Первым прямая дорога в сотню лучших вузов, вторым в базовые вузы дистанционной формы обучения и третьим в колледжи и лицеи-ПТУ.
Спасибо светочу научной гуманитарной мысли Тине Канделаки1, непорочными устами которой только что эта система навечно закреплена в Инстаграме как курс на национал-социализм. Еще большее спасибо ей за попытку исправить собственную неграмотность она оправдала свою описку обилием социальных инициатив в свежем Послании Президента.
Так что, #Всенаматч!
С ВЕТРОМ В ПОЛЕ
Девушка ушла.
Вот уже полгода я видел ее в одно и то же время в кафетерии крупного магазина. Обычно она появлялась в 11 часов когда ранние пташки из числа преуспевающих гастарбайтеров успевали наскоро перекусить, громко обсуждая свои строительные дела по-узбекски или таджикски, а молчаливые любители бизнес-ланча еще не подошли. В кафетерии сидело два-три случайных пенсионера, вроде меня, и матери с детьми. Дети были школьного возраста, видимо, как раз по пути из школы домой. Мамы что-то внушали им, время от времени отвлекаясь на разговоры по телефону. Они сразу начинали широко улыбаться, громко говорить и неестественно хохотать, оглядываясь по сторонам все ли оценили их позитив и очарование. Могу сказать, что все, кроме их собственных детей.
Девушка была лет тридцати свежая и розовощекая. Нежный румянец, полные губы и слегка раскосые глаза привлекли мое внимание сразу. Она никуда не спешила, выпивала чашечку кофе, потом сидела, задумавшись, какое-то время и быстро уходила. Я ни разу не видел, чтобы ее кто-нибудь сопровождал или звонил ей по телефону. Одета она была всегда со вкусом ярко, но не вульгарно. Я бы даже сказал стильно.
Кто она? Разведенная жена небедного мужа с хорошим содержанием? Судя по графику посещения кафетерия, вряд ли она где-нибудь работала. Для фриланса она слишком регулярно посещала кафетерий. Богатая содержанка или дочь богатых родителей, предоставивших ей свободу? Я терялся в догадках, продолжая любоваться ей, как редкостным цветком. Молодая вдова, получившая наследство? На последний вариант наводила ее постоянная задумчивость, граничащая с печалью.
При виде ее я невольно вспоминал Заболоцкого:
Отвори мне лицо полуночное.
Дай войти в эти очи тяжелые.
В эти черные брови восточные.
В эти руки твои полуголые.
Именно восточные. Чем-то она напоминала мне Ольгу Куриленко времен не «девушки Бонда», а партнерши Джереми Айронса.
Может, она, как и я, приходила сюда за прививкой от провинциальности? В нашем маленьком городке было немного мест, где не ощущалось мертвящее дыхание русской провинции. «АВ-маркет» был одним из них. Надо отдать должное новым хозяевам, когда они купили голландский «SPAR» и повесили новую вывеску, сам магазин, с тщательно выстроенным прежним директором сервисом, почти не тронули. А прежним директором я просто любовался. Он успел поработать в европейском ритейле за границей и новый магазин «выстраивал» с начала его строительства. Часто я видел его в торговом зале. Причем, не с инспекцией подчиненных. Если он видел, что где-то товар сдвинулся или упала упаковка, не звал уборщицу или мерчендайзера, а сам устранял «прокол» в своем отлаженном до мелочей хозяйстве. И это было главным его сотрудники старались во всем походить на него. Он оборудовал свой кабинет экраном и видеотехникой и сам проводил тренинги для персонала. Как-то я предложил ему свои услуги, но он вежливо уклонился. И, глядя на результат, я с уважением отнесся к его решению. Часто бывая в Москве, я не встречал супермаркета, в котором мне было бы так же уютно, как в нашем.
Видимо, просто ей тоже нужна была эта атмосфера маленького, но приличного современного города.
СКРИПАЧ В ПРОМОРОЖЕННОМ ЗАЛЕ
Филармония в Херсоне представляла собой обычное старинное здание, выкрашенное когда-то розовой краской и украшенное обычными же гипсовыми гирляндами цветов и гроздьями винограда. Посещалась она из рук вон плохо, но нас это устраивало, поскольку в зале всегда можно было выбрать удобное место, и иногда даже сиживать в ложах.
