Да, было несчастье, страх большой, и никто так долго и так терпимо не вынес это в себе как она с минуты, как увидела кровь на постели. Не передать что было в ней. Кто не как она хотел, пусть и растерянно, ребенка, как не она выносил в себе желание его? И почему так, в чем причина не могла сказать. Сколько про себя не спрашивала не было ей ответа. Врачи разводили руками бывает. И может, все бы ничего, и обошлось, если б с Алексеем получилось. Зачем он так? думала она. Отдалился, охладел. Она думала винит ее, что не смогла выносить. Но так не знает же никто почему, уж никто как она так не хотел.. от того незнания была у нее надежда, что дело не в ней, не в нём. Что необъяснимое несчастье, из тех, что случаются и не сказать кто виноват. Потому была надежда в ней. И вот Алексей.. Огрубляя, она считала бросил ее. Знала, что сложнее всё, что не так просто, и сама она сгоряча наломала всякого но сама с собой винила всё ж его. Потому, как настал момент, порвала сама, первая, и прогнала чего уж винила и простить вот так за раз не думала.
И вот снова появился шанс, она узнала о ребенке. Мысли ее стали отходить от Алексея. Она больше думала о будущем. Не рассказывала ему. Едва выдержала, когда они разъезжались. Чувствовала нужно сказать, но выдержала. Она так и называла это «выдержать». И напрягала все силы. Когда смогла и они перестали встречаться, а после и разговаривать, Ольга даже почувствовала новые силы, закалку. И матери долго не говорила. Так себя и «держала», пока не стал округляться живот, а когда рассказала, со скандалом заявила молчи и ты. Испугавшись за ребенка, за нервы Ольги, Ирина Владимировна обещала.
Только сегодня утром, через ощущение родов, Ольга поняла, что он правда появится на свет, станет отдельным человеком. И будет у него папа и мама. Как же так, говорила себе Ольга через порывы начальных схваток, когда ее окружали врачи и медсестры, как же так, ведь он отец, у него свое право к этому новому человеку. Эта простая, прямая мысль огорошила ее и стало стыдно, как она раньше об этом не думала. До того ее тревожила забота об их союзе, своих чувствах к Алексею, их совместной жизни. Оказалось, среди этих раздумий не было мысли об отцовском праве, о чувствах Алеши. Он тоже чувствовал, переживал может, даже что-то подозревал, догадывался. Как же его чувства? Ольга совсем не подумала об этом с его стороны, а смотрела лишь от себя. Это было так просто, даже примитивно, и оставалось дивиться себе как она не видела такого ясного, простого момента.
ГЛАВА II
1
Когда Алексей повернул в город, Иван Николаевич прошел островок бурьяна, лощину и вышел к большому дачному сектору. Хотелось побыть одному, побродить безлюдными окраинами садовых участков.
Отделенные от города железной дорогой и лесополосой, дачи выделялись заводчанам еще полвека назад. Начиналось всё с энтузиазмом. Рабочие были молоды и полны сил. Своя картошка, огурцы и зелень дополняли дефицитные столы и подсобляли грошовой зарплате. Прошло время, вернее сказать время ушло, и теперь редко кто в окружении Ивана Николаевича сажал огороды. Домики покосились, частью сгорели, в других выбиты стекла. Дачи растаскивались на металлолом, кирпичи; в других летом жили бродяги. Изредка, кое-где показывались бывшие заводчане в потёрханных спортивных костюмах, пололи или копали картошку, резали зелень, ловили на скамеечках солнце. Здесь в изобилии водились куропатки, обирали груши и рябины дрозды, а зимой Иван Николаевич гонял по линиям ушастых зайцев.
Воздух по-осеннему чист. Сады уже потемнели. Заморозков в мае не случилось и теперь округлые кроны ломились Антоновкой. Собирать ее еще рано. Земля усыпана не гнилой еще, наливной Мельбой и запах свежести пропитан медовым духом. Тишину нарушают стайки дроздов на пурпурных рябинах. Где-то стрекочет сорока, мелькая в ветвях белыми погонами и оповещая об идущем человеке.
Только вот с утра, как не хорохорился он перед Алексеем, не задалось у Ивана Николаевича настроения. Выход на природу сгладил волнение. Но после ухода сына стало Ивану Николаевичу неуютно с самим собой и своими раздумьями. Радость от охоты перебивало смутное беспокойство и волнение как предчувствие наподобие того, что испытывала Мария Александровна в дороге.
Заглавной фигурой в его раздумьях служил Алексей. Иван Алексеевич вспоминал в шебутной молодости, в суровом труде думалось: сейчас наработаем, основу скуем, забетонируем, и легче будет, а околеем семья в достатке, и детям увереннее, крепче жить в их новой молодости, не то что ему. И всего того не случилось. Капитал с их зарплаты не скопился, а после обокрали разом всех хорошо это мы помним, господа, пока живы не забудем. Легче не стало ни им, ни детям нет уверенности и нет покоя. Начались годы выживания. За каждый день дрожишь, знать не знаешь что будет. Беспокойство нарастает, нервность в людях, а следом у одних слабость и бессилие, у других злоба. До чего до жил везением считал, что семью сохранил, о большем и не думал. Маша опора, нежность его. Алексей. Когда он вырос, Иван Алексеевич стал жалеть, что ребенок один. И не мог ответить, почему так вышло. Сколько борьбы, усилий в пустую. Не заметили времени. Нет у Алексея братьев сопутников, сестер утешительниц. Глянуть по правде и семьи нет. Это жаль было, в семье сила видел Иван Алексеевич. У него самого братьев трое и сестер пара. Разворотило всех, разметало по стране то правда; но всё ж крепко, дружно в молодости жили, помнил он что бывает семья. Смотрел Иван Николаевич на всю жизнь свою, чем дольше жил, тем чаще смотрел со стороны и выходило не удалась жизнь. В целом, в общем как-то не удалась. Кажется хорошо, неплохо, все живы-здоровы, не голодают, чего желать еще. А не так всё как-то. Иначе ему виделось.
