Предосторожность была не лишней в аэропортах милиционеры натасканы, чтобы вычислять нетрезвых моряков и разводить их на деньги.
В Америке, в некоторых штатах, запрещено употребление любых алкогольных напитков на улице или в общественных местах. Но желающий выпить, может лояльно нарушить закон, спрятав бутылку в бумажный пакет. Приличия соблюдены и полицейский никогда не прицепится к тебе понапрасну.
Но здесь моя милиция меня бережёт.
Ко мне подошёл отглаженный милицейский сержант в мышиной форме. Его напарник выжидательно стоял поодаль.
Что пьём? без обиняков спросил милиционер.
Я лениво поднял на него глаза и бегло сказал с американским прононсом:
Whats the hell dyou want? (Какого чёрта тебе нужно?)
Мент не был силён в английском и, немного замешкавшись, спросил:
Документы. Паспорт?
Passport? Okey
Я достал из кармана толстый пакет документов и вытащил оттуда свой кипрский паспорт моряка. Там все надписи были на греческо-английском языке.
Мент с умным видом пролистал мой документ
Have you a problem? спрашиваю.
Пошёл ты пробурчал служитель закона, вернул мне паспорт и отвалил не попрощавшись.
Это Россия, мой мальчик, сказал сидевший рядом седой джентльмен.
Страаана непуганых дураааков, ответил я с московским акцентом.
Потом был Новосибирск и долгая дорога на перекладных до таёжного аэропорта Жбанск.
Нет, это не Рио де Жанейро, сказал я, высаживаясь из автобуса в придорожные лопухи. Это гораздо лучше!
После долгих морских скитаний отвыкаешь от родных пейзажей и готов обнять каждую березку. В первое время странно, что все вокруг говорят по-русски. На обычный вопрос прохожего: «Который час?», хочется ответить на английском.
В таёжный аэропорт я приехал в полдень. Аэропорт, это, пожалуй, слишком громкое название для глухого посёлка. Совсем недавно я бродил по терминалам итальянского Леонардо да Винчи, английского Хитроу и арабской Джидды. Они сильно отличались от Жбанска. Прежде всего, своими размерами. Здесь терминал располагался в большой бревенчатой избе. Под ней, вдоль мелкой речки, зарастала клевером взлётная полоса. Когда-то по ней рулили небесные тихоходы, «кукурузники» АН-2. Теперь взлётная полоса стала покосом для служителей неба. По углам аэродрома стояли четыре стога. В центре, зелёным ковром, выделялась поляна, с которой взлетали винтокрылые МИ-4. На поле их было два. Одна машина стояла в стороне без несущего винта. Её макушка была накрыта рыжим брезентом. Другой вертолет скучал в центре, устало опустив гибкие лопасти. Под его брюхом в беспорядке валялись какие-то люди. Потом я узнал, что механики регулировали автомат перекоса. Раньше я думал, что автомат перекоса у вертолёта находится в другом месте.
У обочины щипала травку юная козочка. Её уши были длиннее кривых рожек. Караван гусей неспешно шествовал к реке. Солидный вожак обернулся и подозрительно посмотрел в мою сторону.
В «терминале» было три помещения зал ожидания, касса и радиостанция. Пассажирский зал был пуст. В нём возникало эхо, как в мрачной пещере кубинского Матанзаса. Окно кассы заставлено картонной папкой «Дело ». Номер дела написать забыли.
На гвозде висел рукописный график полётов. Ежедневно один рейс на Чарыш и один в Топольки. Не густо, потому что перелёт в оба таёжных прииска занимал не более двадцати минут.
«Посторонним вход воспрещён» предупреждала табличка над дверью радиорубки. Заглянув туда, я увидел древний передатчик размером с прикроватную тумбочку. На нём сидела девочка, лет шести. Малышка наряжала в красный лоскут большую радиолампу. В глубине комнаты на узком диване дремала женщина, укрывшись пестрым цыганским платком.
Я вежливо постучал по косяку двери. Женщина встала с дивана и обернула плечи платком. У неё были светлые волосы, круглое лицо и усыпанный веснушками нос. На щеке отпечатался след от подушки. Женщина приветливо улыбнулась и сказала:
Здравствуйте вам. Куда вы хотите?
В Топольки хочу. У меня там родственники.
А с откудова будете?
Проездом из Лондона. По-английски говорите?
Нет
Жаль, поболтали бы.
Женщина улыбнулась. В её глазах я прочёл: «Много вас таких!»
Вы не к Тенешевым, часом?
Нет, Абинские мы. А Тенешевы наши соседи.
Нет, Абинские мы. А Тенешевы наши соседи.
Там все соседи, снова улыбнулась радистка. А дядь Макар мой родной дядя.
Хороший человек, говорю, его все знают. Жив-здоров?
А что ему сделается? Рыбалит, да орех промышляет.
Так я улечу сегодня?
Сегодня точно не получится и завтра вряд ли.
Почто так? огорчился я.
Один вертолет на консервации. Другой ремонтируют косяк у них там или перекос перекосило. Тут всё ломается. Рация у меня тоже скисла я их слышу, они меня нет. Обещали механиков прислать из города, да уж неделю, как едут Вертолёт к завтрему наладят, но вас туда вряд ли возьмут.
Нет билетов?
Спец рейс будет. На Чульпе откопали самородок на двадцать кило. План за два года выполнили. Полетит туда приёмщик с корреспондентом и с ними милиционер.
Я загрустил. Зависнуть в незнакомом посёлке с неясной перспективой, хорошего мало. Одна надежда в Сибири добрые, отзывчивые люди. Вдруг мне удастся уговорить инкассатора, милиционеров или лётчика. Такое со мной уже бывало.
Однажды, пацаном, в зимние каникулы, я летел в Топольки с важным поручением. С собой вёз новую бензопилу и другие подарки родственникам.
Народу в зале было не продохнуть и билета мне не досталось. Однако добрая кассирша обещала посадить меня в вертолёт, если я организую им праздник засвечу ёлочную гирлянду.
В зале ожидания, увешанный игрушками, стоял пушистый кедр. Он выполнял роль новогодней ёлки. Какие-то люди суетились возле кедровой ёлки и пытались включить гирлянду из разноцветных лампочек. Лампочки не горели. А без гирлянды, понятное дело, ёлка, это просто банальное дерево.
Для радиолюбителя дело это нехитрое, но хлопотное. Нужно было последовательно проверить все лампы, найти и закоротить сгоревшие. Из радиорубки мне дали тестер и через два часа ёлка весело засияла. Публика наградила юного техника аплодисментами, а кассирша уговорила лётчика посадить меня «на колесо». «Он мальчик лёгкий, несмотря что умный», сказала она пилоту.
Теперь ёлки не было, зато был неисправный передатчик. Дипломатично подкатываю к радистке:
Я ваш коллега, тоже радист. Правда, флотский. Давайте уже знакомиться.
Меня Лиза зовут.
А я Андрей, говорю, кстати, я лучший специалист по ремонту электроники. Могу помочь.
В Лондоне вы этим занимались?
Нет, заскочил проездом к Маргарет, которая Тэтчер.
Ну и как она?
Сдаёт бабулька. Сильно постарела с момента нашей последней встречи. Так что, включаем паяльник?
Сюда нельзя, сказала радистка, начальник, Тимофей, заругает.
А вы спросите его. Мне всё равно заняться нечем.
Я скромно подпирал косяк у двери. Девочка подошла ко мне и протянула куклу, знакомую генераторную лампу ГУ- 88. Её макушку украшал венок из розовых цветков клевера.
Как зовут куколку? спросил я.
Танечка.
А тебя?
Светик.
Сколько тебе лет?
Светик растопырила ладошку и показала мне пять пальцев.
Совсем взрослая барышня, уважительно сказал я. Скоро в школу пойдёшь.
Очень надо! заявила Света. Я и так умная. Я азбуку Морзе знаю.
Ух ты! Как будет буква «А»?
Ти-тааа, пропела девочка.
Светик все буквы знает и на слух уже может, сказала мама.
Чья школа! похвалил я. Мы с тобой коллеги, радистка Кэт!
Я не Кэт, я Светик.
Мама тем временем энергично крутила ручку полевого телефона.
Тимофей! сказала она в трубку. Значит так, слушай сюда! У нас тут пассажир объявился, обещает передатчик наладить. Если посадим его в Топольки. Не рацию, мужчину на вертолёт Нет, денег не просит. Натурой?! Сам дурак!
Лизавета сердито бросила трубку и повернула лицо ко мне:
Можете войти
Сурово вы с начальником!
Тот ещё гусь! сказала Лиза. А у самого жена есть, тут любовница и ещё женщина на станции Кондома. Между прочим, директор базы.
Здесь всё про всех знают.
Так у нас деревня
Для ремонта в радиорубке было все необходимое: отвёртка и стрелочный тестер. Нож у меня был свой.
Передатчик был без названия древнее устройство, поступившее на гражданку после убойной эксплуатации у вояк. Ломаться там нечему. Конструкция проще, чем у пылесоса. Схемы передатчика, естественно, не было.
Я включил питание и проверил напряжение. Сквозь окошко за латунной сеткой смотрел, как разгораются мощные лампы.