Ну, вроде того, засмеялся Зайнулла, бросая ботинок и отряхиваясь.
Иван включил фонарик и навёл на потерпевшего. Кровь, которая в темноте казалась чёрной, стала красной. Она пачкала красивым пятном, напоминающим сердце, рубашку на груди потерпевшего, но не похоже было, что он ранен.
Здорово ты кому-то нос расквасил. Можно на ты? предположил Иван.
Конечно, только не поднимайте меня, не надо! Я посижу пока.
Лицо потерпевшего в свете фонаря из синего стало белым.
И стало видно, что это человек не такой простой и не такой уж молодой, как показалось Ивану вначале. Лет под тридцать ему, а может, и за тридцать. Худое длинное лицо с длинным носом. Тонкие морщины густой сетью собрались под глазами, как у человека, который часто щурится. А глаза, хоть и выглядят в свете фонаря лиловыми, как сливы-венгерки, на самом деле серые. Очень непростой человек.
Как тебя зовут? Девушек провожал? спросил Зайнулла с радостным видом трубадура, жаждущего воспеть рыцарский подвиг. И где они?
Капитонов меня зовут. «Капут» по латыни «голова», пояснил потерпевший.
Давай руку, голова!
На этот раз потерпевший встал, но сразу же бессильно прислонился спиной к тому самому дубу, по которому назывался спуск. К дубу, за корни которого цеплялись, подымаясь по спуску вверх, к дубу, о ствол которого тормозили, спускаясь вниз, чтобы, выпустив его из объятий, вновь с молодецким уханьем и легкомысленным визгом лететь по склону.
Так где же девушки, Капитонов?
Убежали девушки. Я крикнул Ольге и Марусе: «Бегите!» вот они и убежали. А куда знает ваш товарищ.
Ваня? удивился Зайнулла.
Все повернулись к Ивану.
«С чего бы вдруг?» подумал Иван, сохраняя невозмутимость.
Ну это же ваша девушка, не моя, вы с ней танцевали последнюю мазурку, а совсем не я. Я знаю только, что её зовут Ольга, и предложил проводить её и подругу. Очень красивая блондинка, кстати. И подруга такая же.
Иван молча смотрел на вновь осевшего на землю Капитонова. Он стоял ниже потерпевшего по склону, потому Иван и Капитонов оказались теперь лицом к лицу.
«Так вот, значит, как зовут девушку, которая так здорово танцует! Ольга!» пронеслось в Ивановой башке под требовательным взглядом фиолетовых глаз и косыми взглядами Стёпы и Зайнуллы.
Давай мы тебя проводим! вновь поставил потерпевшего на ноги Зайнулла. А то, похоже, ты, Капитонов, сам не дойдёшь. У тебя имя есть? Я Зайнулла. Это Ваня. Это Стёпа.
Я два часа как с поезда. Мне некуда пока идти сказал Капитонов. У меня гостиница только с завтрашнего утра. Вот я и пошёл на танцы.
Услышав про поезд, Стёпа как-то задумался и спросил, окинув цепким взглядом чухонскую внешность потерпевшего:
А откуда же ты приехал, Капитонов? Из Ленинграда?
Из Москвы. Я художник.
По делу?
Лечиться.
Услышав ответ, Стёпа не только задумался, но и помрачнел. Отчего Зайнулла с Иваном не поняли. Тем временем Стёпа вздохнул и улыбнулся.
Ну что же делать! Переночуешь у нас а там видно будет, товарищ!
Я в гостиницу пойду, посижу в сквере до утра, упрямо возразил Капитонов, но видно было, что он едва держится на ногах. И когда Зайнулла и Ваня подхватили художника с двух сторон под руки, он сопротивляться не стал, а зашагал по аллее вслед за ними. Уже показались вдали, за оградой парка, огни вокзала в сиреневом речном тумане. Вокзала, от которого часа два назад поднялся Капитонов. Слышались стонущие, будто обращающиеся прямо к тебе, голоса поездов. Луна взошла высоко. Со стороны казалось, будто трое бойцов ведут раненого товарища.
Так у тебя имя есть, Капитонов? спросил Стёпа, заменяя Зайнуллу, выдохшегося в попытках угнаться за длинными шагами Ивана и потерпевшего.
Ростислав.
Ростик? Слава?
Рорик.
За оградой парка, совершив свой круг, пронёсся трамвай. Здесь он не останавливался, и трое, теперь уже четверо, просто проводили глазами его освещённый аквариум, высекающий искры в небе над вокзалом.
Капитонов! окликнул кто-то.
У белого с гипсовым шаром на верхушке столба парковой ограды стояла худенькая блондинка в голубой беретке набекрень. Про платье Иван ничего не мог сказать конкретного, кроме того, что оно красивое, но чересчур закрытое, и что эти рукава как-то забавно называются «солнышки» или «крылышки». Что-то похожее повторяла всегда его сестра Таня, жена Стёпы, красуясь в таком же, только жёлтом, платье перед зеркальным гардеробом. Девушка, окликнувшая Капитонова, была слегка с ним схожа. У неё было на лице такое же выражение то ли испуганное, то ли ожидающее невероятных событий. Впрочем, она действительно боялась и действительно ожидала, и ничего невероятного в её выражении не было.
Здравствуйте, Ольга! взял под козырёк Иван, не решившись сразу начать с «ты».
Девушка посмотрела на него пристально.
У неё были большие светло-лиловые, похожие на сливы, глаза, окружённые золотистыми ресницами, пушащимися в свете фонаря.
А она вправду красивая. Блондинка, глаза большие, отметил Иван.
Капитонов, вы живы? спросила Ольга. С вами всё в порядке или вы взяты в плен?
Меня взяли под крыло и даже собираются дать кров, отвечал Капитонов, косясь на Ивана. А вы что здесь делаете, Ольга? Одна, даже без подруги?
Да, вмешался Зайнулла. Вы девушка приличная, вам сейчас полагается спать. И не говорите, что вам некуда идти, а то Стёпа приведёт вас к себе, а у него жена ревнивая. Кстати, вот у нас с Иваном ревнивых жён нет.
Ольга стояла под луной у колонны в ярком свете уличных фонарей. Мимо проносились трамваи, а кругом вилась чёрными арками и окнами улица. Вилась в прозрачном, светлом небе.
Ольга заговорила, взволнованно прижимая руки к груди и то хмуря, то поднимая золотистые брови. О том, как нехорошо было просто убежать, о том, как разругались с Марусей, о том, что надо было спасать, о том, что она боится крови на рубашке, что проводит Капитонова, а потом уйдёт к себе, и не надо её провожать. На ресницах у Ольги дрожали слёзы.
Ух ты! только и выдохнул Степан.
Вот что, Ольга, раздувая ноздри, заговорил Зайнулла, можете сопроводить товарища художника куда хотите. А потом мы вас проводим, даже если вы живёте в самой Москве.
И уже пятеро спускались по обрывающейся пропастями к вокзалу улице. А Стёпа не торопясь подсчитывал домашние стулья, плюсуя к ним табуретки, свои и кухонные, общие с соседями.
Взволнованный появлением Ольги художник обрёл силы, перестал опираться на плечи друзей и даже ушёл вперёд, болтая с девушкой и неотступным Зайнуллой. Впрочем, когда он жестикулировал на фоне синего неба, Ивану было заметно, что у Капитонова дрожат руки.
Они подошли к трамвайному гроту, зиявшему в обрыве страшным чёрным провалом. И, вспомнив что-то, Иван придвинулся к молчаливому Степану.
Стёпа, кто он такой? О чём ты задумался? Почему помрачнел, когда он сказал, что лечиться приехал? От чего в вашем городе лечатся? придвинулся тихонько Иван к Стёпе, когда ночной московский гость ушёл далеко вперёд.
От туберкулёза. В нашем городе лечатся от туберкулёза, нехотя признался Степан.
От туберкулёза? Ты с ума сошёл! Танька тебя убьёт! Пусть бы Зайнулла его в казармы отвёл.
В казармы его сейчас не пустят. Ты же говорил, там сейчас Марс дежурит, а он никого не пускает, да ещё и сдаст. Ну не в милицию же этого Рорика вести? И никого он не бил. Никому Капитонов носов не квасил. Это, Ваня, его кровь. Страшно, конечно, но пацаны у бабушки, у вас в деревне, и, может, ещё соседка у себя положит.
Та? С кошками? Да лучше я ему кровать уступлю!
Ольга шла, глядя перед собой, чтобы не смотреть ни на Ростислава, ни на Ивана.
Иван скоро понял, что глаза у художника и Ольги были одного цвета с небом. И что цвет неба был каким-то необычным цветом, ярким и фиолетовым, и деревья были золотыми и серебряными, а дома розовыми, голубыми, жёлтыми.
«Фонари, что ли, так освещают?» подумал Иван, и в нём снова застучала мазурка.
И совершенно плевать было, что с утра пораньше ему и Зайнулле идти на занятия, а Стёпе на работу, похоже, уже через несколько часов.
Они и так каждую пятницу, субботу, воскресенье проводили допоздна за картами, или танцами, или песнями, или прогулками. И почему было не провести сегодняшний вечер, как все другие? Но только сегодня Ваня видел, насколько сиреневое, оказывается, небо.
«Вот, познакомься с художником!» усмехнулся Иван про себя, а вслух сказал Стёпе:
Можно даже спать не ложиться!
* * *
Таня, Стёпина супруга и родная Иванова сестра, несколько легкомысленно отнеслась к визиту Ростислава, 28-летнего художника из Москвы, приехавшего в город подлечить туберкулёз. Впрочем, он категорически отказывался ночевать, хотя соглашался посидеть за чаем.
Сдвинули столы. Стёпа поставил пластинку, потом другую. И не переставая менял их. Стёпа любил музыку, из каждой поездки а работал он на железной дороге привозил новую пластинку. Пришла соседка с кошками. Достали карты. Таня вытащила из шкафа хрустальный графинчик. Прошёл полный круг «дурака». Пришли соседи сверху. Сигаретный дым встал под абажуром. Капитонов закашлялся, и они вышли в палисадничек и сели на плетень. Ушками лезли выращенные Таней любимые ландыши. Дом розовым кубом лежал на горе. Над двором возвышалась её вершина, на вершину садилась луна. А между домом и вершиной с луной стенами вздымалось сушащееся бельё. Вокруг носилась весёлая собака.