На этом наше собрание подошло к концу, руководители групп получат копии распоряжения для ознакомления. Всем спасибо за внимание, Кольцов сгреб бумажки с кафедры, развернулся и ушел.
Присутствующие расходились в подавленном настроении. Шмидт почувствовал зависшее в воздухе напряжение и спросил:
Плохо понимать официальный язык. Сказать, это быть какая-то проблема?
Тальберг отмахнулся.
Переживем. У нас обычно суровость законов компенсируется необязательностью исполнения.
Иногда я сильно удивляться, произнес Шмидт с серьезным лицом, как вы тут жить
ГЛАВА II. Шторм неизвестности
5.
На субботу запланировали официальную демонстрацию. Тальбергу этот цирк напоминал свадьбу всем весело и радостно, кроме молодоженов и их родителей. Женихом, очевидно, был он сам, а невестой? Установка?
Кольцов неделю изводил Тальберга, чтобы тот написал речь.
Тальберг ненавидел торжественные речи. В списке его персональных кошмаров первое место занимала фраза «А теперь, Дима, твоя очередь говорить тост», после чего требовалось выдать пару красивых выражений, за которые не грех выпить. Мысли бросались врассыпную, и то, что получалось выдавить, звучало коротко и скучно: «За здоровье» или «За любовь». Если и за первое, и за второе уже пили, ситуация становилась и вовсе катастрофической.
Через три дня творческих мучений он отдал Кольцову клочок бумаги с набором косноязычных фраз о том, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Директор пробежался по каракулям и процедил сквозь зубы:
Иди, начищай до блеска свою установку, за тебя напишем. Ты хоть прочитай по-человечески, попросил он.
Тальберг пообещал. Читать громко и с выражением он умел. Главное, полностью абстрагироваться от текста и ориентироваться на знаки препинания, и любая чушь звучала пафосно. Отсутствие необходимости думать упрощало жизнь, но требовало определенных навыков по игнорированию действительности.
Он почистил зубы, умыл лицо. Посмотрел в зеркало и решил не бриться. Много чести.
Лизка выгладила единственную парадную рубашку и повесила на дверцу шкафа. Она не вымолвила ни слова, но Тальберг отчетливо ощутил лучи холода, излучаемые Лизкиной спиной.
Лиза попытался он.
Чего тебе?
Что опять не так?
Все хорошо, просто замечательно, сказала она таким тоном, чтобы даже тугому на намеки Тальбергу стало понятно все плохо.
По-видимому, ему полагалось сделать что-то правильное и хорошее, отчего Лизка сменила бы гнев на милость. Особая трудность заключалась в том, чтобы догадаться самостоятельно, чем недовольны тараканы в Лизкиной голове. С другой стороны, именно сегодня не хотелось разгадывать ребусы, поэтому Тальберг сдался и отложил выяснение отношений «на потом».
Обуваясь, заметил, что правый каблук напрочь стерся, но решил, что внимания не обратят верх-то хороший.
У входа в НИИ собирался народ. Директор бродил по крыльцу и ежесекундно поглядывал на вечно спешащие «командирские» часы. Расслабился только, когда увидел Тальберга.
Бегом, давай, Дима, вся ответственность на тебе, прокричал Кольцов, чем ничуть не облегчил ситуацию.
Подручные рабочие, которых в другое время не допросишься, вынесли на улицу свежевыкрашенную установку и закрепили на транспортировочной раме микроавтобуса.
Около получаса ждали Демидовича. Когда к крыльцу подъехал долгожданный черный автомобиль с тонировкой и без номеров, Кольцов подобострастно подбежал к дверце. Ему что-то сказали через приспущенное стекло, он дал отмашку, и вся кавалькада из автобусов направилась к Краю.
Поездка обошлась без тряски, и казалось, они едут в неправильном направлении, и когда дверь откроется, станет понятно, что приехали в столицу, а не на задворки Лоскутовки. Отсутствие болтанки объяснялось просто за последние две недели три десятка людей в оранжевых робах, размахивая лопатами денно и нощно, с горем пополам уложили асфальт до самого Края. Клали поверх снега, не ожидая практической пользы от дороги. Приедут, похлопают, командированные журналисты отошлют в газеты безграмотные статейки, и через два дня мир напрочь забудет о краените, НИИ и непонятной установке.
Если бы эти деньги не пустили на ненужную дорогу, прикинул Тальберг, ему бы хватило на переоборудование лаборатории.
Чем дольше ехали, тем сильнее он мандражировал. Мог случиться визит-эффект, когда демонстрируемый агрегат внезапно перестает функционировать в самый ответственный момент перед десятками людей и чиновников с длинными галстуками, заправленными в штаны. Обычно, виноват оказывается слабо закрученный винтик или отвалившийся контакт. Если подобное случится, Кольцов добьется его торжественных похорон тут же под Краем, чтобы гости не зря тащились в парадных костюмах в такую даль.
Всю неделю они с Саней гоняли установку в хвост и в гриву, добиваясь, чтобы каждый пуск проходил удачно, но возможность публичного провала оставалась.
Тальберг замерз. Перед ответственными событиями его морозило и трясло. Единственным действенным способом на время избавиться от озноба сходить в кусты по-маленькому он воспользоваться не мог.
По новой дороге доехали быстро. Народ высыпал из автобусов и разбрелся по местности, разглядывая неуютный пустынный ландшафт, на котором отказывалась расти трава. Семенова оставили сидеть в машине, чтобы он со своим огнетушителем не портил людям настроения, наводя на нехорошие мысли, что эта штуковина может загореться.
Тальберг открутил винты, и установку потащили к Краю на заранее приготовленную заасфальтированную площадку перед стеной.
Могли бы стену оформить, прошептал подошедший Кольцов, пока рабочие размещали оборудование на отведенном пятачке, полное отсутствие культуры проведения мероприятий!
Как оформить? опешил Тальберг.
Не знаю, транспарант повесить, место реза краской обозначить
Адгезия чуть выше нуля и почти абсолютная упругость, Тальберг по стеклянным глазам директора догадался, что тот ничего не понимает, и пояснил: Ни покрасить, ни приклеить, ни гвоздь забить! В нее плюнуть толком нельзя отскочит!
Да? Кольцов с недоверием посмотрел на Тальберга, пытаясь определить, не шутит ли тот.
Он не догадывался, что Саня после очередного неудачного запуска установки в сердцах плюнул в Край и получил плевок обратно. Получилось одновременно и смешно, и обидно. Тальберг никогда в жизни так не хохотал.
Из автомобиля вылез Демидович грузный, с бледным опухшим рыхлым лицом. При ходьбе он покачивался, отчего казалось, что вот-вот упадет на очередном шаге. В левой руке он держал меховую шапку. Распухшей правой пятерней зачесывал развевающиеся седые волосы, открывая высокий бугристый лоб, переходящий в огромный приплюснутый нос с широкими ноздрями.
Охранник семенил позади с предусмотрительно протянутыми руками, пытаясь предугадать траекторию возможного падения Демидовича, чтобы подхватить в полете.
Вслед за ними, замыкая шествие, шел Платон, которого Тальбергу сейчас менее всего хотелось видеть. Платон нес плащ, вероятно принадлежащий Котову.
Кольцов при виде начальства прекратил раздавать ценные указания и побежал к Демидовичу, виляя невидимым хвостом и надеясь «под шумок» выбить дополнительное финансирование по программе изучения и применения краенита.
Какая у тебя потрясающая трехдневная щетина, сказал Платон Тальбергу. Всегда удивлялся, как ты ее добиваешься.
Сама растет, если не трогать.
Платон провел свободной рукой по до блеска выбритой щеке и продолжал, будто не заметил сарказма:
Смотрю, ты герой дня. Установку интересную придумал. Молодец, не ожидал от тебя, он выдержал театральную паузу для усиления эффекта и с притворным удивлением хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил: Да что я говорю? Я и семнадцать лет назад не ожидал. А ты сделал.
Тальберг посмотрел ему в лицо. Платон глядел кристально чистыми глазами, от которых веяло нездоровым холодом. Рот улыбался, но во взгляде читалась ненависть. Саня оторвался от установки и с любопытством уставился на них в попытке догадаться, о чем разговор.
Правильно я сделал, сказал Тальберг. И сейчас бы все повторил.
Странная у тебя правильность, Платона задело за живое. Я годами помнил, мучился. И чем дольше думал, тем меньше виделось правильного. Что может быть справедливого в том, чтобы в одно мгновение потерять двух людей, которых считал самыми близкими?
Он развернулся и твердым шагом направился к Демидовичу.
Что он имел в виду? не выдержал Саня.
Да ну его! отмахнулся Тальберг, давая понять, что не хочет обсуждать. Включай на прогрев.
Подошел Кольцов, поинтересовался, как идет процесс. Удовлетворенно кивнул и мимоходом сообщил, что Тальбергу речь не доверит и от имени института выступит самостоятельно, мол, субординация и уровень мероприятия требуют. Тальберг сразу сообразил, что Кольцов решил засветиться перед центром и создать впечатление, что установка разрабатывалась при его активном участии и под непосредственным руководством. На деле же, Николай Константинович понятия не имел, как она работает, и пять последних лет уговаривал перейти на другую тему.