А вы что в той экспедиции делали, какие травы изучали? нашёлся Серёгин.
Не-е я не собирал, я поклажу ихнию возил да как охрана от зверя. Я с детства охотиться люблю. Ну, проводник ещё у них был, но тот парень бздиловатый, как темняет костёр, начинает палить, а если дров мало, то чуть не плачет, так страшно ему значит, и не спит всю ноченьку, и господам не даёт А тигр, он чё, у них там на востоке, значит, тигр главный, не страшней медведя нашего, а захочет сожрать, сожрёт, ничего ты супротив него не сделаешь, нет, ну если только дома сидеть Нет, вы не подумайте, я без претензий, но ведь коль назвался проводником к тому ж деньги платили хорошие. Ну, а у вас что за экспедиция?
«Ну вот, началось», подумал Серёгин.
Чего ищите? последовал ещё один вопрос.
Заболел я в дороге, начал Серёгин, в панике глядя на Лизу, чуть не помер, если бы
Если бы вовремя не подкрепился, перебила его Лиза, у меня всё готово, расстилая между сидящими у костра чистую холстину, объявила она. Потом появилась жареная рыба, сухари, чай, а к чаю плошка брусники, мёд.
А мёд-то откуда? удивился Арсений. Дикий?
Да, дикий, потрогал Серёгин переносицу, вот утром ещё опухоль была.
Арсений разулыбался, развязал свой мешок, достал две большие варёные картофелины, достал большой кусок сахару, завёрнутый в тряпицу, осмотрел его, и снова завернув, несколько раз сильно ударил его рукояткой своего ножа. Осколки эти высыпал он прямо на брусничку, а кулёк его, уменьшившись вдвое, вновь спрятался в мешке.
А кружечка, милая хозяюшка, у меня своя есть, так что и вы садитесь с нами. Он извлёк из мешка и протянул Лизе большую алюминиевую кружку, которая, видимо, и роль котелка не раз выполняла. А не родня ли вы будете Акулине Андреевне?
Лиза замерла, вглядываясь в лицо Арсения; кто он с добром, иль лиходей какой, кикимор не было уже третий день, найти их мог кто угодно. Лиза кивнула, лицо Арсения расплылось в улыбке:
Нет, вы не подумайте, я без претензий, просто знакомы мы с ней и благодарен я ей очень.
Лиза, видимо, решила сменить тактику:
Пятый год у бабушки живу, а вас не помню.
Хе, пятый год, вы с кружкой аккуратнее, пожалуйста, она сейчас горячая будет очень. Пятый год. Я тогда моложе его был, Арсений кивнул на Серёгина и, увидев в его глазах неподдельный интерес, остановился на нём как на главном слушателе.
Захворал я тогда, нет, не так купил я ружье.
Всякое рассказывают про бабушку, но чтобы она оружием торговала не было такого.
Арсений уставился на Лизу, даже жевать перестал, но Лиза не смогла остаться серьёзной и, прикрыв рот ладошкой, захихикала. Хотя Арсений и улыбнулся, но шутки, скорее всего, не понял, снова повернулся к Сергею и продолжил:
Мы тогда в Назимово артелью рыбацкой стояли, для купца Гадалова белорыбицу черпали, вот предприимчивый мужик был, все артели на золото набирают, а он золотарям рыбу возит, да ещё и больше их имеет. Да и приятнее это, верно, с рыбаками дело иметь, нет средь них татей да разбойников, во всяком случае, не столь, как в золотарях. Ну, а охоту я с детства уважаю, это говорил уже, про то и артельщики мои все знали да и в деревне многие, и дед там один был вот даже имени его не помню, древний дед, за сто лет уже ему было, нашёл меня в бараке, сам пришёл и ружьё принёс. «Купи, говорит, ружьё моё». Глянул я ружьишко это, смотреть на него без слёз нельзя, древнее, как и дед этот, ржавое, всё болтается, приклад проволокой перетянут, ну чтоб совсем-то не развалился. «Не надобно, говорю, ружья мне, есть у меня ружьё». А дед не отступает: «Это лучше», пристал, как лист банный, а тут ещё и мужики собрались, да давай ставки делать, ну понятно, хотели они деда этого осмеять, кто, мол, на сто шагов в шляпу попадёт. Да ты представляешь, дед и на это согласен. Ну, тогда я и согласился, из уважения к старику, цену он назвал смешную, я даже хотел больше дать, чтоб он ушёл и не уговаривал меня, не позорил перед мужиками. Берёт он, значит, у меня деньги и говорит: «Я тебе его совсем продаю». Я смеюсь: «А как ещё, дедушка, ещё продавать-то можно, по запчастям што ли, или на полдня? Полдня моё, полдня снова ваше будет?» Мужики хохочут. «Нет, говорит дед, скажи, я совсем его покупаю, да громко скажи, чтобы все слышали». Ну и сказал я, что требовалось, все тогда подумали, что это шутка такая. Ушёл дед, а к вечеру помер. Бросил я ружьишко это под нары, да и забыл про него, да как оказалось ненадолго, с ружьём моим, с тем, которым я так гордился, беда приключилась. Вовка шалопай, пацан у нас в помощниках был, нет, я к нему без претензий, коль твоё ружьё, то в чужие руки его давать не смей, правило такое есть, а я вот Убери, говорю ему, ружьишко под нары мне, а он, из лучших намерений, конечно, в мешок его завернул, из-под соли Как увидел я это дело, плохо мне сделалось всё ржа съела: и ствол воронёный, и механизмы хитрые, что внутри с пружинками, и курочки точёные. Мастер там авторитетный был, ничего сделать нельзя, говорит, видишь, говорит, все пружины ломаются, соль в себя натянули. Вот и вспомнил я тогда про дедову одностволочку. Да и рыбалка у меня в ту осень не заладилась, пошёл в тайгу и, представляешь, каждый выстрел удачный, как бах, так в сумку, как бах, так снова в сумку, даже подранка никогда не было, Арсений быстро разобрал щучью голову, при этом даже не взглянув на неё, смачно обсосал и, покидав кости в костёр, продолжил.
