Даром мне это не прошло. После вечерней линейки, из беседки, я наблюдал как на карусели мальчишки лапают девчонок. Заскакивают на ходу в сектор позади них и зажимают, стараясь ничего не пропустить обычное вечернее пионерское занятие.
Карусель представляла собой трехметровый деревянный диск на заглубленной оси. Платформа (площадка) диска была разбита на сектора радиальными поручнями из труб. Вот на этакой конструкции и маялись дурью школьники.
Я тоже частенько участвовал в этой игре. И всем участникам она, похоже, нравилась. Девочки хоть и визжали и для вида отбивались, но совсем не уходили.
Я думал, глядя на карусель: «А вот, если сейчас придет Рита, я запрыгну позади нее?»
Но Рита на карусель вечером не ходила. Наверное, взяла в библиотеке новую книжку и читала в палате.
Во мне боролись многие чувства: распущенность и стеснительность, слишком идеалистическое отношение к девочкам и полное презрение к ним. Причем это были два пограничных состояния к одному и тому же объекту.
Например: мне нравилась девочка из класса, при встрече у меня холодели руки, заплетался язык, путались мысли, а потом, когда она стала «не против дружить» со мной осталось одно пренебрежение и сознание какой-то власти над ней. Девочки, которые признавались мне в любви, писали записочки, быстренько смещались в эту сумеречную зону забвения. Доступность обезличивала их. Я переставал видеть их красоту, и не понимал, в чем я ее находил? А когда эти лица доверительно приближались к самому моему носу для поцелуя я вообще не узнавал никого, словно накидывали плоские намелованные маски
Даже сейчас, много лет спустя, я пользуюсь этим тэстом на приязнь к очередной пассии!
Ночью, вплотную, когда она спит, я разглядываю ее лицо!!!
И жду: пробежит ли эта сумеречность безличия?
И если да, то нет!
Мои созерцания карусели прервала Женя Лопатько. Она привела огромного колхозника лет восемнадцати. Они, как сейчас говорят, «наехали» на меня, заставили извиняться за «шлюху» и прочие скабрезности. Я был загнан в угол. Молодцу я явно проигрывал в силе и наглости. Я сдался, за свинство надо платить!
Вообще-то у нас с местными давняя вражда из-за всего. Например проиграла их команда нашей в футбол матч автоматически переходит в драку, или самого активного игрока местные пинают в кустах.
Особенно лютой была вражда из-за девчонок. Та из них, кто начинала гулять с совхозными, мгновенно переходила в разряд «предательниц», «подстилок» и блядей.
Напоминаю, что всем нам было тогда всего по 1314 лет, а тут «здрасти такие страсти!»
Деление сфер женского влияния обычно выходило не в нашу пользу. Совхозные имели больший успех у девочек, нежели чем мы, так как подкрепляли свой статус материальной базой. По вечерам они приходили на танцы, разодетые в резиновые сапоги, драные джинсы и телогрейки, с гитарами и магнитофонами. Некоторые прискакивали на лошадях, или односкоростных мопедах. У наших бедных дамочек от избытка материальных ценностей кружились головки, и они уносились в поля и леса на «газульках» и кобыльих задах.
У нас же, как у истинных пролетариев, ничего не было, кроме нежных мозолистых рук и влюбленных сердец.
Женю у Мишки отбил на танцах, тоже, какой-то наездник. Потом Е. стала постоянно вращаться с местными и посему пользовалась их покровительством. Я помню, как Михаил подошел ко мне обиженный после того танца:
Ты запомнил его, Вань?
Ага!
Поймаем в Туле, убьем!
Точно.
Тут откуда-то появился Женькин ухажер, похлопал Строгова по плечу.
Морячок, не обижайся! (Мишка всегда носил тельняшку под рубахой) -и ушел.
А! Зассал!!! торжествовал Строгов по уходу крестьянина.
Что-то сомнительно. Странный эпизод, нетипичный. Единичный! Скорее всего крестьянский сын совестливым оказался
***
Однажды, весь день, был сильный дождь, и девочки из первой палаты предложили нам играть в «почту». Кто был в советских пионерлагерях знает какая это волнительная и замечательная игра.
Поясню. Игроки палаты мальчиков и палаты девочек выбирают себе номера от 1 до 1012 (в зависимости от числа желающих и количества коек в спальне) и пишут записки номерам другой палаты. Поначалу вслепую, наугад. Номеру от номера
Выспрашиваются всякие «интимные» подробности типа: кто-кому нравится, кто-кого уже любит, есть ли у тебя мальчик (девочка) в лагере (дома, в школе) и прочие интересные вещи.
Выспрашиваются всякие «интимные» подробности типа: кто-кому нравится, кто-кого уже любит, есть ли у тебя мальчик (девочка) в лагере (дома, в школе) и прочие интересные вещи.
