Ну так и что? Чего тебе было ночью бегать?
Дядька Творян! просительно заговорила девушка. Поворожи на эту девку! Кто она, живая или морок?
Дела мне мало! возмутился Творян и даже отвернулся от Смеяны. И ради этого ты мне спать не даешь? Ты смотри, девка! грозно хмурясь, пригрозил он. Я терплю, да вот возьму и превращу тебя в лягушку! Будешь у меня в горшочке сидеть да помалкивать!
Жди! дерзко крикнула Смеяна. Я тебе тогда уснуть не дам! Всю ночь буду квакать!
А вот не будешь!
А вот буду! Буду, буду! Смеяна замолотила кулаками по земляному полу, затрясла разлохмаченными косами. Ты, дядька, со мной не ссорься! Ты лучше погадай я сразу уймусь!
Вот еще! Ради всякой блажи Надвечный Мир тревожить!
Да ты не можешь! с вызовом воскликнула Смеяна. Не суметь тебе, вот и отпираешься!
Мне не суметь? закричал Творян, возмущенный ее дерзостью, и даже грохнул кулаком по лавке. Да ты помнишь, с кем говоришь? Быть тебе лягушкой!
Не суметь! не слушая, кричала Смеяна. Это тебе не телушку заблудшую искать! Не рыбу с лягушками пополам в сети манить! Позабыл давешнюю уху!
Да ты свирепо начал Творян, взметнув брови и швыряя глазами молнии в отблесках пламени.
Мало кого не бросило бы в дрожь при виде гнева ведуна. А Смеяна вдруг задорно сощурила глаза и рассмеялась. И Творян остыл, словно устыдился шумной ссоры.
Мужа тебе рябого! от всего сердца пожелал он. Плюнуть бы, да огня стыдно. А тебе зачем про эту девку знать?
А любопытно! ответила Смеяна, точно это было самое надежное основание. Она уже видела, что дело ее удалось и Творян согласен попробовать.
Да как же я на княжича стану ворожить? Был бы он сам здесь
Врешь, дядя, да не обманешь! с торжеством ответила Смеяна. Не надо его самого. У меня вот что есть.
Она извлекла из-за пазухи туго свернутый платок, которым Скоромет на берегу перевязывал лоб Светловою. На тонком белом полотне темнело засохшее пятно крови, к которому пристало несколько золотистых волосков.
Чтоб тебя кикиморы щекотали! Вот сядет на шею полудянка, так узнаешь! Ворча, как глухой дед, Творян встал и ушел в темный угол избушки. Сама за водой пойдешь!
Пойду, пойду! примирительно отозвалась Смеяна. Кринку давай.
Сама возьми. Или забыла, где лежит?
Смеяна подхватила с полки в углу кринку из красной дебрической глины и мигом исчезла за темным порогом. Черный кот метнулся за ней. А Творян вернулся к очагу и снова сел, осторожно поставив рядом с собой на пол большую глиняную чашу с тремя маленькими круглыми ручками и широким горлом, вокруг которого шла полоса сложного узора. Полоса делилась на двенадцать частей, и в каждой был написан знак одного из двенадцати месяцев. Во всяком уважающем себя роду хранится, передаваемая от бабки к внучке или от деда к внуку, такая чаша, священный сосуд для гаданий и заклинаний, малое подобие Чаши Годового Круга, которой владеет сама Мать Макошь.
Смеяна с полной кринкой вернулась скоро другой бы и светлым днем не обернулся к ручью и обратно так быстро, как она темной ночью. Не дожидаясь указаний, девушка перелила воду в чашу.
Отойди! буркнул Творян. Не лезь под руку.
Не возражая, Смеяна послушно отошла в самый дальний угол и села там. Добившись своего, она стала удивительно тиха и послушна, для нее пришло время молча смотреть и ждать. К ворожбе у нее имелось способностей не больше, чем к рукоделию, и с ведуном она дружила вовсе не потому, что он готовил ее в преемницы, а просто из любопытства. Ее искусство врачевания опиралось не на премудрость, перенятую с учением, а все на то же лесное чутье: знаю, что надо делать так, а почему не знаю. Она никогда не задумывалась, а почему, собственно, нелюдимый колдун, не общавшийся без нужды даже с родичами Ольховиками, терпит ее присутствие и выполняет ее просьбы. А Творян никогда и никому не признался бы в том, что присутствие Смеяны придает ему больше сил для ворожбы и обеспечивает успех любому обряду, гаданию или жертвоприношению.
Чародей не отрывал глаз от чаши, и казалось, сам его взгляд, тяжелый и осязаемый, успокаивал воду. Смеяна из своего угла смотрела, затаив дыхание. Она давно смирилась с тем, что никогда не научится ни прясть как следует, ни ворожить, но чужое искусство восхищало ее и завораживало. Раз за разом она наблюдала ворожбу Творяна, напряженно вглядывалась в его лицо и действия рук, все пыталась поймать ускользающую тайну общения с Надвечным Миром. Иногда ей казалось, что тайна эта близка, вот-вот кто-то окликнет ее из-за Синей Межи, и голос этот будет понятен ей. Но чаще всего это случалось в лесу, когда она шла от избушки ведуна домой. Песни леса радовали ее, но она не сумела бы перевести их на понятный людям язык и заставить послужить всему роду. А значит, какой в них толк? А никакого, баловство одно.
