После выполнения обязательной операции Олег снова вернулся мыслями к недописанному письму. Молодым башенным матросам, у которых дел по горло, недосуг было удивляться задумчивому виду Темнова. «Годки» же давно привыкли, что он подолгу молчит, уходит в себя. А о чем думает, не говорит «темный» он. Так и звали Олега друзья-товарищи на корабле: сразу и по фамилии, и потому что непонятно, что у него на уме «Темный».
Нащупав бумажный листок в кармане, Олег снова вспомнил те несколько слов, которые успел написать. Но повторять их в голове не хотелось. О предстоящем «бое и походе» Темнову думать тоже было не очень приятно, потому что выход в море мог означать очередные стрельбы. А он комендор дивизиона главного калибра ненавидит и их, и даже сам запах пороха. Олег часто вспоминал родной Куйбышев, который все на старый лад называют Самарой, свое детство во дворе между новенькими кирпичными пятиэтажками. Вспоминал, что, как и все соседские пацаны, мастерил себе рогатки, луки, из которых стреляли по нарисованным на стенах домов мишеням. Потом друзья научили его делать бомбочки из марганцовки, добываемой в домашней аптечке, и магния, найденного на заводской свалке. И это было здорово: смотреть на яркую вспышку, вздрагивать от сильного хлопка. Чуть позже они стали делать «поджиги» самодельные ружья из медных трубок и деревяшек. Стреляли из них по банкам и воробьям, как из настоящих винтовок. Но во время очередного выстрела ствол «поджига» разорвался прямо в руках одноклассника Темнова. Хлынула кровь. Два пальца упали на землю
После этого случая Олег забросил пиротехнику, а когда пришла повестка из военкомата, молил бога, чтобы его направили куда угодно, но только подальше от любого оружия. Темнов знал, что есть много военных специальностей, где не надо иметь дело с порохом, взрывчаткой: можно шоферить на машине, копать траншеи, наконец, свиней растить в подсобном военном хозяйстве. Поэтому обрадовался, когда взяли на флот думал, что будет на корабле каким-нибудь боцманом, штурманом или кочегаром. И в подтверждение его ожиданий названия учебных отрядов на Русском острове, куда его привезли вместе с другими новобранцами, звучали вполне обнадеживающе: школа связи, школа механиков, школа баталеров
Олега, однако, осмотрев со всех сторон и похлопав по мощным плечам, направили по другому адресу:
Метр восемьдесят пять Девяносто два килограмма Хронических болезней нет Здоровый, черт! В школу оружия его! В комендоры!
В своем первом взводе второй роты комендоров главного калибра он, наверное, был единственным, кто переживал по поводу такого направления. Потому что все остальные с радостью обсуждали:
Раз главный калибр, значит, на крейсер попадем
На «Сенявин» или на «Суровый»
Не «Суровый», а «Суворов»
На какой лучше?
Все равно, на какой, лишь бы на крейсер
Это им сначала было все равно, на какой. После одного из учебных занятий слово «Сенявин» начало вызывать дрожь в коленях. На крейсер с этим именем уже никто не хотел идти служить. И все-таки после окончания «учебки» несколько человек из их роты «загремели» именно на «Сенявин», который стоял во Владивостокском судоремонтном заводе. Ну, а Темнову «подфартило» попал на «Суворов».
На корабле он всячески скрывал свой страх перед оружием. Знал, что как только кто-то узнает о нем, то сразу расскажет всем, и начнется постоянное подкалывание, издевательство. Поэтому, даже находясь рядом с орудием, глядя на снаряды с тротилом и заряды с порохом, Олег всегда был внешне спокоен. И сейчас никто бы не догадался, что он думает о возможно предстоящих стрельбах.
Темнов, заснул?! проорали над ухом Олега. Кто за тебя орудие будет проворачивать вручную?!
Это был голос старшего лейтенанта Сапонина. Молодой командир башни все еще рьяно относился к службе. Вот и сейчас принялся «накручивать» по очереди всех подчиненных.
Темнов надеялся, что обойдется одним, уже выполненным проворачиванием в электрическую, но теперь делать нечего придется вручную гнать орудие на максимальный угол возвышения, а затем опускать вниз до упора. После электрического проворачивания механизмов это так лишняя работа, проделываемая лишь для поддержания физической формы наводчика. Но у Олега с мышцами все в порядке: каждый день тягает в кубрике двухпудовую гирю. Просто ради удовольствия. Ну, и от нечего делать.
Он оглянулся. Самому поднимать и опускать орудие вручную было лень. Досылающий здоровенный, белесый, конопатый татарин Гариффулин, Гриф, и длинный, плотный как торпеда замочный Карманчук, Карман, из его расчета на роль проворачивающих не подходили. Они оба отслужили уже по два с половиной года, на целых шесть месяцев больше Темнова. Эти два «товарища» «годковали» по полной: бухали одеколон, шарахались по кораблю, по пути избивая молодых матросов и отбирая у них новые тельники и ленточки к бескозыркам, которые невозможно купить ни в корабельной лавке, ни в магазине на берегу. «Годки» из других подразделений старались также не попадать им под пьяную руку. Даже офицеры побаивались эту парочку. Однажды пьяные Гриф с Карманом толкнули дежурного по кораблю так, что тот разбил голову о «шконку». Преследуемая отрядом мичманов и офицеров парочка заперлась в одной из кладовых, и выкуривать ее оттуда пришлось дымовой шашкой. В наказание обоих отправили в летний карцер на верхней палубе (в январе) и, чтобы протрезвить, поливали забортной водой из брандспойта. Другие бы на месте Грифа с Карманом простыли и заболели. А этим хоть бы хны здоровья немерено. Только ума нет. Но терпит их командование, сор из избы не выносит.
Это был голос старшего лейтенанта Сапонина. Молодой командир башни все еще рьяно относился к службе. Вот и сейчас принялся «накручивать» по очереди всех подчиненных.
Темнов надеялся, что обойдется одним, уже выполненным проворачиванием в электрическую, но теперь делать нечего придется вручную гнать орудие на максимальный угол возвышения, а затем опускать вниз до упора. После электрического проворачивания механизмов это так лишняя работа, проделываемая лишь для поддержания физической формы наводчика. Но у Олега с мышцами все в порядке: каждый день тягает в кубрике двухпудовую гирю. Просто ради удовольствия. Ну, и от нечего делать.
Он оглянулся. Самому поднимать и опускать орудие вручную было лень. Досылающий здоровенный, белесый, конопатый татарин Гариффулин, Гриф, и длинный, плотный как торпеда замочный Карманчук, Карман, из его расчета на роль проворачивающих не подходили. Они оба отслужили уже по два с половиной года, на целых шесть месяцев больше Темнова. Эти два «товарища» «годковали» по полной: бухали одеколон, шарахались по кораблю, по пути избивая молодых матросов и отбирая у них новые тельники и ленточки к бескозыркам, которые невозможно купить ни в корабельной лавке, ни в магазине на берегу. «Годки» из других подразделений старались также не попадать им под пьяную руку. Даже офицеры побаивались эту парочку. Однажды пьяные Гриф с Карманом толкнули дежурного по кораблю так, что тот разбил голову о «шконку». Преследуемая отрядом мичманов и офицеров парочка заперлась в одной из кладовых, и выкуривать ее оттуда пришлось дымовой шашкой. В наказание обоих отправили в летний карцер на верхней палубе (в январе) и, чтобы протрезвить, поливали забортной водой из брандспойта. Другие бы на месте Грифа с Карманом простыли и заболели. А этим хоть бы хны здоровья немерено. Только ума нет. Но терпит их командование, сор из избы не выносит.
Когда Олег появился на «Суворове», то с обоими пришлось выяснять отношения. Крови пролилось много. И казалось, драться они будут до последнего совместного дня на корабле. Но после случая с затяжным выстрелом, про который Темнов тоже не любил вспоминать, Гриф с Карманом оставили его в покое. Тем более что вокруг было много тех, над кем поиздеваться можно совершенно безнаказанно.
Але, стекольщик! Олег заметил ноги «карася», сидящего за трубой дальномера под самым потолком-«подволоком» башни. Давай сюда! Разомнись!
Щуплый «карась» из отделения Белаша с трудом, но провернул орудие. Темнов отвесил ему полагающийся подзатыльник и отпустил обратно к дальномеру:
Ржавчины нигде нет?! Смотри, найду, ночевать у меня здесь будешь!
«Стекольщик» тут же старательно чем-то заскреб, а Олег потянулся к нагрудному карману. Но, заметив движение собственной руки, остановил себя все-таки не время и не место.
Корабль задрожал. Машина, питаемая паром из котлов, начала раскручивать вал, который вращает лопасти винтов. Значит, скоро корабль отдаст швартовы и отвалит от стенки. Темнов вздохнул, снова подумав о том, что куда бы ни пошел корабль, но лишь бы обошлось без стрельбы. Служить Олегу осталось всего год. И он желал провести предстоящие двенадцать месяцев «годка» как можно безмятежнее: проспать, проиграть в карты, как-нибудь проваландать.
А у матроса Сергея Воронко все еще только начиналось. Он не покинул кубрик по сигналу «Корабль к бою и походу приготовить!», когда все члены музыкальной команды разбежались по своим постам. Сергей провел на корабле всего несколько дней. Не сдал еще ни одного допуска и поэтому не мог исполнять своих обязанностей на боевом посту, даже дежурить по жилому помещению не имел права. Но на выходе из кубрика один из «годков» махнул рукой дневальному:
Корыто, бегом на пост! Воронок останется за тебя. Пусть привыкает
Корытов стянул с предплечья синюю повязку, бросил ее на рундуки и презрительно глянул на Сергея:
Дневаль, выскочил из кубрика, но через мгновение снова мелькнул в дверном проеме. «Люмитеры» не забудь!
Воронок остался в кубрике в одиночестве. Глянул в пустой коридор и как будто увидел в полумраке фигуру: «Люмитеры не забудь!». Бросился к иллюминаторам: их по любой тревоге нужно обязательно задраить.
Сначала Сергей вставлял в бортовое круглое отверстие-окошко специальный щиток затемнитель. Затем опускал толстое круглое стекло, а сверху него массивную металлическую «броняшку». Затемнитель ночью не позволяет кораблю выдать себя противнику светом и также защищает стекло во время шторма. Стальная же «броняшка» не дает во время боя залететь осколкам и пулям внутрь кубрика.