По Мясницкой по улице Кирова - Павел Козлофф 3 стр.

Зое Бру

Мой ангел, голубка моя!
Тебя, будь то время иное,
Писал бы Кранах, сыновья,
И Гойя, конечно же, Гойя.

Тебя бы, упорствую я,
С охотою пуще неволи,
Воспели Жорж Занд и мужья,
И опусы Сартра Жан-Поля.

И даже сквозь трель соловья
В час сумерек поздней весною
Мне слышится песня твоя,
И имя волшебное Зоя.

Снег выпал только в феврале,
И был настолько изобилен,
Как говорил ты не жилец
На нашей матушке земле.
Лишь тьмой недюжинных усилий
Я откопался наконец.

Не всё повально время лечит,
Да кто ж от счастия бежит?
Как ты пришла ко мне под вечер,
Воспоминания свежи.

И день был серенький, неброский,
Да и закат не пламенел.
Но этой встречи отголоски
Досель колышутся во мне.

Где гуртом полчища вороньи
С утра клевали требуху,
Теперь там солнечные кони
На кристаллическом снегу.

И небеса, что цвета стали,
Совсем светлы, как посмотреть.
Мы жизнь без страха принимали,
Где ужас в слове умереть?

Те годы детские советские
Среди дворовых райских кущ,
Они как пляски удалецкие.
Дитя был весел, но тщедущ.

Его пленила математика,
Сильнее химий и историй,
От хулигана до догматика
Диапазон весьма просторен.

И до сих пор им не забыто,
С литературой не был в ссоре,
Как дедка с бабкой у корыта
Вели разборки возле моря.

Я, заворачивая за угол,
Привычно сбрасываю хвост,
Равно как все исчадья Дракулы,
Оберегают свой погост.

Цвела черемуха да выцвела,
Стоит в бутонах бузина.
Душа в накале ждите выстрела,
Первопричина не важна.

Так корабли, поэты плаванья,
Стремятся в гавани стареть,
Чтоб оживлять воспоминания,
Когда минует время петь.

Кто вас придумал, плиты тротуарные!
Для истребления народа он был прав!
Отсюда переломы рук ударные
И в гипсе тазобедренный сустав.

Пока до «скорой» я страдал на Баррикадной,
У перехода на коварном вираже,
Народ всё падал, поднимался, снова падал
И обессилевал опять вставать уже.

Всё в жизни надоело до черта,
Но сам я делаюсь не свой,
Когда услышу звуки Моцарта,
Аллегро из Сороковой.

И мне особо дорог Лермонтов,
И мутный англичанин Байрон
За то, что были интровертами
В своей поэзии печальной.

В конце Проспекта Мира у обочины,
Где Мухиной Колхозница с рабочими,
У станции метро ВДНХа,

Мне вспомнилось, как были мы ребенками,
Все ленинцами, пионеро-звонкими,
Чья поступь в коммунизм была легка.

С тех памятных времен прошли года,
И все мы разлетелись кто куда.

Открой свои дороги, небо звездное,
Рейс более стремителен, чем рейд.
Нам редко выпадает ехать поездом,
Все чаще самолетом через gate.

Пора признать мы птицы перелетные,
Не с тем, чтобы попасть под теплый кров,
Всегда в дороге наша подноготная,
А что дороже этой пары слов?

Анне Бру

Мы ехали, мы мчались через лес,
Ни версты, ни секунды не считая,
С особенным вниманием и без,
Что жизнь, такая хрупкая, крутая.

Поставь в гараж свой красный «мерседес»
И, тихо Касту Диву напевая,
Возьми бокал, налитый под обрез,
Напитанного солнцами Токая.

Под насыпью ты помнишь те стихи?
Лежит во рву и смотрит как живая,
Прощенная уже за все грехи,
Красивая, как ты, и молодая.

А ночь когда заступит за порог
И сон уже застит твои ресницы,
Пускай тебе приснится Саша Блок,
И врубелевский Демон пусть приснится.

Святой Вертеп с волхвами у порога,
Как промысел наивной простоты,
Народный театр ко дню рожденья Бога,
Где все так вдохновенны и чисты.
А дальше заповедная дорога
Впрямую от звезды и до воды.

Никак Москва ликует?
Виньетки в кружевах.
Как выйдешь на Тверскую 
Так тут же скажешь: «Ах!»

Заморская картина,
Чудачества извне,
Вихляют серпантином
При русской старине.

И я скажу: «Усердствуй» 
Восторгу своему.
Пусть будет праздник сердцу
В противовес уму.

Он приближается разглядывайте краски,
Исконно русский, а не финно-англосакский,
Дедуля славный, взявший посох для острастки,
Товарищ в валенках, напяливший халат.

С девицей снежною за ручку, не в обнимку,
Довольно строго, без намека на ужимки,
Весь в оперении бравурных звуков Глинки,
Параден обликом, в общеньи простоват.

И непростительно в личине новомодной
Нравоученьем укорять себе подобных
За бесшабашное веселье торжества.

Куда как проще подойти и слиться с ними,
Назвать согражданами добрыми своими
И разгуляться в славном городе Москва.

Забава с Новым годом миновала,
На улице уныло и темно,
И Муза та, что Данту диктовала
Страницы ада мне стучит в окно.

Не ведая, что с этой дамой делать,
И сильно опасаясь оплошать,
Я шторы запахнул рукою смелой
И сразу завалился снова спать.

Распутица отнюдь не благодать,
Подумалось мне вдруг перед обедом.
Я должен с этой мыслью переспать,
А уж потом кому-нибудь поведать.

Красавица! Какие грудь и стать,
Цветок открытых чакр и аюрведы.
Блаженство этой дамой обладать,
Назло весьма надменному соседу.

Бессонница, Гомер, опять, опять,
И сорок восемь тысяч братьев следом.
Пора уже, пора коней менять,
Причислив поражения к победам.

Ночь пьяна и темна, замело все пути и дороги,
Необузданный ветер слезою омоет глаза,
Пусть и больно, и трудно нельзя
                            предаваться тревоге,
Жизнь пытает на крепость, но цепки еще тормоза.

В час назначенный минут все наши заботы-печали,
И заведомо сгинет постылое бремя страстей.
Только хочется верить 
                         нас ждет не забвенье в финале,
А нездешние дали, что дал нам Христос на кресте.

Снега забиты вьюгами в сугроб,
На улице декабрь в последних числах,
И звезды нам рисуют гороскоп,
Исполненный особенного смысла.

Не путай нас сомнением игривым,
Не стопори событий круговерть.
По промыслу нам надо жить красиво,
По случаю красиво умереть.

Спросите Даниила Хармса,
Как было в Питере тогда,
Всё так же Невский устремлялся,
И все сновали кто куда.

Всё так же площади Дворцовой
Торжествовал парадный вид,
И Петр, медный и суровый,
Как некогда писал пиит.

И Хармс, как этакий Гудини,
Взлетал порой на парапет.
Дороги неисповедимы,
И что такое сотня лет!

Поеду в деревню, наверно,
Найду браконьера в лесу,
И, может быть, тридцать первого
Я елку тебе принесу.

И тихо поведает хвоя,
Ладоней тепло храня,
Что вовсе того не стою,
Что сделала ты для меня.

Если вы пишете слева направо 
Вы англосакс или рос.
Если вы пишете справа налево,
Кто вы огромный вопрос.

Если вы ходите где папуасом,
Не прикрываете срам
Все эти «если» придуманы разом
Кем-то неведомым нам.

Не будет ничего плохого,
Пока не встретишь ты другого,
Пока когда-нибудь под вечер
Уже нигде тебя не встречу.

Пока не встрянут злые люди,
Пока не сменится эпоха.
С тобой плохое вряд ли будет,
Но как же мне вдруг станет плохо.