Борода засмеялся и добавил:
Старый морской пень, Степан Степанович, это вы, а у меня всего лишь борода, да и ту (здесь он хотел добавить, что хочет ее сбрить, но потом, вспомнив, что она ему все так же дорога, не стал говорить о том, в чем таксильно сомневался).
Неизвестно, сколько бы еще продлился этот диалог и насколько сильно разошелся бы приверженец мохнатых, если б в дело не вмешался Лысый. Он напомнил Степану Степановичу о том, что каждый человек, опрашиваемый ими, должен без всякого давления и с ходу ответить на поставленный ими вопрос. А вот склонять на ту или иную сторону, противоречит правилам игры.
Ну что ж, по правилам, значит, по правилам, пусть будет по-вашему сказал Волосатый, обращаясь к Лысому.
Федор Иванович смотрел на них в недоумении. «Ну и дела! У этого так называемого спора, оказывается, еще и правила имеются Ну чудаки!» подумал Борода и чуть было не подавился огурцом не то от возмущения, не то от смеха. Находясь меж двух этих странных господ, он мог поклясться, что находится среди сумасшедших. Ведь то значение, которое они придавали этому дурацкому спору, и те лица, с которыми они сейчас сидели, наталкивали именно на мысли о том, что они идиоты!
А не желаете ли в карты? спросил Лысый в более приподнятом настроении, оттого что Борода остался нейтрален.
А отчего бы не сыграть, а, Федор Иванович? сказал Волосатый, немного раздраженный нейтралитетом Бороды, и обратился именно к нему.
И здесь Федор Иванович решился на интересную потеху.
Друзья, коль этот спор имеет для вас столь важное значение, я предлагаю вам сыграть между собой. И если выиграет, к примеру, Степан Степанович, то голос свой отдам ему, а если вдруг сильней окажется Олег Олегович, то сбрею бороду бесследно.
После столь интересного предложения раздался такой одобрительный гвалт, что Федор Иванович лишний раз убедился в том, что его новые знакомые слегка больны идиотизмом. Но Бороду это лишь забавляло, а хмель, который приятной пеленой окутывал сознание, еще больше помогал забыть Зинаиду Федоровну.
Лысый распечатал новую колоду карт и, раздав их на двоих, сделал первый ход. Федор Иванович, косея с каждой битой картой, не знал, за кого ему болеть. Если выиграет Лысый, то прощай, борода, и здравствуй, новая жизнь! Ну а если победу одержит Волосатый, не сбривать мне бороды, но зато и не видать больше Зинаиды Федоровны.
Сидя с этими мыслями и уже ничего не разбирая, Федор Иванович тупо глядел в карты. Король пик, ложась на валета той же масти, занес над головой тяжеленный меч, и валет издал такой стон, от которого на душе стало страшно. Его голова скатилась с плеч и покатилась по столу. Скатившись вниз, она ударилась о левый сапог Бороды, и когда тот испуганно наклонился, чтобы поднять отрубленную голову валета, то вместо головы увидел маленький помидор. Поразившись тому, как голова могла превратиться в томат, удивленный Борода наблюдал за игрой. А дальше было еще интереснее: вместо дамы червей на всех трех мужчин смотрела Нагая. Одиноко и гордо легла она на поверхность стола, и если бы ее попытались убить, то Федор Иванович двинул бы в челюсть. Но Лысому нечем было ее крыть, а потому он взял ее в руки. «Ах ты, сукин сын, недаром тебя я подозревал, недаром думал о том, что вы знакомы». Теперь глаза Бороды пристально смотрели на руки Олега Олеговича. Но его внимание отвлекла дама пик, которая, оказавшись на столе вслед за Зинаидой Федоровной, села на метлу и стала летать по столу. Она была такая маленькая и смешная, что Федор Иванович хотел ее изловить и зачем-то затолкать в карман. Но, прежде чем он это сделал, ее успел взять в руки Лысый господин. «Ну и бабник, ну и нахал» пронеслось в голове у Бороды. А тем временем Волосатый продолжал наступать, и на столе появился король крестей. В пьяном бреду Бороде показалось, что это распятый Христос. И он вдруг понял нелепость данного спора, нелепость всего происходящего. Он понял, что миром управляют не бородатые, не лысые, не волосатые, не богатые, не умные, не сильные, не счастливые и никакие другие! Миром управляет Господь Бог! Он хотел громко заявить об этом вот этим глупцам, играющим в карты, но у него ничего не получилось. Язык словно окаменел и был связан веревками. Вдруг Федор Иванович понял, что Лысый уже должен был проиграть, ведь он ни разу еще не отбился. Но теперь весь веер, который находился в руках Олега Олеговича, как-то незаметно перекочевал в руки его оппонента. А точнее, не в руки, а сразу в три пары рук, так как вместо одного Степана Степановича теперь их было три. И три рта непонятно кому говорили: «Тысячи чертей на сундук мертвеца Вот вы, Федор Иванович, не плавали и не знаете, дальше порта и нос не казали, а мы, видавшие виды». И после этого из каждого рта вышло по три колечка дыма. Дама пик снова оказалась на столе и летала на своей метле, а козырной валет червей с большой охапкой красных роз, вместо того чтобы убить ведьму, бился в агонии от неразделенной к нему любви (ОлегОлегович мухлевал). Федор Иванович теперь не отличал правду от сказки и, взглянув на Лысого мутными, закрывающимися от сна глазами, в последний раз, перед тем как уснуть, открыл рот от удивления. Вместо зрачков у Олега Олеговича в левом глазу он увидел бутылку дешевого коньяка, а в другом бутыль самогона, при этом из его ушей шел пар, а губы шептали: «Полундра, наш уважаемый полундра». Борода догадался, что это обращение адресовано ему и что оно что-то, да значит. Но к чему именно оно сказано, Борода так и не понял. И, помахав на прощание своей тяжелой рукой даме пик, он захрапел.
Такой тяжелой и бессонной ночи не было давно ни у чаек, ни у людей, ни у рыб Чем больше принимал на грудь Федор Иванович, тем громче он храпел. По качеству и количеству выпитого накануне можно было легко судить по этому самому звуку. Его сторожка буквально ходила ходуном, а перегар, который проникал сквозь толстые щели сторожки, чувствовался даже в гостинице, в которой Федор Иванович был накануне. Все этот человек любил делать с размахом: и гулять, и работать, и, как выяснилось, даже любить Ну а уж поспать всласть после грандиозной попойки вообще было любимым занятием.
Так бы и храпел Федор Иванович до следующего утра, если бы где-то вдалеке он не услышал громкий сигнал парохода. Этот звук как никакой другой мог разбудить Федора Ивановича, прогоняя при этом лень, сон и похмелье. Сигнал прозвучал еще раз, и Федор Иванович, уже сидя на постели, смотрел стеклянными глазами на деревянную дверь. Он смотрел на нее так, как смотрит на доску ученик в надежде узнать что-то новое или вспомнить давно забытое старое. Но на ум ничего не шло, а в памяти зияла большая дыра. Она была светлая, яркая и глубокая. Федор Иванович силился вспомнить последние события вчерашнего вечера, но на ум, кроме холодного рассола, ничего не могло прийти. Его, к сожалению, не оказалось, а вот заранее приготовленная холодная вода живительной влагой разлилась в желудке. Посмотрев на часы, он сообразил, что до начала смены еще целый час, но спать уже не хотелось, а потому он вышел на улицу. Холодный морской ветерок как-то подозрительно легко и назойливо стал обдувать голову, щеки и подбородок. А поскольку дыра в памяти по-прежнему была светлой, глубокой и яркой, а ум захвачен мечтой о холодном рассоле, Федор Иванович откинул полусекундное подозрение на дно Черной речки и в прекрасном расположении духа двинулся вдоль набережной. Но, идя мимо высоких бортов пассажирских и грузовых судов, он почему-то чувствовал себя не в своей тарелке. Собаки, охраняющие портовый инвентарь и порой нагоняющие страх на нечаянно заблудшего ночного странника, теперь скалились и на Бороду. Местные работяги, знавшие Федора Ивановича больше полжизни, проехали мимо него, не почтив того даже поклоном головы. А Ванька-Якорь и вовсе как-то подозрительно глянул в его сторону и чуть было не крикнул вроде «посторонним вход воспрещен». И здесь в светлой, глубокой и яркой дыре Федора Ивановича появились Зинаида Федоровна, ее письмо, плохое настроение вчерашнего вечера, корабль и два господина, имен которых Федор Иванович не помнил вообще. Цепочка событий выстроилась с молниеносной скоростью. Память выбросила на берег реальности все то, о чем смел позабыть этот несчастный человек.
Борода резко остановился, и здесь вторая волна воспоминаний накрыла его с головой. Судорога стала сводить его ноги, словно он был не на суше, а в холодной воде. Подойдя аккуратно к самому краю набережной, он с опаской и тревогой посмотрел вниз. Волны, играющие зелеными оттенками на беспокойной морской глади, зеркально и криво отразили лысое существо с выпученными от удивления глазами. И даже старая щука, прожившая в этой реке не одну щучью жизнь и видавшая многое на своем рыбьем веку, испугалась лица, которое на нее смотрело в недоумении, и предпочла уплыть в более безопасное место. Теперь Федор Иванович понимал, как чувствуют себя женщины, которые по каким-то причинам оказались нагими перед любопытной мужской нежеланной публикой. «Полундра тысячи чертей на сундук мертвеца мне нужно бежать, нужно бежать» как заклинание повторял Борода и, боясь, что его могут увидеть, непроизвольно кинулся в сторону корабля. За последние сутки он бежал уже второй раз, и тому, с какой скоростью он это проделывал, мог бы позавидовать даже самый выносливый спортсмен в мире. Досадно, что у него не принимали нормативов, как это принято в спорте. Не то Федор Иванович мог бы легко претендовать на звание мастера спорта по легкой атлетике. С молниеносной скоростью домчавшись до трапа корабля, Борода стал подниматься, но дорогу ему преградил щуплый человечек в пенсне (больше походивший на молодого кузнечика), который явно не собирался пропускать его внутрь.
Мне нужны эти двое Волосатый и Лысый выпалил Борода, сам еще не понимая того, для чего он здесь и о чем будет с ними разговаривать.
Кузнечик явно не понимал, кого разыскивает этот мужик с выпученными, как у отварного омара, глазами, а потому сухо и лаконично произнес: