Съешь блинок, касатик. Стихи о дедушках и бабушках - Инна Фидянина-Зубкова

Дед Степан живёт у самого синего моря,
его хибара не то чтобы к сносу готова,
а её некому даже снести
и некому новую возвести.

«Ничего, на мой век хаты хватит!» 
Степан огородик лопатит,
и в море в прилив выходит,
сетями немного побродит,
чего-нибудь да наловит,
сварит уху и готовит
новые крепкие сети.

 Степан, а где твои дети?
«Разъехались.»  А жена?

«Жена моя умерла,
когда я был лет на десять моложе, 
дедок аккуратно сложит
дрова у забора. 
А у соседа Егора
внучат, как у бога:
один, другой в общем, много!
Они и ко мне забегают,
науку морскую верстают,
в лодку залезут, плывут
и едут, и едут, идут!»

 Далеко ли заплыли те внуки?
«Да аж до буя, им в руки
рыба так и хлестала:
сима или кижуч не знаю.»

 Ай, Степан, с тобою болтать  пустое.
Хочешь, счастье твоё холостое
немножко подправим:
за тебя бабку Любу сплавим!

«Любка ворчливая больно,
я бы хотел Петровну!»
 Так Петровна совсем молодая!
«А зачем мне больная?
Хочу Петровну, на худшее не согласен!»

 Ладно, Петровну спросим,
пойдёшь за Степана?
 Разбежалась быть ему мамой!
 Слышь, Степан, Петровна
нянькою быть отказывается!

«Трындит, проказница,
частенько ко мне ныряет!
Хай с ней, пущай ругает», 
дед сети запеленает,
чай нальёт и байки нам бает.

А море хибару оближет
(оно ведь всё ближе да ближе)
и ветром внуков надует.

 Встречай, дед, улов теперь будет!
Видишь, с катера тебе машут:
один, два целая куча. «Наши!»

 Ты красива, я как бог,
приходи на мой порог,
дивчуха-молодуха,
древняя старуха!

Ой ли, ой ли,
не жуются сухари,
не грызутся корки!
Ай, потрём на тёрке.

 Так выходишь за меня?

«Против вся моя родня:
внуки, правнуки, невестки.
Не гожусь уже в невесты,
да и ты не молодой.»

 Не смотри, что я седой,
мне на вид шестнадцать,
а на деле  двадцать.

Ой ли, ой ли?
Не жуются сухари,
не грызутся корки,
невестки трут на тёрке!

Свадьба, свадьба молодых:
бабке  сто, а дед, как «бздых».
Вам друг с другом повезло,
живите-ка ещё лет сто!

/ Дед не скажет правды,
он на вопрос промолчит,
дедушке наши петарды 
кострище (огонь палит). /

Нет, одному не больно,
а даже лучше в лесу:
воздухом дышу вольным
и глухарей пасу.

Не пройдёт и полвека,
как бабка схоронит меня.
Вот сиди да кумекай,
куда полетит душа:
чи на Марс, на Венеру?

Говорят, на звезде хорошо,
которая сильно не греет,
а лишь отдаёт тепло,
как мой костерок не могучий,
(колючий лапник горит)
но если подумать получше:
сырая хвоя смердит.

Вот так же смердит моя старость,
деревня смердит и Русь.
Сколько ж нам всем осталось?
Даже подумать боюсь.

Не потому что страшно,
а жалко, чёрт вас бери!
Наша земля, не наша:
мирно на ней живи.

/ И жизнь почему-то летела,
невзирая на «войны сей!»
Наша Земля, не наша,
переживёт людей! /

А старому казаку
десять палок по плечу:
по плечу, по плечику
погонов понавесили,
понавесили  висят,
на баб зверски глядят!

А что старому ему?
Десять «палок» по плечу:
с бабы слез, пошёл домой,
спи, гуляй теперь и пой!

Эх, гулял казак, и спал казак,
А проснулся как,
то всё вокруг не так:
не та земля, не те поля.

А те поля беда снесла,
беда снесла бедовая,
ни за рубль, ни за два:
за целковые!

И встал казак, нарядился казак:
«Ну показывай, земля,
где беда, а где пустяк!»

Ой наш ряженый казак
ходит, бродит, как дурак.

А ряженые казаки 
это тоже мужики!
Если ряженый казак,
значит, что-то не так:
то ли праздник на носу,
то ли нечисть во плясу!

 Да какой же он казак,
коли дома кавардак,
коли дома кавардак,
а в головушке бардак?

«Хоть и старый я казак,
да не вор и не дурак,
а поживший хорошо,
проживу ещё лет сто,
лет сто и целый век.
Замедляй, планета бег!»

Мне снились мои деревни,
мне снились мои города.
Я к лондонскому мальчишке
не побегу никогда:
ни побегу, ни поеду,
потому что люблю
родную деревню и деда,
который курит в углу.

Сяду рядом, спрошу я
как у старого жизнь?

Он заведёт про победы
(только ухо держи)
и закурит так долго,
будто вечность сама
у брегов старой Волги
разрушает дома.

К мёртвым моим деревням,
к мёртвым моим городам
я поспешу на подмогу,
и ни за что не отдам
лондонскому мальчишке
сердце своё и страну!

Ты сиди там в посольстве тихонько 
на рубежах я сплю

Дед Егор никогда не скучает:
то пожрёт, то напьётся чаю
и в лес по дрова 
настала зимняя пора.

Старик, кряхтя, надевает тулуп,
валенки и шурует
в лесок за дровами
(недалеко от деревни) и валит
какие-то пихты.

Пилит
да матом ругает бабку
за то, что худая шапка
и штаны пообтёрлись,
а в доме так чисто  ни пёрнуть!

Брёвнышки в кучу связав:
ещё тридцать три мата сказав,
Егор поволок дровишки.
Мимо бегут мальчишки.
Он и их, ни в чём неповинных, обложит!

 Ты, дед, чего? «Не положено
бегать без дела,
мать вашу, не углядела!
Вот, старику не поможете.
Держите вожжи-то.»

Егор ребятишек впряжёт.
А сам сзади плетётся и ржёт,
как конь молодой!
Дурной, дед Егор, дурной.

Охота  пуще неволи,
а на волка тем более.
Зарядил дед Макар двустволку
и вору под холку:
«Зачем тягал наших коз?» 
обидно Макару до слёз.
А как завалил волка, плачет
(старый он стал, не мальчик).

Хилый ты уж, Макар,
а волка дотянешь?
Ах ты, старый дурак,
верёвочку шаришь.
Забыл верёвку? Ну вот.
Чёрт твою память берёт!
Поезжай домой,
мужики матёрого заберут,
по лыжне дорогу найдут.

Ползёт дед домой,
себя проклинает.
Макар ругает себя и не знает,
что всё это пустяки.
Главное это то, что бабка печёт пироги
и внуков у него целая куча.
Да ты, Макар, сопки Горюхи круче!

Какая сказочная погода,
полупрозрачная метель,
и от сибирского мороза
под носом и из глаз капель.

Мои собачки, как игрушки,
на белом крутятся снегу.
А у избу-избу-избушки
большая шапка на меху.

И дела нет моим собакам,
что надо чистить во дворе.
Они устроят снова драку:
кому быть первым в поводе?

Я глянул, дунул, за лопату!
Сегодня некуда езжать.
Не виноват я, что псам надо
бежать, бежать, бежать, бежать!

«Мы побежим, хозяин, ладно?
Ты только шибко не кряхти!
А ежели родная лайка
застрянет где-нибудь в пути,
так ты быстрее брось лопату,
на лыжи и иди искать.
Ведь, знаешь сам, не очень сладко,
в снегу глубоком погибать!»

*
Матюкаюсь, чертыхаюсь,
но иду собак искать:
«Что же это за такое,
вашу мать да перемать!»

Вот дурацкая погода,
после бури не пойму,
где сейчас в каком сугробе
мне откапывать семью?

Я кричу, вокруг ни звука.
Снег опять пошёл стеной.
Всё, приехали. Проруха,
видно, ходит вслед за мной!

Разозлился не на шутку:
мне пора идти домой,
а не то моя старуха
поплетётся вслед за мной!

Где вы, где вы, мои лайки?
Вдруг услышал родной вой.
Вы не видели, я плакал
и кричал: «Снежок, домой!»

Потихоньку, понемножку
друг до друга добрались.
Обнимались, целовались.
Ну, подружечки, держись!

Дома печка, отогрелись,
я ругал псов, укорял.
Больше лайки не просили,
чтоб я их в пургу искал.

Старики, старики, старичочки,
на носу вы поправьте очёчки
и закройте заумные книжки.
Бегают во дворах мальчишки.

А вы на улицу случайно спуститесь,
на лавку нечаянно опуститесь
и посмотрите немножко:
носятся, носятся крошки!

К вам подлетят и сядут:
 Баба, а гули лягут
на руку,
если насыпать крупу?

Рассмеётся старая, скажет:
 Голубь, конечно, ляжет,
но мёртвый только.

И заплачет горько-прегорько.

Старики, старики, старичочки,
не держите вы дома очёчки,
а гуляйте в парке почаще
или в какой-нибудь чаще,
где серый волчище рыщет,
который род людской чистит
от стариков, старичочков.

 Ах где же мои очёчки? 
вздохнёт бабушка, дома останется.
Ну и правильно!