Заглавной фигурой в его раздумьях служил Алексей. Иван Алексеевич вспоминал в шебутной молодости, в суровом труде думалось: сейчас наработаем, основу скуем, забетонируем, и легче будет, а околеем семья в достатке, и детям увереннее, крепче жить в их новой молодости, не то что ему. И всего того не случилось. Капитал с их зарплаты не скопился, а после обокрали разом всех хорошо это мы помним, господа, пока живы не забудем. Легче не стало ни им, ни детям нет уверенности и нет покоя. Начались годы выживания. За каждый день дрожишь, знать не знаешь что будет. Беспокойство нарастает, нервность в людях, а следом у одних слабость и бессилие, у других злоба. До чего до жил везением считал, что семью сохранил, о большем и не думал. Маша опора, нежность его. Алексей. Когда он вырос, Иван Алексеевич стал жалеть, что ребенок один. И не мог ответить, почему так вышло. Сколько борьбы, усилий в пустую. Не заметили времени. Нет у Алексея братьев сопутников, сестер утешительниц. Глянуть по правде и семьи нет. Это жаль было, в семье сила видел Иван Алексеевич. У него самого братьев трое и сестер пара. Разворотило всех, разметало по стране то правда; но всё ж крепко, дружно в молодости жили, помнил он что бывает семья. Смотрел Иван Николаевич на всю жизнь свою, чем дольше жил, тем чаще смотрел со стороны и выходило не удалась жизнь. В целом, в общем как-то не удалась. Кажется хорошо, неплохо, все живы-здоровы, не голодают, чего желать еще. А не так всё как-то. Иначе ему виделось.
Ударом для них с матерью стал разрыв Алексея и Ольги. Иван Николаевич осторожничал, не вмешивался, боясь навредить, переживал тяжело и незаметно. Ольга им нравилась и со сватами они ладили. Оборвалось всё разом, вдруг и неясно. Порой казалось и Алексей до конца не понимает. Исправить не получалось. И в этот приезд Иван Николаевич видел Алексей сам не свой, переживает до сих пор.
Дело шло к обеду. Над головой прошелестела стайка пуганных дроздов, впереди озабоченно стрекотала сорока. На очередном повороте он услышал необычный шум и грохот с крайнего ряда дач, будто там что-то ломали. Иван Николаевич подошел ближе. Снова что-то грохнуло. Мальчишки, наверное, подумал он. Шпана с окраин любила шерудить по дачам в поисках цветмета и выпивки. Дамик откуда слышался грохот был из капитальных, кирпичный, на редкость ухоженный. Есть что стащить. Иван Николаевич думал разогнать шпану. Он бы не пошел, ну их, дураков. Да сколько ж можно растаскивать, грабить всё, рушить? Посредь бела дня!
У домика мелькнула темная фигура. Охотник бывалый, подходя Иван Николаевич разрядил от греха ружье, зашел в калитку, кликнул:
Эй, кто здесь?
Тихо. Прошел вдоль стены, свернул за угол. Дверь.
Чего шумите! крикнул.
Навстречу из дома вышел мужик его лет, в потертом ватнике, спортивных штанах. Странный. Темное, словно чумазое, лицо. Иван Николаевич немного растерялся.
Вы чего тут, дом ломаете?
Мужик молчал и смотрел не него. Иван Николаевич сдернул с плеча ружье. В окне дома увидел второго. Совсем молодой, худой и чернявый.
Чего грабите! крикнул Иван Николаевич первому. Милицию вызвать?
Тихо дядя, голос сзади.
Третий, подумал Иван Николаевич. Сколько ж их здесь?
Не дергайся, повторил голос из-за спины.
Мужики, я ж вам ничего, Иван Николаевич примирительно опустил ружье. Спокойно.
Первый, в дверях, дернул лицо в улыбке, будто в оскале. Мелькнуло что-то в черных его глазах, как искра вспыхнула. Не к добру, подумал только Иван Николаевич, и тут что-то с отчаянной силой ударило его сзади, и всё пропало.
2
Чтобы ни было в чувствах и мыслях Алексея, безразличная к нему общая жизнь шла своим чередом. Жители дрессировано откликались на эхо далекой войны, реже на внутренние дела навроде Крестного хода. Теребили заботы каждого дня о тепле и хлебе, срочности, распоряжения. Важные для страны события и волнения утопали в повседневности. Никогда еще наша хата не была настолько с края. Скажут блаженная болотина, суета и скука. Но это был тот необходимый уклад, где всё копошились для продолжения биологического существования, не имея сил изменить условия. Словом, шла обычная жизнь.
Со стороны Алексей не был похож на того, кто ходит в театры (ходит один), да еще после охоты и вовсе дикость, нестыковка и прочитай он такое в книжке, вот вам крест (или зуб отдай), не поверил бы. Он сам с усмешкой раздумывал об этом. Ты же слишком обычный, говорил он себе, ты же из этой общей безразличности, что копошится сама по себе, и нет ей дела. При всем том он ходил в их крохотный местный театр в каждый приезд к родителям едва не со школы, точно это была добрая привычка, которая напоминает старикам о молодости.