Все вышло именно так, как она мечтала: дворники то ли еще не встали, то ли гребли листья где-то в другом месте, и дорожка по верху склона над набережной была пестро-оранжевой и шуршащей. Кира с детским энтузиазмом шаркала подошвами ботинок по асфальту, взвихривая листвяные волны и наслаждаясь их хрустящим шумом. Давным-давно она завела себе правило подниматься на свой седьмой этаж исключительно пешком независимо от наличия сил, тяжелой поклажи или спешки. Но сейчас она не спешила приступить к обязательным упражнениям: внезапно навалилась усталость, усиливаемая невеселым предвкушением очередных вечерних съемок. Кожа, измученная кистями гримера, зудела, а теплые ботинки, казалось, уже просто жгли ступни.
Это, конечно, не повод нарушать собственную внутреннюю конституцию, но перед восхождением на тринадцать пролетов имеет смысл собраться с силами.
И Кира присела на лавочку. Не так давно набережную а точнее, склон над ней, где высились рядком девятиэтажные башни вполне прилично обиходили, и теперь она выглядела вполне по-европейски: чистые симпатичные лавочки, прогуливающие своих питомцев собачники, густая растительность вокруг аккуратных беседок
Она блаженствовала, подставляя лицо царившему вокруг холодному безветрию. Со стороны моста донесся перезвон колоколов: видимо, в Новоспасском монастыре звонили к заутрене. Кира закрыла глаза, пытаясь услышать в перезвоне новую, незнакомую тему. Это было ее обычной игрой: в каком-нибудь повседневном звуке поймать то, что потом создаст «портретную мелодию» она так это называла. Слышишь, скажем, доносящиеся из квартиры сверху звуки работающей стиральной машины, а потом играешь на рояле нечто в ритме стирки на тему «делаем чистоту». Ну или что-то в этом роде. Это уже много лет было ее любимым развлечением. А может быть, даже не развлечением. В общем, чем-то очень важным и радостным.
Сейчас ничего нового поймать не удалось: на теплый, густой, гулкий звон внезапно наложились отдаленные шаги еще одного любителя шуршать опавшими листьями.
Шаги приближались, постепенно перекрывая производимым шорохом голос монастыря. Кира не позволила себе открыть глаза и посмотреть на единомышленника: пусть лучше спокойненько пройдет мимо тем более, что ее щеки уже ощущали едва заметное прикосновение первых солнечных лучей.
Она про себя досадливо поторапливала шаги, но они внезапно замедлились и, как на грех, прямо перед ней.
Не пронесло. Сейчас будет какой-нибудь восторженный возглас «Ой, это вы?!», и придется улыбаться очередному поклоннику, жаждущему соприкосновения с сидящим на набережной прекрасным. Рявкнуть «Проходите уже, не заслоняйте солнце»? С поклонниками ссориться нельзя, это закон. А так хочется
И Кира нехотя открыла глаза.
Над ней возвышался длинный (продолжающийся почти до верхушек молодых березок на другой стороне дорожки, как показалось ей, сидящей), очень худой человек с аскетичным лицом. Кира по привычке примерила его внешность на возможные роли и решила, что он мог бы сыграть в любом костюмном фильме что-нибудь вроде серого кардинала, или Савонаролы, или главного волшебника, или демона
Длинный смотрел на нее спокойно, без какого бы то ни было восторга, зато с непонятным сочувствием. По всему было понятно, что просто так он не уйдет: разговаривать все-таки придется.
Разрешите сказать пару слов? и он галантно склонил голову.
Кира тренированно улыбнулась, ласково кивнула, но ни на миллиметр не подвинулась на скамейке, чтобы длинный смог сесть.
А нечего. Стоя скажет пару слов, а сидя еще неизвестно
Если вас не пугает вид актрисы с поблекшим после ночной съемки гримом разрешаю.
Длинный пренебрежительно поморщился:
Ну что вы, ваш грим не имеет к вам никакого отношения.
Не слишком понятно, но лучше предположить, что это было задумано как приятные слова.
Собственно говоря, все ваше актерство не имеет к вам никакого отношения.
Это еще что такое?!
Кира почувствовала, как внутри мгновенно разлился тревожный холод. Так было с самого детства: когда кто-то говорил ей что-то обидное или просто неприятное, она не успевала разозлиться. Сначала был вот этот холод. Начинали мерзко подрагивать коленки, и она в ту же секунду верила в то, что сказанное и есть правда. Это потом она начинала думать, соглашаться или не соглашаться, злиться, соображать, что с этим делать, и совершать прочие осмысленные внутренние действия. А вначале всегда был холод, и она ненавидела себя за него. Ей казалось, такая реакция означает, что она вся до последней своей клеточки жаждет только бурных, продолжительных оваций. Поэтому она никогда не читала ничего о себе ни в Интернете, ни где-то еще. То есть совсем ничего ни ругательного, ни хвалебного.