Но вот репертуар концертов и музыкантов просто поражал. В маленький Херсон иногда приезжали мировые знаменитости, о которых местная публика имела смутное представление. После их отъезда она тут же забывала их звучные имена, погружаясь в привычное фланирование по вечернему проспекту Ушакова. Насколько торжественно соблюдался ритуал-таинство вечерней прогулки в Херсоне, мне больше видеть не приходилось. Это было крейсерское следование в кильватере и фарватере встречных потоков по обеим сторонам проспекта туда-сюда, сюда-туда и обратно
Но вот репертуар концертов и музыкантов просто поражал. В маленький Херсон иногда приезжали мировые знаменитости, о которых местная публика имела смутное представление. После их отъезда она тут же забывала их звучные имена, погружаясь в привычное фланирование по вечернему проспекту Ушакова. Насколько торжественно соблюдался ритуал-таинство вечерней прогулки в Херсоне, мне больше видеть не приходилось. Это было крейсерское следование в кильватере и фарватере встречных потоков по обеим сторонам проспекта туда-сюда, сюда-туда и обратно
Шли семидесятые годы еще не застой, но предчувствие его.
Как-то в феврале мы с Геной взяли билеты на концерт итальянского скрипача Уто Уги. На афише было указано, что он является концертмейстером Нью-Йоркского и Филадельфийского оркестров.
На концерт собралось восемнадцать человек. Мы сидели в промороженном насквозь зале, не раздеваясь и сбившись в кучку видимо, инстинктивно надеясь, что так будет теплее. Билетерши шепотом попросили нас рассесться в шахматном порядке, чтобы создать хотя бы видимость заполненности зала. Мы послушно расселись. В ложе за моей спиной стена была покрыта инеем.
Вышел маэстро. Он был в смокинге со сверкающей в луче прожектора скрипкой явно, старинной. Мы замерли, и он начал играть. Он играл и играл, а мы просто потеряли ощущение времени так хорошо он играл.
Где-то в конце третьей пьесы я обратил внимание на то, что на его лице появились капельки пота. Потом капельки стали собираться в маленькие ручейки и потекли по лаку корпуса, грифу и капля за каплей стали падать на пол, сверкая в луче прожектора. Зал затаил дыхание. Мы видели мастера, которому было неважно где он и кто перед ним. Он играл не для нас, а для того, кто был нам не виден. Того, для кого только и играет настоящий артист.
Маэстро закончил. Он был бледен. Мы аплодировали. Мы только что увидели в маленьком зале провинциальной филармонии настоящее чудо.
Позже я узнал, что директор нашей филармонии дружил с директором Одесской филармонии и тот всегда посылал доставшихся ему знаменитостей в маленький Херсон. И спасибо ему за это.
PS Каждый раз, когда я смотрю эпизод «Оттаявшие звуки» из мультфильма о Мюнхгаузене, я вспоминаю этот концерт в промороженном зале херсонской филармонии, и звуки волшебной скрипки Уто Уги снова оттаивают в моей памяти.
Кстати, Уто Уги жив-здоров, живет в Италии и записывает музыку в студии.
БОЛЕРО
Вечером мы с Геной пошли в Большой зал консерватории на что-нибудь. Гена окончил музыкальную школу и потому музыку слушал осмысленно. Я же слушал ее по-крестьянски напряженно, пытаясь понять, что же в ней такого есть. Я чувствовал, что есть, но не понимал что. Упорство же мое объяснялось надеждой на то, что еще чуть-чуть и мне откроется тайна музыки, благодаря которой я смогу понять что-то еще более глубокое, о чем догадываюсь пока смутно. Ведь не зря же Ницше сказал, что консонанс в музыке нам дан только для того, чтобы мы не сошли с ума от ее истинной сущности реального диссонанса.
Итак, в программе был концерт французских романтиков почти полный консонанс с легкими признаками диссонанса. Было жарко и душно, а в буфете не было холодильника. Мы выпили по бокалу теплого сладкого шампанского и поднялись на балкон. Весь балкон был занят студентами консерватории (видимо, их пускали бесплатно, что было бы вполне справедливо).
В первом отделении были фортепианные пьесы Дебюсси. В перерыве нас разбудили громкие голоса студентов, и мы вышли подышать во внутренний дворик консерватории. Все второе отделение было отведено под «Болеро» Равеля, которое я знал почти наизусть и мог довольно похоже отстучать его нарастающий ритм. Но скучать не пришлось. Неподалеку от нас сидел парень, который слушал с закрытыми глазами и потихоньку начал сопровождать музыку руками. Наверное, с дирижерского факультета, успел подумать я, как вдруг заметил, что ускоряющийся темп музыки вызвал ускорение жестикуляции парня и вскоре его начало бросать из стороны в сторону. От падения в партер его удержали два соседа, которые, видимо, наблюдали это не в первый раз. Он открыл глаза, явно смутился и затих, прикрыв глаза.
Но, через некоторое время, его опять пришлось удерживать. И так до самого конца. Более экспрессивного восприятия музыки я в жизни не видел. А парень остался в памяти как пример полного погружения в дело, которым занимаешься в жизни. Сейчас принято говорить «по жизни». Сравните эти два выражения, и вы поймете, насколько бледно и картонно звучит последний вариант. Это скольжение по всему, что тебя окружает, без оставления следа в нем. И напоследок Сейчас вместо «скольжение» сказали бы «серфинг».