Вода темна, Бездна глубока, глухо забормотал Творян. Его заклятия были просты, но в каждое слово он вкладывал огромную, непостижимую и неодолимую силу. Огонь ярок, уголь жарок.
С этими словами он прямо рукой взял с очага пылающий уголек и опустил его в темную воду. Уголек яростно зашипел и погас, канул во тьму. Так искры Огня-Сварожича пропадали в Бездне перед началом мира в те безначальные времена, когда Сварожьим Молотом не был еще создан Белый Свет.
Уголь проглоти, мне тьму освети, бормотал Творян. Глаза его выпучились, взор застыл.
Смеяна почти перестала дышать, крепко прижимая к себе черного кота. Выйдет, не выйдет? Вода в чаше начала бурлить, сначала тихо и медленно, потом быстрее. Над широким горлом поднимался легкий пар. Вдруг в прозрачных клубах мелькнуло что-то живое. Вода успокоилась. Из глубины чаши показалась голова огромной черной жабы. Круглые, ярко-желтые глаза жабы смотрели прямо в глаза Творяну.
Вела-матушка! глухо, почти не разжимая губ, забормотал ведун. Хозяйка Волны! Покажи мне путь Светловоя, сына Велемога.
Медленно подняв руку, он бросил в чашу тонкий светлый волос. Голова жабы тихо погрузилась в воду и исчезла.
Поверхность затуманилась и засеребрилась, как тонкий гладкий лед. Потом на ней возникла та полянка возле Бычьего ручья. Склонясь над чашей, Творян увидел княжича Светловоя, а рядом с ним Мелькнул вроде бы неясный девичий силуэт и тут же пропал, растаял, как морок, каковым, собственно, и являлся Нет, это не девушка. Это вообще не человек и даже не берегиня. Над травой рядом с сидящим Светловоем парило облачко полупрозрачного золотистого света, полное радужных переливов. Смотреть на него было нестерпимо больно. Творян отшатнулся от чаши, жмурясь и прижав к глазам ладонь. Разглядеть он ничего не успел, но успел понять, что разглядывать там и нечего.
Смеяна молча ждала, не решаясь задать вопрос. Наконец ведун крепко потер лоб, словно хотел разгладить глубоко врезанные продольные морщины, провел ладонью по бороде, в которой наверняка теперь появятся новые седые волоски. Общение с Надвечным Миром не проходит даром. Юный княжич, спящий на огнище Ольховиков и видящий со сне свою любовь, сам еще не знает, какие огромные силы протянули к нему руки.
Ну, что там? наконец шепнула Смеяна и подошла поближе. Ну, что ты молчишь? с тревогой спросила она. Я ему обещала узнать, что за девица ему встретилась. Что я ему скажу? Что ты видел?
Ничего я не видел! решительно отрезал Творян, и Смеяна с изумлением поняла, что он лжет.
Ведун не поднимал на нее глаз, а Смеяна потрясенно хлопала рыжими ресницами. Что же такое он увидел, если даже рассказать не хочет?
Ничего я не видел! с напором повторил Творян в ответ на ее молчаливое недоверие. Так и ему скажешь. Не было никакой девки. Померещилось ему! Сперва по лбу щитом ударили, потом вода холодная еще и не то привидится! Отлежится пройдет! Поняла?
Ведун бросил на Смеяну хмурый взгляд исподлобья. Он понимал, что не проведет ее, он стыдился этой лжи, но он твердо держался правила не вмешиваться в дела Надвечного Мира, недоступные его разумению. А это как раз и было такое дело.
Ну, да! неуверенно согласилась Смеяна.
В общем, это объяснение ее устраивало. Примерещилось! Не было никакой девки! Никакой! И слава Ладе Белой Лебеди! Нам никого и не надо! Мы и сами хороши!
Да ты на княжича-то глаза не пяль! бросил Творян, пристально наблюдавший за ее лицом, на котором легко читал все эти мысли. Не по тебе дерево, и голову дурью не забивай!
Да я не с горячим возмущением начала Смеяна.
Ври больше! грубо перебил ее Творян, и она замолчала: в проницательности ведун ей не уступал. И думать не смей! Лучше вышивать учись, да вышей рубаху берегиням, да повесь в Ярилин день на березу, да попроси себе личика поприглядней, да жениха доброго
Да ну тебя! Смеяна небрежно отмахнулась. Такое она слышала не в первый раз.
Чего «да ну»! Замуж выйдешь, будешь как все
Да где уж мне! Довольная Смеяна вскочила на ноги и повернулась, притоптывая, подражая хороводным пляскам: Я еще похожу, себе ладу погляжу!
Творян безнадежно махнул рукой и отвернулся. Переделывать Смеяну было еще более безнадежным занятием, чем ключевой водой отмывать с лица веснушки.
* * *Утром Светловой проснулся от шума шагов и голосов. Насмешливый и ласковый женский голос приговаривал и напевал что-то, вытягивал его из сладкого сна, полного радужного сияния. Приподняв ресницы, он увидел гибкую, по-кошачьи ловкую девичью фигуру в небеленой рубахе, скользившую по клети, склонявшуюся то к одному из кметей, то к другому. Светловой сел на лежанке и сразу встретил взгляд Смеяны. Она подошла и присела рядом. В ее желтых глазах прыгали задорные искры, в чертах лица дрожал смех, каждое движение дышало бодростью, и он вдруг ощутил прилив сил, как будто глотнул живой воды.