Она даже не успела скептически вздернуть брови, как длинный уточнил без всякой, надо сказать, поспешности:
Нет-нет, я не хочу сказать, что вы плохая актриса ни Боже мой. Вы великолепная актриса. Только это не ваше.
Внезапно Кире показалось, что контур длинного (теперь он стоял на фоне постепенно разливающегося розово-золотого сияния решившего-таки взойти солнца) как-то странно зазмеился. Теперь ее собеседник выглядел словно бы обведенным легким мерцанием.
Это ей совсем не понравилось. Холод тоже никуда не уходил.
Длинный начал нервно расхаживать перед продолжавшей молчать Кирой.
Послушайте, я смотрел один ваш фильм По-моему, это были «Песни разводящихся». Помните, вы там играете на рояле? Я музыкант
Вообще-то могла бы и сама догадаться: потусторонний вид, лицо, явственно демонстрирующее сопричастность высшим материям, недоступным всем, кто не способен отличить музыку Лютославского от музыки Шнитке Сейчас, небось, начнет говорить, что дилетанту не стоит издеваться над тем, чему люди жизнь посвящают. Слышали. И не однажды.
Длинный, видимо, по-своему истолковал проступивший на Кирином лице скепсис и добавил в свой тон еще чуточку убедительности:
Я хороший музыкант, Кира. Простите, я не знаю вашего отчества
Она легонько мотнула головой вот еще, какое там отчество!
Спасибо. Так вот я уверен, что вы импровизировали причем в тот самый момент, когда играли. Более того, я уверен: если бы в фильм вошли все дубли, которые вы сняли всюду музыка была бы разной. Это так?
Ничего себе, какой догадливый
Огромные чуть навыкате, как у восточных мужчин темные глаза длинного полыхнули гордостью:
Можете не отвечать, я все понял. Я прав. Тогда еще одно предположение: мне показалось, вы играли своего рода портрет, что ли человека, который играл с вами в той сцене.
Силуэт длинного зазмеился чуть сильнее, но Кире это уже не мешало слишком уж стало интересно:
Ну да, я с ним разводилась, а в этой сцене вдруг поняла, что
Нет-нет, досадливо поморщился длинный. Вы сейчас говорите о персонаже, а я об актере
Кире пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы прийти в себя.
Не удивляйтесь. Я просто несколько раз сталкивался с этим актером, и у меня есть свое представление о нем. Он и длинный тонко усмехнулся, он, скажем так, не очень похож на персонажа, которого играл в том фильме. Так вот то, что вы играли, не имело отношения к персонажу. Музыка не подходила. Понимаете, настроение не сходилось! Вы играли то, как относитесь именно к актеру.
Окончательно забыв про привычное актерское «держать лицо», Кира тихонько выругалась то ли восхищенно, то ли ошеломленно.
Длинный внимательно посмотрел на нее и покачал головой:
Вы сейчас будете удивляться дескать, тогда никто этого не понял, даже режиссер, а режиссер был хороший, по-настоящему хороший. А тут пришел какой-то странный мужик и вдруг все понял. Не удивляйтесь, дело сейчас не в этом.
Его голос вдруг стал доноситься до нее так гулко, будто в монастыре снова зазвонили колокола, и звонили эти колокола словами длинного.
Дело в том, неумолимо продолжал длинный, наклонившись ближе к Кириному лицу, что вы даже не понимаете меры своего таланта. Вы прекрасная актриса, спору нет, но ваше актерство по сравнению с вашим музыкальным талантом это как ну не знаю как рисунок одаренного первоклашки по сравнению с росписью Сикстинской капеллы.
Спасибо, конечно подавленно пробормотала Кира, но продолжить длинный ей опять не дал:
Не гневите судьбу! Ну поверьте же мне, это просто опасно! Судьба охраняет свои дары
Теперь его голос казался Кире совсем странным: будто бы колокола грохотали совсем рядом, а она сама была завернута в толстый слой ваты и не разбирала ни слова. Лицо длинного придвигалось все ближе и ближе, змеилось все сильнее и сильнее
От ужаса Кира на секунду зажмурилась, а когда снова открыла глаза, длинного рядом не было. Колокольный звон сразу отдалился, начал стихать и довольно скоро совсем истаял. Наступила тишина.
Кира растерянно огляделась.
Никого. То есть вообще ни одного человека.
Ну не мог же этот сумасшедший длинный просто растаять в воздухе вслед за колоколами!
И уйти бесшумно он никак не мог: дворники так пока и не вышли на промысел, и все кругом было завалено сухими листьями.