Среди гостей соседа сидела прекрасная полногрудая тетенька. Густо подмалеванная брюнетка лет тридцати с шалыми глазами. Завьялов пил шипучку, ловил на себе заинтересованные взгляды тетеньки
Четырнадцать лет. Каждый подросток мечтает о взаправдашнем сексе с умелой женщиной.
Когда тетя поволокла мальчонку в уголок, Завянь подумал: наконец СВЕРШИТСЯ!
Облом свершился. Тетка присосалась к подростку, как пиявка. Огромным, пахнущим сигаретами и водкой, ртом
Подростка вырвало. Позорно, тут же! Едва успел через окошко свеситься.
Завьялова рвало безудержно! Едва перед мысленным взором появлялись желтые, прокуренные зубы тетеньки, накатывал очередной позыв.
В тот день, под гнусным впечатлением, Борис Завьялов дал себе зарок: курить не будет.
И девушек Завянь выбирал соответственных некурящих, ч и с т е н ь к и х, с ухоженными шкурками.
Звероватая амазонка была лишь исключением, подтвердившим цепь закономерностей.
Завьялов в три затяжки уничтожил папиросу. Крайне удивился: нос вонь ощущает, а тело радуется! Склонился над ушлепками, взялся прокуренными пальцами за сережку-колечко в ухе «желтого» недоумка и, немного оттянув мочку, сказал:
У нас с вами разные «белочки», короеды. Ваша с сережками в ушах и Чупа-чупсом за щекой. Моя в тельняшке.
Распрямился, погляделся в зеркало над умывальником. Напротив отразился довольный жизнью молодцеватый дед в костюме и рубашке от лондонского дома.
Исчезнувшая в кармане пачка приснопамятного «Беломора» с английским шиком сочеталась плохо. Но пусть кто только слово скажет!
Уходя от умывальников, Завянь подумал, что как-то странно он утырков уработал: использовал не типичные, но крайне действенные удары.
Причем Если б это тело захотело уработать придурков наглухо, то уработало б без всякого сомнения. Кадык и гортань желтого оболтуса превратились бы в костяной винегрет. Мысок ботинка, ударь хоть чуть сильнее, выбил бы на хрен коленный сустав!
Но тело било с осознанием и адекватностью наказания. Не покалечило, слегка отшлепало.
Занятно. Дед служил в доисторическом десанте? Рефлексы тренированного тела возобладали над рассудком Бори?
Припомнив, как корежило тело в ванной, Завьялов мысленно его поблагодарил. Озверевшее от никотинового голода, оно вполне могло накостылять ребятишкам по самое небалуйся. По самую палату интенсивной терапии-реанимации.
Борис Михайлович! К Завянь сбегало по лестнице собственное встревоженное тело. Куда вы запропастились?! На меня там куча народу навалилась, а вас нет!
Иннокентий, строгим шепотом прервал стилиста Боря, как меня зовут?
Э-э-э, опомнилось родное тело: Дядя Миша. Михаил Борисович.
Ради упрощенного запоминания Завьялов переставил местами имя и отчество, всю дорогу внушал стилисту, как обращаться к «дяде». Когда услышал придыхание «Борис Михайлович», то рассвирепел бы обязательно, если б предварительно не почесался, то есть накурился.
Запомни, Кеша, все наоборот. Теперь ты Боря. Я Борисыч. Понял?!
Бильярдная цокольная зона «Золотой Ладьи» делилась на три неравных отсека. В одном, огромном зале на два десятка столов, тусовались все кому не лень. Два меньших зала изначально и толково прозвали вип-ложами. Одна из лож была претенциозной, некурящей. Завьяловская банда заседала в салоне для курильщиков с собственным миниатюрным баром при четырех бильярдных столах.
Борис подтолкнул вперед тело с засевшей внутри курицей-стилистом. Тело шагнуло в зал, прокукарекало:
Хай парни.
«Ребята, черт тебя дери, ребята! мысленно скрипнул зубами Завьялов. Мы почти двадцать лет приветствуем друг друга: «Хай, ребята!»»
Завя-а-ань!! привставая над столом, уставленным «пивным набором», прорычал Косой. Ты где ж залег, растуды-т тебя налево?!!
Кеша шагнул к Косолапову, как Аня Каренина навстречу паровозу. Обреченно, но стремительно. С осознанием важности действа.
Подмяло его тоже одинаково: Косолапов облапил тело, тело жалко пискнуло.
Друзья приветствовали Борю шумно, пищание расслышал только Коля, он и побеспокоился:
Ты чо, Завянь, опять не привязанным ездил? шепнул, намекая другу Боре на его фрондерское нежелание пользоваться в машине ремнями безопасности. О руль саданулся, ребра отшиб?
Стилист проявил догадливость. Кивнул. И палец предъявил. Обмотанный изолентой мизинец.
Сейчас залечим все простуды, недоверчиво разглядывая «раненый» палец, пообещал Косой. Ребята. Раздвиньтесь. Боря п р и б о л е л, пора принять профилактическую дозу.
Стилист, увлекаемый мощной байкерской фигурой Косолапова, поковылял к столу.
Завьялов, бедным конотопским родственником, застыл на пороге вип-ложи. Призывая мысленно на голову стилиста Капустина ушат помоев, гром небесный, хороший хук под челюсть.
Ой, парни! опомнился Иннокентий.
«Чтоб ты сдох! Чтоб тебя Жюли прибила! А я ей помогу и придержу!! Ребята же они, ребята!»
Я же сегодня не один! Позвольте вам представить
«Хорошо, что в «милостивые государи» на нервах не занесло»
Это мой хороший знакомый
Капустин провякал сочиненную байку насчет болезни Лели и внезапного приезда друга ее нежной юности Михаила Борисовича из Конотопа.
Врать друзьям, отлично знакомым с каждым листочком скудного генеалогического древа Завьяловых, Борис не решился. Посоветовал парикмахеру напирать на прежние амуры бабушки. Мол, Леля приболела. А к ней свалился дружище Михаил. Леля, измерив температуру, попросила внука развеять дядю Мишу по столичным достопримечательностям.
Логически безупречно выстроенную легенду банда проглотила. Во врунах Завьялов никогда не числился. Конотопского дядю усадили за стол, пивка налили
Болезненную любовную царапину Колян залечивал умело. Пластырем и антибиотиком служили две развеселые девушки Наташа и Светлана брюнетка и рыженькая. Косолапов обнимал сразу двух девчушек и рычал тосты.
Тишайший интеллигент Максим Воробьев благообразный, в меру бородатый юрист одного из крупных столичных банков, инфантильно глушил вискарь.
Концептуальный конформист, извечно безработный Вадик Козлов прожигал жизнь вместе с очередной феминой возраста последней свежести. (Родители Козловы владельцы приличной зубоврачебной практики устали пенять отпрыску на нежелание трудиться в любом качестве: хоть зубы драть, хоть веником махать.) Усевшийся рядом с идейным конформистом «конотопский родственник» услышал его негромкое мурчание: «Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость»
Давненько кем-то выпитая платиновая блондинка тихонько млела под Есенина. Осенние глаза, тем не менее, исподволь исследовали дяденьку в отличном, с иголочки костюме, поскольку дяденька, невзирая на прописку в Конотопе, был явно не из сирых. И возрастом он соответствовал ей гораздо больше шептуна-концептуалиста. (По малолеткам Вадик никогда не шастал, специализировался на женщинах достойных, с о д е р ж а т е л ь н ы х. Причем любил их не за последнее качество, а искренне, от всей души. За что был прозван бандой «археологом-любителем».) Платиновая Галочка о пристрастиях милейшего вертопраха Вадика, вероятно, догадывалась и комплименты принимала без малейшей подозрительности, но на дядюшку косилась все более и более призывно.
Завьялов немного отпил пивка, прислушался к ощущениям пожилого тела вроде бы в хлам не развозит. Достал из кармана пачку «Беломора» и шлепнул ее на стол.
Ого, Михал Борисыч, от нас респект и уважуха! зарычал Колян, увидев ветхозаветный «Беломор». Не угостите? Давненько я не ощущал отечества
Загасив в пепельнице окурок «Парламента», Косой заполучил в легкие «сладкий и приятный дым отечества», забалдел слегка Дядюшке дал прикурить
Гулянка шла по расписанию. К столику мушкетеров подошел один из посетителей вип-ложи, позвал тело-Кешу исполнить пару партий
Стилист умело отбрехался, предъявив мизинец. Еще по дороге к «Ладье» временные союзники договорились, что к столам «Борис» не подойдет. Стилист, конечно, поупрямился: мол, ежели он доверится мышечной памяти отличного бильярдиста Завьялова, то вполне прокатит. Но Завянь категорически настоял: «Позориться мы с вами, Иннокентий, не будем. Вы, Кеша, через тринадцать дней авось отчалите, а мне позор всю жизнь глотать».
Но наблюдая за тем, как жадно родимое тело глядит на зеленое сукно, Завьялов стал нешуточно переживать. Кешу то и дело теребили, звали. Куафер брехал все неуверенней В его глазах горел огонь недополученного драйва, неутоленной страсти к впечатлениям.
Когда с колен Косолапова привстала Света
Завянь, ну ты чо?! Я тебе фору дам, противный!
Завьялов понял, что они попались. Подвыпившую рыженькую Свету Борис-Завянь должен был обыграть с полностью загипсованной правой рукой! Ослепший на оба глаза, наощупь, обломком кия.