Записки туда-сюда носит почтальон. Вообще-то он должен быть независимым, но обычно сам вступает в переписку, уже наверняка зная кто каким номером является и имея свои шкурные интересы.
На этот раз почтальоном был наш детсадовский друг пройдоха Мишка Чекалин.
Поначалу переписка носит строго стихийный характер номера выбираются наугад, но обычно потом, почтальон корректирует прицельность попадания.
Я выбрал себе «четвертый» номер. За два рейса Чекалин мне ничего не принес, а большинство мальчишек нашей палаты уже строчили записочки, блаженно глядя в потолок и кусая шариковые ручки.
И я уже было собрался надеть сапоги и провести замер луж у дачи, как вдруг, почтальон принес мне бумажный, сложенный вчетверо, квадратик из листа в клетку; с надписью зелеными чернилами «4 от 12». Я развернул: «Как тебя зовут?»
Я написал: «Гена, а как тебя?» и отдал Чекалину. Через минуту он принес целую кепку записок.
«Меня зовут Наташа. В каком классе ты учишься, и в какой школе?»
Я честно ответил: «Закончил седьмой класс средней школы г. Тулы. А ты?»
«Тоже седьмой, 52 школа. Есть ли у тебя сестры и братья?»
Ну, это неинтересно, Что за Наташа такая инкогнито?
Я написал самый сакраментальный вопрос: «Кто из мальчиков нашего отряда тебе нравится?»
Мне пришел удивительный ответ: «Ты, а тебе?»
Кто же это такая? Наташ в отряде было две.
Чекалин, кто это «двенадцатый» номер?
Он хитро пожал плечами? «Не знаю»
Небось читает в коридоре и подсовывает свои.
Небось знаешь?!
Не знаю!
Надо было засветить эту «Наташу», и в следующей записке я уклонился от прямого ответа. Не было смысла отвечать, не зная кому я там нравлюсь!
Ответ состряпал такой. «А как твоя фамилия?», забрал записочки у Чекалина и сунулся в девичью палату, но был остановлен дружным визгом. У меня отняли бумажки и вытолкали вон.
Не шпионь! Чекалина пришли!
Почтальон-самозванец не прошел.
В девичьей палате пахло духами, печеньками и чем-то острым, запретным и таким желанным
Чекалин несколько раз приходил с пустыми руками. Для меня ничего не было.
Но он ехидно ухмылялся и явно что-то скрывал, зажучивал. Наверняка уже прочитал ответ для меня, набивал цену будет что-нибудь выпрашивать.
Геныч, с тебя кило конфет!
Нету у меня, все уже съел!
Тогда пляши! Табе пакет!
Давай сюда!
Не, пляши!
Со словами: «А сейчас артист Вуячич вам чечетку» отчубучил смесь цыганочки, лезгинки, чечетки и получил тетрадный конвертик со знакомыми зелеными чернилами. Внутри было всего два слова «Фокина Наташа».
Я обалдел! Это та самая симпатичненькая, грудастенькая, с полненькой попкой! Я давно заметил ее, но говорили, что она путается с местными и поэтому сразу же исключил из своего списка.
Такого просто не могло быть, чтобы я ей нравился! Бредни! Издевается!
Ведь я весьма странный парень. Чудаковатый. Недаром кличка у меня тогда была «Ваня». Этой кличкой я обязан Краснову Андрею. На «дзю-де» он трансформировал мое имя следующим образом: «Геннадий, Ганадий, Ванадий Ваня.
Этот выдумщик закончил ВТАУ и возможно где-то постреливает
Сейчас ВТАУ усилиями «Табуреткина» ликвидировано.
Вообще-то мне нравилась эта моя кличка, не то, что была у меня в детстве «Гендос-Паравос». Эту я люто ненавидел.
А «Ваня» соответствовал моему внутреннему устройству. Действительно, я был «Ванек»! Наверное, и по сию пору остаюсь таковым. Кое-кто из знакомых за глаза и теперь именуют меня «Ваней», думая, что это и есть мое настоящее имя
Почта выплеснула мне на постель очередное послание.
«Ты мне не ответил! Кто тебе нравится из наших девочек?»
Ответ мой был неоднозначным.
«А ты не шутишь насчет меня?»
«Нет, а ты?»
«И я нет».
Чекалин, почему-то укатывался в ладошку.
Ну, ты счастлив, Иван?
В каком смысле?
Насчет Натахи?
Ты что, читаешь, гад?
Мы потолкались в дверях, дружески, борясь, хватая друг друга за руки и талии, потом он убежал за очередной порцией бумажек.
На этом все собственно пока и окончилось, так как бумажные признания никого ни к чему не обязывали. Никто не бросался ни к кому в объятия и не лез целоваться.