На лице Лизы не было и тени улыбки, Серёгин тоже не проронил ни слова, лишь закинул в рот кусочек сахару и запил его остывающим чаем.
Ну, приехал я домой и охотой занялся, всю деревню в сезон дичью снабжал: так раздавал, коптил, солил, скупщикам сдавал. Я тогда лучшим охотником считался, по конкурсу у них, значит, первую премию взял, пятьдесят рублёв, значит, половину припасами дали, а половину, значит, деньгами. Вот пока эти конкурсы всякие, там ещё по мишеням стреляли, захворал я шибко. Вот тогда и познакомился я с твоей бабушкой. Он обнял свою кружку обеими ладонями, отхлебнул из неё, улыбнулся, глядя на притихшую Лизу, и вновь заговорил. Всё болело, ничего не помогало, лекарь из Енисейска приезжал, брюхо хотел резать, не дался я. Посмотрела меня Акулина Андреевна, брюхо моё даже и мять не стала, только голову немного потрогала, всё больше о жизни расспрашивала, а потом и говорит: «Всё само пройдёт, как только на охоту пойдёшь». «Как так?» говорю. «Бес в ружье твоём живёт, охотой он шибко увлекается, не может, стало быть, без охоты, и тебе не даёт. Ни друзей у тебя, ни супружницы не будет, потому как вещи эти с охотой не совмещаются». Это, мол, он так считает. «Но не расстраивайся, говорит, бобылем будешь жить, но пользу людям всё равно приносить можно, и деток нарожать можно, только воспитывать их другие люди будут, но зато жить будешь, пока сам не устанешь». Поблагодарил я Акулину Андреевну, домой еду, думу думаю; и поверить страшно, и ведь правду сказала, ничем, кроме охоты, заниматься не могу. Раньше и рыбачил, и лодки мастерил, грибы-ягоды заготовлял, а горшки какие мы с родителем делали, он из Мордовской родом-то, загляденье. А сейчас все, кроме ружья этого, из рук валится. Проверить решил: взял ружьё это, да в лес отправился, родитель мой ругается: «Куда пошёл, еле на ногах стоишь». В лес пришёл, а хворь как рукой сняло. Охотиться стал, но проблема-то осталась. И ещё чего заметил: на испуг соболя один раз стрелил, густущая ёлка была, а он там, значит, схоронился, пальнул я по верхушке, наугад, смотрю, а он камнем вниз падает. А потом специально, значит, мимо целить стал. Сидит глухарь на одной стороне дерева, а я на два аршина левей, ну, или выше его, садану, а глухарь на землю падает. Патроны плохие специально снаряжать начал, ну, там порох дрянной или недовес какой делать начал, всё равно все выстрелы удачные. Это, стало быть, бесёнок этот мне помогать вздумал. Тогда у меня и возникло решение это, да ещё рассказали, что батенька мой, когда, значит, ругал меня про охоту-то эту, заболел крепко, кровь горлом пошла, еле жив остался. Отправился я пряменько к Акулине Андреевне. «Пересмотрел, говорю ей, я позицию жизненную, что делать, может, в речку его бросить, ну, ружьё-то это проклятое». «Нет, говорит, не поможет; его уже и в огонь бросали, и о камни били, только злобу-ненависть к себе возбудишь, зачем тебе это». «Делать что-то надо, говорю, двух дней не могу в деревне прожить, в тайгу всё гонит, проклятый». «Не ругайся, говорит она мне, сам же его купил, вспомни лучше, как это было, помнишь ли, что говорил тебе человек этот, что с тебя сказать потребовал». «Да, говорю, помню, словно вчера всё было». «Ну вот, и тебе так сделать надобно, коль избавиться от него хочешь, то совсем и продавай» Поехали мужики на ярмарку, да и я с ними увязался, будто купить мне надо что-то. Неделю ехали, неделю шесть обозов утками да рябками кормил, не могли нарадоваться мужики. А потом понять не могли, ну зачем я за бесценок ружьё такое славное продал, а у меня как камень с души свалился
А ты, я понял, не местный? и не успел Серёгин рта раскрыть вдогонку, задал второй вопрос: За невестой приехал? Да? его глаз глянул в сторону Лизы, свататься, да?
Из Енисейска я но нет, заболел Серёгин глянул на Лизу: щёки её пылали, в таком смущении Сергей её ещё не видел, и, хотя глаза её были опущены, она нашла в себе силы вмешаться в разговор:
Да, хворый он, лихорадка у него была страшная, еле выходили мы его с бабушкой, идти он пока не может. Пока до речки идёт, вон, два раза отдыхает, вот я с ним и осталась. А его вы ни о чём не спрашивайте, у него последствия на разуме остались, путает он всё, а иногда и совсем непонятное говорит, да и вредно ему, наверное, говорить. Вы лучше ещё расскажите что-нибудь, ловко у вас это получается.
Серёгин, не ожидавший такого поворота, сначала опешил, а когда сообразил про все прелести такой позиции, закивал головой, радуясь удачному выходу из ситуации, но с тревогой соображая, действительно ли Лиза так считает, и что она знает о нём по-настоящему. Арсений несколько раз перевёл свой взгляд то на одного, то на другого: