он заработает сам. Но ведь её родители не читали тех философских книг, какие читает сейчас она. Мать отказывала себе во всём, чтобы порадовать их с сестрой новой покупкой, отправить с классом на экскурсию, дать высшее образование. Конечно, они с Томкой родителям помогали много. У них был свой дом, скотина, огород, палисадник с цветами. И в хозяйстве дел всегда хватало. Сушили сено, рвали лебеду для поросёнка, кормили кроликов, складывали дрова в поленницы. И пока «трудовая повинность» была не отработана, думать об играх во дворе или купанье не моги! По субботам производилась влажная уборка всего большого дома. Томка, как старшая, мыла гостиную, она детскую комнату, мама спальню и кухню. После уборки ходили в общественную баню. Очереди в баню были большие, особенно в женское отделение. Тазы, сумки с одеждой, бутылочки с питьём. Почти все женщины знали друг друга. Посёлок невелик. Очередь превращалась в настоящие посиделки. Обсуждали мужчин, сетовали на детей, делились информацией о том, что нового поступило в магазины, пересказывали то, что слышали по радио. Чтобы дети не развешивали уши, отправляли их на пустырь за баню играть, зимой в снежки, летом в лапту. На полок в парилке мать сначала их с сестрой затягивала с руганью, а потом первыми бежали занять углы, чтобы не мешаться под ногами заядлых парильщиц. А после бани мать с Томкой везли её на санках домой. На ногах лежали сумки с бельём, из-за которых почти не видно было звёздного неба. А ей так хотелось найти глазами три в ряд стоящих звезды, которые всегда притягивали её внимание. А Томка ворчала и зло косилась в ее сторону:
Ишь, расселась, Лысаба! Везите ее! Барыня нашлась!
Прозвище «Лысаба» приклеила ей сестра за мягкие, как пух, белые волосы. Сама же Томка гордилась своей толстой черной косой.
Ну, Томка! Злая ты всё-таки! Наташка ведь на пять лет тебя младше! Что ты всё себя с ней равняешь? пробовала усовестить сестру мать. Но сестрица норовила так резко дернуть веревку санок, чтобы они перевернулись в снег. И если это у неё получалось, мать больно щёлкала её по лбу, от чего Томкина злость начинала брызгать во все стороны. Какие только обзывки не извергал её маленький желчный ротик. И никак её было не урезонить.
Наташа росла очень болезненной, и мама бесконечно и неустанно лечила её народными средствами. В нос обычно закапывался сок лука, чеснока, вперемешку с соком столетника. После всех этих снадобий в носу щипало и жгло так, что выть приходилось на весь дом. А Томка передразнивала её, кривя всякие мерзкие рожицы. Но больше всего доставалось ей от сестры, когда родители уходили на работу. Тут уж Томка отводила душу. Перед приходом на обед отца Томка тащила её, заплаканную, к умывальнику, споласкивала ей лицо холодной водой и трубила в ухо:
Только попробуй наябедничать отцу, никогда гулять с собой не возьму и ребят всех настрою, чтобы с тобой не водились.
Угроза звучала весомо. И на подозрительные взгляды отца Наташа, хлюпая носом, заученно твердила одно:
Мыло в глаза попало!
А любимым занятием Томки было обсуждать мать. Мол, не попросит помощи, а потом упрекает. А ещё сестра не любила, когда мать старалась быть лучше, чем есть на самом деле. Это случалось, когда в дом приходили незнакомые или малознакомые люди. Голос у мамы становился каким-то грудным, воркующим. А вид таким интеллигентным, что Томка, подмигивая ей, давилась со смеху.
Смотри! Смотри! Интеллигентная какая! шептала она ей на ухо. А люди уйдут она отцу таким матом врежет!
Иногда Томка так выводила мать, что та, прикусив воротник старенького фланелевого халата, начинала гоняться за ней вокруг стола, чтобы схватить за косу. Длинноногая Томка, войдя в азарт, увёртывалась и поддразнивала:
Ну! Ну! Попробуй-ка! Схвати её, схвати!
Мать, больная и тучная, задыхаясь от этого суматошного бега по кругу, притворно изображала на лице плаксивую гримасу и, заикаясь, сквозь смех и слёзы повторяла: «Сэ сэ сэ.!!!» Видимо, язык не поворачивался произнести на дочь грубое слово. Прыгая вокруг стола то влево, то вправо, Томка подсказывала ей: «Стерва!», «Собака!», «Свинья!». Тут мать, наконец, останавливалась, переводила дыхание и устало произносила: