Кто?
Мясоруб этот.
Что вы дурак.
С чего это он на меня? Вроде я Да псих он! Ладно, всё! Всё забыто, закрыто, быльём поросло. Побежал, дел куча! Пусть квартиру уберут, скоро другой транзитный клиент появится. Но тот смирный, китаец политический, за ним смотреть не нужно. Я уехал!
А я пошёл к господину Архитектору. Накатили мы с ним помаленьку беленькой, поговорили.
Тяжёлый ты человек, говорил Жак Савелич. Ну, не поцеловал ты его за жертвенность, чего теперь сожалеть? Он всё равно бы тебя и не понял. Ты слишком умён для этого времени. Ты гомо-творящий и при этом гений. Кто же тебя поймёт? Я вот разве. Тебе остаётся одно противостояние. Создай анти-Оноприенко, дай цель и смысл, покажи людям, как мир устроен.
Не услышат, не поймут, пройдут мимо.
Э-э, поморщился Архитектор Жак Савельевич. Противоречишь сам себе. Домовую Книгу-то пишешь?
Пишу.
Пиши, пиши, не бросай. Ты же сам меня из пепла возродил, сам вернул меня к делу. Давай, иди, не мешай работать. Пиши. А я тебе потом о своём проекте поведаю.
Ты тоже.
Что?
Неласковый гений.
Иди, иди, у нас вся жизнь впереди, и с нас больше спроса.
Рад я его возрождению. Дом у нас громадный, жильцов тьма-тьмущая. Но поговорить серьёзно не с кем. Недавно на собрании решение вынесли: собственное кладбище иметь, склепы подземные. Первая покойница объявилась, правнучка Бальзака. Может, и не правнучка, но в документах фраза «урождённая Бальзак». Её сын очень богатый врач, специалист по женским болезням. Торжественно мы правнучку в склеп поместили, с музыкой, с живыми цветами и молитвами священника.
Люди быстро ко всему привыкают, месяц поживут в чудо-доме, и уже как будто это тысячу лет было. Теперь вот это кладбище тоннель на третьем уровне. Может, и не плохо тишина здесь абсолютная, температурный режим сто лет тело усыхать будет, мумифицироваться. Не хотят жильцы-автономщики ничего общего с обычным миром иметь.
Навели меня эти похороны на веселые размышления. Писал Бальзак много. Известен был, но теперь его мало кто читает. Французы наверняка чтят, как мы неизвестного им Пушкина, как китайцы неизвестных нам поэтов, как иранцы своих, и так далее. У каждого народа свои кумиры. Говорят, дон Кихот Сервантеса общенационален. Вряд ли. Почитайте, тягомотина жуткая, ни русскому, ни китайцу все эти страницы диалогов не интересны. Сервантес сводит счёты со своими конкретными соплеменниками. Как Данте со своими. Как Рабле. Как Бальзак. И так далее. У людей в сознании шаблоны и штампы. Культурные клише. Это печально. Вообще, человек вызывает у меня печаль.
Вот и мы взялись предложить переплыть океан и сделать кое из кого утопленников, да, Жак?
Тут в 49 квартире поселился Еремей Шальнов. Энциклопедический ум. Толстенные тома каждый год издает: и научно популярные, и фантастику. И детективы. И приключения, и фэнтези. Голова. Эволюция не зря старалась. Почти всё обо всём знает, и делится своими знаниями с другими, и развлекает. И не бедствует. Угощал он меня на днях, знакомился со мной Комендантом.
Я привык и уже полюбил дурачком прикидываться вопросы наивные задаю, а сам в душе презираю. Не могу от этого чувства отделаться таков уж я. Все эти новейшие писатели у меня в печёнках сидят. Бумагу жалко. Деревьев на нее-то сколько загублено! Замечательных лесов-то сколько порублено! А там зверьё, ягодки-грибочки, птички пели, кислород вырабатывался. А что эти книги нажива сиюминутная, мусор и тлен. В книжных магазинах меня ужас охватывает вся дурость человеческая на виду, глупость со всех полок струится, вместо деревьев тексты поганые, развлекаловка чумная, образы идиотские, идейки плоские. Ели, берёзы, сосны, осины, кедры, лиственницы, дубы вековечные а здесь зловоние словесное. Плохо мне делается. Ненавижу я еремеев шальновых, губящих природу. И их читателей на три весёлых буквы отсылаю. Такой вот я, нехороший.
Ванька Охлобыстин мне на это говорит:
Ты просто обижен, что тебя не печатают, печатали бы, ты бы с лёгкостью относился к другим авторам. Ты озлоблен из-за невостребованности.
Ну, озлоблен, ну, обижен, а почему бы и нет. Если я исключительность, то что? мне нужно вести себя по каменному, с олимпийским спокойствием взирать на своё племя, на хамство и тупость, на проходимцев и извращенцев?
И у тебя клише, Ванька. Да, я обижен, унижен и озлоблен. Почему нет? Я горяч, и это хорошо, иначе бы меня просто не было. Я написал много великолепных книг, а хождение по издательствам привело меня к ненависти к редакторам, театрам и режиссёрам. Это естественно и искренне я имею право ненавидеть хитрых дураков, я даже в праве быть озлобленным. Другие нет, потому что они не я. А я состою из особого вещества.
И у тебя клише, Ванька. Да, я обижен, унижен и озлоблен. Почему нет? Я горяч, и это хорошо, иначе бы меня просто не было. Я написал много великолепных книг, а хождение по издательствам привело меня к ненависти к редакторам, театрам и режиссёрам. Это естественно и искренне я имею право ненавидеть хитрых дураков, я даже в праве быть озлобленным. Другие нет, потому что они не я. А я состою из особого вещества.
Твои проблемы, хитрит Ванька.
Ибо прекрасно знает, что проблемы эти общие, типичные для многих исключений из рода человеческого. Но Ваньку нельзя сильно нагружать. От моего знания он сходит с ума. Потом проиллюстрирую.
Еремей воспринял чудо-дом как то, что давно им предрекалось. Восхищался, конечно, но больше озабочен задачей экипировки квартиры, подбором мебели и освещением кабинета. Он у него находится в ответвлении и зависает над пустотой, а часть пола стеклянная. Жутко ступать. Еремей маленький, пьяненький, вышел на стекло и пляшет, довольный жизненным жребием. Всё у него сложилось, как мечталось. И в семье никто не болеет, и дом полная чаша, и задумок творческих навалом. Я тоже за него невольно радуюсь, смеюсь и говорю:
А что вы на счёт русской идеи думаете?
Я объездил полмира, отвечает, но нигде её не встречал, дорогой комендант Гивми.
Мы оба уже солидно выпили. А я пить не умею, и не понимаю, что это такое уметь пить. Спокойно переваривать водку? Выпить, чтобы быть не пьяным?
Вы, Еремей, дурак, просто сказал я, вы персонаж моей Домовой Книги, я вас могу из неё взять и выселить.
Что вы, комендант, себе позволяете? он прекратил отплясывать. Я думал, что вы культурный господин.
Лесу-то сколько погубил, гад! выругался я. Знаешь, за это что с тобой сделаю? Хотя, я махнул рукой, пошёл ты, и послал его. Это последнее, что я могу вспомнить самостоятельно.
Потом рассказывали, что бегал я по этажам, колотил в двери и кричал, что я и есть русская идея, что плоть моя, мозг мой и всё, что выходит из меня и есть русская идея, а все остальные козлы и шлюхи.
А что верно кричал. Переходный период у меня такой. Кризис творческий. Вадик с Рафиком меня выловили и угомонили. Жильцы жалобу написали, мне её передали, я её порвал. С тех пор Еремей меня стороной обходит, не здоровается, хорошо, если обиделся, плохо, если за идиота считает. Значит, так ничего и не понял.
А Жак Савельевич всё понял.
Для себя, дурак, старайся. Чего ты всё о них печёшься, перевоспитываешь уродов. Сам мне преподавал. Почто марку не держишь?
Общаюсь я.
Ну-ну, иди. Не мешай мне, я работаю.
Я промолчал. Я-то знал, почему со мной неладное. Я-то мог раскрыть ему глаза на истину. Вот именно «не мешай, я работаю». Работай, мне не жалко, я подожду, я пока подумаю, я знаю, что это за мистика.
Эту Книгу я задумал, когда Жака из депрессии вытаскивал. Так красочно всё ему расписал, с таким вдохновением, что сам в необходимость её создания поверил. Спасал гения, вытаскивал из трясины, а сам теперь вязну. Знаю почему. Жак Савелич перетянул творческое одеяло на себя, так что я теперь мёрзну, как совсем недавно замерзал в канавах он. Закон сохранения энергии. Савелич этого не знает. И слава богу. Ему нужно поменьше философствовать, наивность движитель творческих процессов.
Я уже три месяца Комендант. У меня в кабинете компьютер центр наблюдения за этажами. Практически во всех квартирах установлены прослушивающие устройства, а то и видеокамеры. Составляю отчётики о поведении жильцов. В принципе, это единственная моя обязанность. Есть управдом Василий Иванович Добряк, он отвечает за инвентарь, за всю хозяйственную часть. У него под началом и столяра, и сантехники, стекольщики, уборщицы, вахтёры. Он действительно неплохой человек, бывший подводник, живёт с пожилой больной женщиной, детей у них нет.
Егор Семенович, деньги нужны, хорошо бы в фойе новые вазы для цветов поставить. Поговори с хозяевами.
Не дадут. Давай-ка, лучше с жильцов соберём. Объяви о собрании.
Такие собрания стали у нас регулярными. Жильцы в большинстве у нас послушные. Они довольны, что живут в элитном Доме. Сбылась мечта, о коей и не мечталось
Входы в Дом скрыты от посторонних. Можно въехать прямо на машине за два квартала от Дома. А можно войти в обычный подъезд пятиэтажки, там вахта, показываешь пропуск, проходишь по коридору, там охрана, засовываешь в аппарат пластиковую карту, турникет открывается, спускаешься по небольшому эскалатору и по бегущей дорожке перемещаешься непосредственно в фойе здания.