Лариса опустила блюдце, вызвав тихое и приятное «дзыньк», и продолжала рассматривать Виктора в упор. Юноша забегал глазами по веснушкам на её лице, соображая, как изменить ситуацию:
Не переживайте, я его сейчас вылью.
Не надо, остановила Лариса, я полью этим чаем агератум. Дайте! она протянула руку.
Только на уроните, попросил Виктор, приподнявшись со стула. Лариса кивнула, взяла чашку двумя руками, медленно спустилась по ступеням террасы и пошла к синим «ёжикам», раскиданным повсюду в траве.
Как, говорите, их величают? бывший гандболист с интересом заглядывал за прозрачную дверь. Лариса на секунду оглянулась. Аспиранту стало неловко, он забормотал по-деловому: Запишу для Юрки. Он постоянно у вас тут по газону лазает, изучает, рассматривает, избегая смотреть на девушку, Виктор стянул зубами колпачок ручки, записал название цветка опять же на полях диссертации, и выдохнул: Ну и придумали: а-ге-ра-тум. Злобно как-то. А они такие милые.
Лариса опять обернулась, теперь быстро и с улыбкой:
Да? Правда? Вам нравятся? А папа был против. Сказал, что нет ничего лучше очарования и наивности наших васильков и ромашек, она стала гладить шарики руками. Виктор усмехнулся:
Во-во, Юрок то же самое говорит. А Стан спорит с ним, что все эти тропики, что там у вас, перед домом, с телегами и беседкой в придачу, полный кайф.
А вы что думаете?
8
Автобус со студентами тащился по просёлочным дорогам. После Луховиц плохой, но всё же асфальт, закончился, и теперь машину кидало из стороны в сторону на ухабах размытой земляной дороги, а вместе с ней кидало и мяло пассажиров. Песни под гитару после часа пути умолкли, студенты уткнулись в передние сиденья и старались пережить остаток поездки, кто как мог. В задней части автобуса горой возвышались сумки, занявшие пол и сиденья двух последних рядов. Попинко скрестил кисти на ручке своей корзины и бережно её придерживал. В проход она не уместилась, на заднем сиденье для неё места тоже не было, так что пришлось держать на руках, загораживая вид примостившимся сзади Ячеку и Сычёвой. Впрочем, они это неудобство не особо замечали, потому что всю дорогу не прекращали оживлённую беседу, перекрикивая шум мотора и радио водителя.
Как она его понимает? проворчала Кашина, уловив что-то про «плохой вестипаратный абуляр».
Значит, понимает, в глазах Масевич проскользнула улыбка. Михайлов рядом тоже улыбнулся.
Видишь, как разговаривают? Зубилина посмотрела на странную парочку. Интересно, Сычёва раскроет Ячеку тайну своего имени, как думаешь, Толик? Лена посмотрела на Кириллова. Он повернулся на голос Кашиной, но уставился на гимнастку. Кирьянов, заметив интерес друга, развернул соседа уверенным жестом:
Сядь нормально, а то стошнит. Водитель, вы что, решили показать нам навыки в слаломе? пробурчал Толик-старший после очередного виража автобуса.
Арбузопузый шофёр сдвинул прикуренную папиросу в угол рта и загоготал:
Чо, укачивает, народ? Эт щё ерунда! Тут хоть всё же сбитый путь: объехал яму и гони дальше. Вы б вот в Горький поездили, во Владимир Там даже основные путя после дождя трясина. Я одно время возил иностранных туристов, так сказать, по Золотому кольцу. Вот они радовались! Им это кольцо всем поперёк глотки вставало уже после пятидесяти первых километров. Зато экзотика! Одна поездка в пазике токо чо стоит, водитель пренебрежительно хмыкнул. Во понаделали транспорту для людей! Мой конь по сравнению с этими черепахами.
Шофёр по привычке кричал на весь салон, не убавляя громкость радио, и рассказывал байки, не поворачивая головы. «Конь» плёлся уже третий час, с трудом преодолевая ту сотню километров, что отделяла Малаховку от совхоза. Горобова, сморенная недосыпом и жарой, бившей сквозь тонкие шторки, задремала, но от голоса недовольно вскинулась:
Ладно, ладно, товарищ, вы на дорогу-то всё же смотрите! Не дрова везёте! И курите поменьше, у нас тут спортсмены едут, им дымом дышать вредно.
Бражник, поддерживая, тут же кивнул:
А уж животным ваши папироски вообще яд. Слышали же капля никотина убивает лошадь?
Гена лукаво подмигнул Цыганок:
Поняла?
Тю, так это ты не по адресу, гарный хлопец, протянула Света с улыбкой. Я даже не пробовала.
Час назад Гена предложил Свете спрятаться от палящего солнца за шторой у его окна: там, где сидели Цыганок и Маршал, ткань была так изношена, что жара, словно кипящее масло, текла в дыры. А прогнозы дождя, о которых сообщил в начале пути Попинко, не подтверждались: в небе висели редкие тучки, ветер дул слабый, солнце светило вовсю. Маршал пересела к Поповичу на сторону, противоположную солнечной. Стас Добров, сидевший перед штангистом, предложил Кашиной, страдающей от тряски, перебраться к нему и вытянуть ноги в проход. Теперь Ира-высотница ехала, как принцесса на троне поперёк салона и с подоткнутыми под спину вещами. Её ноги торчали в проходе, и Добров, при качке, то и дело хватал узкие щиколотки, возвращая их на свои колени. От такой заботы Кашина вскрикивала, тестируя реакцию ребят. Володя и Юра реагировали на это улыбками.
Пойду я подремлю, сказал Стальнов, подмигнув Чернухиной. Не так давно Рита, приложив руку к голове, попросила Соснихина уступить ей место. Оставив подружку Катю, вертлявая блондинка с крашеными ногтями залегла перед Галицким и Стальновым, время от времени выглядывая из-за сиденья, заслышав их смех. Миша-хоккеист, пересев на то место, где ехали до этого Цыганок и Маршал, оказался совсем близко к Зубилиной. Доверенную ему гитару Стас у Соснихина тут же забрал; не хотелось остаться без музыки из-за вертлявости «дорогой редакции». Добров положил инструмент на ноги Кашиной и время от времени дёргал за струну, раздражая такой «музыкой» многих. Пройдя назад, Стальнов освободил место от сумок и лег, не мешая Попинко. Тщедушного высотника и без того было жаль: казалось, что корзина вот-вот продавит Андрею грудь. Под смешные разговоры Ячека и Сычёвой Володя дремал, и просыпался только тогда, когда автобус начинало сильно кидать. Яркое солнце, пробиваясь сквозь шторы, не мешало ему.
В какой-то момент, избегая попасть колесом в огромную канаву, водитель так крутанул руль, что все в салоне закричали.
Водила, ты так задний амортизатор в руках привезёшь! крикнул Савченко весёлым голосом и покрепче прижал упавшую на него Свету.
Он же не специально, Воробьёва посмотрела на Цыганок с улыбкой. Света в ответ весело сощурилась, как щурятся дети: коротко и всем лицом.
Кириллов и Кирьянов, сидящие напротив Доброва, кинулись к гитаре.
Держи инструмент! потребовал Толик-старший у товарища по спортивной группе; Добров тоже тренировался у Бережного.
А то что нам в колхозе делать без гитары, да? закивал Толик-младший, глядя не на Стаса, а на Зубилину. Соснихин, тоже глядя на Лену-гимнастку, как будто она была тут главная, гордо похвастался:
Не боись, дорогая редакция, этот трофей Стаска из рук не выпустит. Ответив на подмигивание хоккеиста, Добров вяло поднял кисть руки. Лена Зубилина указала взглядом на дорогу:
Ты бы, Добров, тоже сел ровно, а то действительно угробишь инструмент.
Голос гимнастки прозвучал неожиданно громко шофёр в это время максимально сбросил скорость перед очередной канавой, а радио не ловило волну. Зубилина говорила сухо, чётко и правильно. Стас послушно выполнил приказ, вцепившись в гитару. Кашина, от того, что пришлось сесть как все, скорчила недовольное лицо. Галицкий одобрительно присвистнул и выставил Зубилиной большой палец; Добров редко кого слушался, а тут незамедлительно повиновался, и сидел как вкопанный, даже не моргая. Стальнов открыл глаза, но подниматься и смотреть, кто там такая умная, не стал его разморило. Сычёва и Ячек на секунду замолчали. Серик и Армен удивлённо переглянулись и покачали головами в знак одобрения. Горобова, приказав водителю отключить радио, откуда неслись шип и свист, поймала взгляд Владимира Давыдовича.
Ну что, Наталья Сергеевна, растёт Костину подмога. Моя кафедра, Гофман гордо указал на Зубилину глазами.
Прекрасно. Будет, значит, кому порядок на факультете навести, согласилась Горобова, внимательно рассматривая гимнастку и избегая смотреть на Гофмана. Редко, когда красота и ум в женщине составляют единое целое. Да, Владимир Давыдович? хотя говорили они негромко, часть их разговора всё же доносилась до сидящих рядом. В автобусе стало на удивление тихо.
Есть с кого брать пример, Наталья Сергеевна, вставил Павел Константинович Лысков. Лёжа за Гофманом на состряпанной из куртки подушке, преподаватель по анатомии поднялся и посмотрел на декана с улыбкой. У вас и ум, и внешность в наличии.
Горобова округлила глаза и посмотрела на Масевич и Михайлова. Он, всё давно и прекрасно поняв про субординацию и про то, что достойно его ушей, а что нет, переместил взгляд с Натальи Сергеевны на задернутую штору окна. Масевич смотрела, стараясь угодить. Горобова подумала, что не все на кафедре гимнастики такие, как Зубилина: улыбка Масевич была не к месту, а выпученные глаза придавали ей вид глупой горничной, ожидающей от барыни распоряжений. Вздохнув, декан отвернулась и уставилась в окно. Через некоторое время, когда разговоры в салоне возобновились, Михайлов потянулся к гимнастке-«художнице».
Смелый у нас Павел Константинович, прошептал он Масевич на ухо, вдыхая приятный аромат, похожий на запах арбуза.
Почему это? Ира не нашла в словах Лыскова ничего особенного, но ответила на всякий случай тоже шёпотом.