Но рассказчик замолчал не для того чтобы погрузиться носом в свой кофе (ну и для этого тоже), а для того чтобы как следует воздать своим нетерпеливым слушателям за их грехи их страсть к любопытству и его следствию, нетерпеливости.
И, конечно, его спутники не выдержали и начали терзаться в нетерпении, теребя подошвы свои туфлей об мостовую, что, в конечном счёте, привело к своему вопросу. Ну и что было дальше? Рассказывай, не томи. Нервно вопросил первый спутник рассказчика.
Она врезала тебе или ты опять соврёшь, заявив, что она чуть не подавилась чипсами и тут же ушла лопаться от возмущения в туалет. А вот эти передёргивания второго спутника, где он недвусмысленно намекал о недостоверности озвученных сведений рассказчиком, да ещё в таком тоне, конечно, кого хочешь, выведет из себя.
И рассказчик от такой наглости второго спутник, а может оттого, что он хлебнул лишнего из стаканчика, поперхнулся и начал закашливаться. А это был верный знак, указывающий на то, что он что-то определенно скрывал от своих слушателей так мстительно решили за рассказчика его спутники. Но только Алекс пришёл в себя, то он в одну фразу срезал своих придирал-слушателей.
Она попросила у меня мой телефон. Заявляет Алекс, повергая слушателей в немое изумление и шок. И пока длится эта немая пауза, Алекс, наслаждаясь видами их лицевого недоразумения, может спокойно глотнуть кофе. Но вот наиболее придирчивый второй спутник Алекса, Гера, приходит в себя и, пытаясь выдавить из себя улыбку, делает своё предположение насчёт этого поступка его собеседницы (если, конечно, оно имело место быть). В качестве компенсации за твою дерзость?
Да нет. Как-то подчёркнуто простодушно отвечает Алекс, что видимо должно убедить его слушателей в том, что он ни капельки не приукрасил свой рассказ, и он от и до достоверен. И его слушатели уже готовы были ему на слово поверить, но как верно кем-то подмечено, истина кроется в деталях и последовавший детализированный рассказ Алекса, подтвердил верность этой истины.
Она попросила мой номер телефона, чтобы связаться со мной. («А вот и начались оговорки! язвительно усмехнулся Гера») Но это случилось чуть позже. А так вначале, сразу после моих достаточно оскорбительных слов, она от прилива в голову крови раскраснелась (так мне показалось) и теперь мне уже было можно опасаться того, что она сейчас взорвётся (сразу она на меня не кинулась скорей всего потому, что мой необычный вид мутного типа, уставившегося в одну точку, определённо всех пугал) или лопнет от возмущения, а тогда всем достанется. И я, понимая, что мне по большому счёту терять больше нечего, предупредительно заявляю:
«Ты имеешь полное право, как тебе угодно реагировать в ответ, но знай, я не буду в ответ злорадно надсмехаться над тобой, объясняя твою ответную реакцию твоей умственной платёжеспособностью, способной только руганью расплатиться в ответ. Ведь матерная ругань и ответная злоба, это то единственное, что ты имеешь при себе, своего рода твой наличный капитал, которым ты расплачиваешься с окружающим миром. И в результате всего этого, ты и получаешь в ответ то, что имеешь». И здесь я видимо нащупал своим зрением верное направление взгляда, что и позволило мне сквозь бесформенность очертания моей собеседницы увидеть ту самую девушку, которая изначально привлекла моё внимание. И сейчас трудно сказать, да и тогда тоже, где она на самом деле находилась на месте моей собеседницы, за её спиной или где-то рядом но это тогда было для меня уже неважно, раз я её видел перед собой. Правда вскоре я понял мне это всё-таки важно. С нескрываемой душевной тяжестью проговорил это замечание Алекс.
Но слушателям не до переживаний рассказчика, они до крайней степени эгоистичны и сами хотят переживать, но только за героя рассказа, а не за самого рассказчика, если даже он сам герой рассказа. И самый язвительный слушатель, Гера, боясь как бы Алекс, запереживавшись, не надумал оставить их без самого сладкого, концовки, начинает его подгонять. Ну так что она тебе ответила? спросил его Гера.
Ответила? ещё находясь на своей задумчивой волне, переспросил Алекс скорей себя, чем Геру, и тут же монотонным голосом продолжил свой рассказ: «Она вдруг окончательно переменилась во всём своём выражении себя и в голосе он теперь шёл напрямую от неё, а не как до этого, будучи каким-то отражением пространственного эха, издалека и как мне показалось, чуточку наклонилась в мою сторону и сказала. Дай только время.
Ну а я, оседлав в себе самоуверенность, уже не могу остановиться, и с долей цинизма ей заявляю. Если тебе всей твоей предыдущей жизни не хватило, чтобы сделать то, для чего ты сейчас время просишь А сколько ты, кстати, просишь? Пару месяцев. Звучит её ответ. То разве эти дополнительные два месяца, что-то изменят? Здесь я, посчитав, что разговор на этом может быть завершён, собрался было прикорнуть у себя на груди, а я ведь даже не задумался над тем, для чего ей понадобились эти два месяца, но тут она делает попытку выпросить у меня это время и я, подавляемый непременным желанием прикорнуть, соглашаюсь с ней и диктую ей номер своего телефона для дальнейшего поддержания связи. После чего меня накрывает сон, и я отключаюсь». На этом месте Алекс замолкает, и как его слушателям кажется, совсем не потому, что его рассказ на этом завершён, ими подспудно чувствуется недосказанность в его рассказе, а потому, что он из той тщеславной вредности, которая свойственна всем рассказчикам, знающим несколько больше, нежели слушатели, решил кульминационно напрячь их.
И спутники Алекса в очередной раз ничего с собой не могут поделать и бурно реагируют на это его выводящее их себя умолчание. Вот только не говори нам, что ты утром проснулся у себя в постели и понял, что всё это тебе приснилось. С долей злобы, яростно отреагировал Гера. Это как минимум нечестно по отношению к нам, доверившимся тебе слушателям и, вообще, это настоящая спекуляция доверием, которая говорит только об одном твоей умственной пресности, не способной на воображение.
И хотя за такие слова Геры, его и прибить мало, Алекс удержался от такого наплыва чувств, а решив его по-другому помучить, начинает оправдывать его самые страшные ожидания. А что я могу поделать, кроме разве что врать, если всё так и было. Без тени улыбки, серьёзно проговорил Алекс. Я проснулся у себя дома в постели, но только под вечер, и понял, что всё то, что со мной случилось, это мне приснилось. Здесь Алекс делает трагическую для слушателей паузу и когда те уже готовы больше ни одному его слову не верить, а для этого они больше его никогда не будут слушать, как он своим дополнением возвращает к жизни свой рассказ.
Но так я только в самом начале подумал. Алекс только это сказал, как его слушатели вновь возвращают своё внимание к нему и, ещё до конца не веря ему, пытаются разглядеть на его лице следы лукавства. Но там вроде бы ничего такого нет, а может он просто отличный лицедей, и они решают, что раз он уже столько времени у них отнял своим рассказом, то они, так и быть, дадут ему ещё немного времени, чтобы оправдаться перед ними. «Так вот что всё это значило! осенённой этой невразумительной догадкой, ахнул про себя Гера, всегда умеющий о чём-то таком малопонятном догадаться».
И как вскоре выяснилось, то всё это на самом деле со мной случилось, и договорённость с той надеюсь, что с той девушкой, о ком я думаю, была на самом деле. На задумчивой ноте закончил своё предложение Алекс. И, наверное, сейчас бы между ним и его спутниками в очередной раз возникло бы недопонимание, если бы он своим взглядом не натолкнулся на что-то такое, что оно привлеча его внимание, остановило его на месте (пора бы уже упомянуть, что они на месте не стояли, а двигались по мостовой туда, куда всех вёл Алекс). И, конечно, такая спонтанность его поведения, заставившая его товарищей споткнуться о свои ноги и остановиться вслед за ним, вызвала у них требовательные вопросы.
Что опять? возмутился самый возмутительный из всей компании, после Алекса тип, Гера.
А то, что сегодня как раз истёк двухмесячный срок с того самого дня. Сказал Алекс и, кивнув головой в сторону следующего на их пути здания, добавил. А вон то самое кафе, где мы должны с ней встретиться. Что в одно мгновение переводит взгляды его товарищей по направлению его взгляда, после чего они убеждаются в том, что, судя по вывеске, там на самом деле находится что-то типа кафе, и уже с этим знанием возвращаются к Алексу, чтобы начать выражать сомнения в достоверности его рассказа (понятно, что из зависти) а его показная бледность, принимается ими за игру света или же за игру его лицедейства.
А я знаешь, теперь понял, к чему ты ведёшь весь свой рассказ. С выражением бесспорной убедительности заявил Гера. Ты как всегда нас разыгрываешь, и это всё специально придумал, чтобы придать самому банальному знакомству со своей новой подружкой, с которой ты нас сейчас там, в кафе познакомишь, ореол романтизма.