Ты, что меня привел к этому Межевику? спросил Пашка и принялся чесаться, сначала спину, потом руки и голову, потому как теперь ему стало казаться, что это его не травы опутали, а кусают, слышимо жужжа, пчелы, или осы.
Може, шмели? переспросил Батанушко и наблюдаемо для мальчишечки улыбнулся, качнув кончиками усов заплетенных там в косицы. Ужель сие Луговой любит под бока траву пущать и шмелей напускать на тех, кые у лузи травы мнут.
Павлик услыхав пояснения домового немедля принялся озираться, на ходу размахивая руками и тем желая отогнать от себя не только шмелей, но и того не ясного Лугового.
Усё то ты порчиваешь, завершай руками махать, аки мельница, тотчас и весьма сурово проронил домашний дух, и перехватил мотыляющуюся правую руку мальца, сдержал ее движение. Кый шмель у нощи, они покамест усе почивают у норках. Толковал, чё любишь быть Дуракином не ведающим страху А сам И покрытое беленькой шерсткой лицо домового изрезало множество мельчайших морщинок, особенно густо укрывших его лоб, превратив его там в сморщенный корнеплод. И чё ты дык всполошилси Нешто тумкаешь до тобя есть кому дело? Усе при работе тутова во лузи, тамка во избе, один тока ты лежень Хотя б чем-нить занялся Ну, тамоде баушке пособил. Батанушко прервался, и, отпустив руку Павлика, вроде как, успокоив его, сам обвел выставленными вперед пальцами луг, очерчивая полукруг, добавив, нетути тутоди нечисти. Може она иде и бродит та, нечисть. Ну, тамка злыдни, хмыри, коргоруши бродят идей-то, но не тутова, домашний дух повернул голову налево и слышимо принялся плевать. Тьфу-тьфу, слышалось, пожалуй, не одну минуту, а по более, и снова раздался тонюсенький голос Батанушки, нетути нечисти тутова у лузи и нашей избе, деревеньке.
Павлик неспешно опустил вниз и левую руку вслед правой, упершись ладонями в примятую траву и теперь вздохнул более размеренно, успокоенный пояснениями домового, да, придавая своему голосу крепости, а губам мягкости спросил:
Злыдни? кажется, и вовсе забывая о своей давешней тоске по компьютерным играм и Дракину, радуясь тому, что может слышать такие интересные вещи, и переживать их не виртуально, а в живую.
Агась, повторил Батанушко, и, сделав небольшой шажок вправо, развернувшись, присел подле мальца, также как и тот, уперев ладошки рук в травушку. Поэтому крайние из тех трав, все пока высившиеся над домашним духом качнули своими стебельками и листочками.
Злыдни, продолжил домовой свой рассказ через минутку, иногда хмыкая, точно желая высморкаться, подлая така нечисть, проникает она у избу и приносит одну кручину. Сами то с кулачок и токмо, а як напущают вони, дык прям бери и бегти из избы. И усё, усё крушат, чаво под руки ихние попадет, мисы, чаши, кувшины. Млеко зачинает киснуть, снедь гнить прямехонько на глазах И усе окрест шумят, гудят, коргузятся, ссорятся, а то гляди-ка и дярутся. Одначе у наших краях злыдни, ежели и живут тока у далеконьких болотах, поближе их Леший никоим побытом не пустит. Инолды они цепляются к городским людям, прибывающим в сии края по грибы да ягоды. И тады отправляются они со людьми у города, у высоченные избы, откель их николеже не выведешь.
Домашний дух замолчал, и, распрямив свое личико и все морщинки на нем, стал вновь обычным, не больно молодым, но и не сморщенным, как высохшая свекла. А Пашка уже и вовсе напитавшись спокойствием, широко улыбнулся, услышав, как дух смешно назвал многоэтажные городские дома. Батанушко поднял правую руку, и, выставив свой маленький, покрытый шерсткой указательный палец в направлении леса, произнес:
Тудыличи гляди-ка. Щас дождемся восхода солнышка и ты чёй-то углядываешь То чаво никто инакий не узрит. Понеже сие я дык накудесничал, чё ты могёшь глядать духов усяких разных. Ты тока не вопи, не пужай тутова никого, от труда не отрывай. А то, гляди-ка, явится Луговой и начнет нудить, поелику егось баушка доколь не угостила. Дух опустил руку вниз, прижав ее к груди и утопив в белесых волосах бороды, а он ужель-ка давнешенько пробудился, продолжил он не торопливую свою речь, почитай шестьнадцатого цветеня, по вашему значица апреля, на именины Водяного. Переплут и Водопол тот денек ащё величают. Энто кады Водяной, русалки и усякая инаковая водная живность пробуждается. Тадыличи и Луговой пробуждается. Обаче поколь до травеня, ну мая значица лишь похаживает по лузи, потягивается, а к работенке приступает у травене Скумекал, чай, Пашка? завершая речь, спросил дух, и прерывисто вздохнул, словно чем-то был встревожен.
Ок, негромко отозвался мальчик, вновь начиная беспокоиться, поэтому торопливо оглянулся назад. Да только там, позади кроме высокой стены травы, густо стоявшей, ничего не было видно. Сейчас ровно стихли в своих перешептываниях растения, только раскатисто из них слышалось похрустывание сверчка, с кем-то, пожалуй, что переговаривающегося.
Охма часточко ты икаешь, як я погляжу, то не добре. Могёшь и вокорень той икотой захлебнуться, протянул внезапно домовой и качнул головой, однозначно, выражая, таким образом, беспокойство.
Мальчик, однако, не откликнулся, так как не икал, и не понял к чему, это сказал Батанушко, а переспрашивать не стал. Он вновь повернул голову в направлении леса, и, устремив туда же взгляд, замер. Ведь Пашка впервые встречал рассвет, да еще и на лугу в дальней деревенке, своей привольной земли, в обществе удивительно-умного домашнего духа. А кругом стоило только им обоим смолкнуть, особыми напевами заскрипели сверчки. И их мелодичному трению с гортанным или обрывистым металлическим звоном подпевали издалека лягушки, перекликающиеся с растянутым заунывным «Сплю-сплю!» и раскатистым «Тю-ю-ю!». И всю эту замечательную и столь разнообразную мелодию поддерживали переливы соловьиных пощелкиваний, то поциркивающих, а то и вовсе хихикающих. Ночная даль небес еще долгое время была сине-фиолетовой, словно наполняющаяся чернотой и с тем хранила в этом бархатистом полотне сияние мельчайших звезд и неповторимых по формам созвездий. А медовая сласть зацветающих цветов, перемешивающаяся с кисло-соленым ароматом примятых трав наполняя ноздри Павлика, легонечко вроде его покачивала. А может это успокаивающе покачивал мальчугана зов сплюшки и тюкалки. Потому глаза его сами собой смыкались, а тяжелеющая голова, которую не держала слабеющая шея, покачивалась вниз-вверх.
Впрочем, когда уже сгибалась в позвоночнике спина, и, опускался к груди подбородок Павлика, да руки, упирающиеся в землю, дрожали в локтях, Батанушко приподнимался на коленочках и дул ему в лицо, изгоняя сон и, одновременно, пробуждая. И тогда мальчику слышался размеренный тихий голосок домашнего духа шепчущего, кажется, в сами уши:
Пшла отсель Дрёма
И та неведомая Пашке Дрёма и впрямь покидала его. И мальчишечка, часто-часто моргая, пробуждался, тягостно растягивая в разные стороны рот, и поднимая руки, потирал кулаками глаза.
А кто такая Дрёма? спросил он у духа в который раз пробуждаясь и громко зевнул, даже немножечко перекосив на сторону нижнюю челюсть.
Опосля растолкую, протянул Батанушко, и, вновь вскинув вверх руку, маленечко качнул не сомкнутой рукой в направлении леса.
Ок, отозвался Павлик, возвращая нижнюю челюсть в исходную диспозицию и устремляя взгляд в указанном направлении. Лишь немного погодя заметив, что кругом них смолкла не только зорька призывающая поспать, скрипящий сверчок, лягушки, но и соловьи. И наступила тишина. Такая плотная, которая, вероятно, бывает только далеко от городской суеты.
Еще немного того напряженного безмолвия и кроны деревьев самую малость качнули своими верхушками, а может лишь листвой на них висящей. Это легкое волнение, наблюдаемо скатившись вниз по крайним ветвям деревьев, перекинулось на луговые растения, в свою очередь, качнув кончики трав и листву так, что ближайшие из них, склонившись, огладили мальчика и духа, обдав их обоих медовым ароматом. И тот же миг синь глубоких небес зримо поблекла, одновременно, впитав в себя звезды, лишь оставив отдельные из них, но уже только серебристые, притом затаив и само их мерцание.
И также внезапно, как раньше наступила тишина, где-то глубоко в лесу, хранящем сизую сумрачность, вспыхнула яркой крохой зеленая звездочка. Она так насыщенно и призывно засияла, словно кто-то там зажег фонарик. Ее сконцентрировавшийся в одном месте огонек, несмотря на удаленность, смотрелся, вопреки звездам, непрерывным, вроде на него не могли повлиять ни растущие деревья, кусты, ни даже движение самого воздуха.
Павлик, заметив этот одиночный свет, напрягся весь, прищурив глаза, стараясь разглядеть то, что пряталось под тем сиянием. Подумав даже, что, быть, может, кто-то из деревенских возвращаясь из леса, зажег фонарь. Однако огонек наблюдаемо не двигался, оставаясь на одном месте. И мальчик теперь и сам поднял руку, да выставив, как то ранее делал домовой, указательный палец, приоткрыл рот стараясь обратить на свет внимание последнего. Впрочем, упреждая его вопрос, немедля отозвался Батанушко, прижав к своим волосатым губешкам палец и чуть слышно дыхнув: