Вы что-то хотели, доктор? Пробу снимать еще рано.
Понимаете, обрел я опять дар речи, до меня дошли сведения, что «шпигат», приготовленный вами на закуску не совсем свежий. Поэтому мне бы хотелось узнать откуда у нас появились не качественные продукты. Тем более, что я лично проверял их загрузку в наши кладовые.
Женщины, а их было трое, прекратили ли работу и ошарашено уставились на меня.
А кто это до вас донес эту информацию? совершенно невинно спросила одна из них.
Это совершенно не важно, но я вам скажу. Командир и Дед только что посетили мою скромную обитель.
Так уж и скромную, съехидничала Анисимовна, а про новое меню они ничего не говорили?
Какое новое, я ничего не подписывал.
Как же, как же, а «комингсы» в тесте, а отбивные из «пилорусов» в сметанном соусе, а чай на клотике? Странно, вчера весь вечер обсуждали.
И тут до меня стало доходить, что это был обыкновенный морской розыгрыш. Я вспомнил рассказы Виктора Конецкого и все понял. Вообще-то краснею я редко, но тут краска ударила мне сразу в лицо. Комингс это порог, а пилорус опора на морском диалекте.
Милый доктор, прошелестел над моим загоревшимся ухом бархатистый голос кокши, шпигат, это дырка в палубе, а остальное
Остальное я знаю, покричал мой голос за дверью.
О комингс не споткнитесь, доброжелательно пропели женщины мне в след.
Я, как ошпаренный вылетел на верхнюю палубу. Там с совершенно независимым видом прогуливались командир со старшим механиком.
Ваше указание выполнено, взяв себя в руки, бодро доложил я, только прошу в следующий раз об изменении в меню сообщать судовому врачу, то есть мне. Я понимаю, что цепелины это вкусно, но делать их из сухой картошки, а форшмак из вяленой трески, но если так нравится командиру, то кушайте на здоровье сами, а экипаж я травить не дам. Поэтому обед задерживается на два часа. Это все, что мне хотелось вам доложить, приятного аппетита.
Какой форшмак? Какие цепелины, из какой трески?
Но я уже ничего не слышал. Мои ноги несли меня в каюту, где в чемодане лежал незаслуженно забытый томик Виктора Канецкого. Надо было подкреплять свои знания. Но впереди еще был Бискайский залив и была качка.
Качка
Вам когда-нибудь было плохо? Я имею в виду, по-настоящему, например, после серьезной мужской пьянки. Когда даже одно воспоминание о спиртном вызывает головокружение и тошноту. Когда вы даже не можете слышать запаха еды, а унитаз укоризненно смотрит на вас, так как вы его всю ночь пугали, стоя на коленях, крича: «Ихтиандр», «Ихтиандр». Но это состояние через день-другой проходит. А вот качка для начинающего моряка, это как беспробудное похмелье, не кончающееся никогда, пока не стихнет шторм.
Я пребывал в радужном настроении. Солнце светило ярко. Поверхность акватории, по которой летело наше гидрографическое судно «Андромеда» была зеркально гладкой. И я, с видом бывалого моряка повторял где-то услышанные слова: шлепаем, как по болоту. Я обнаглел до такой степени, что даже курил со всеми вместе на юте. Бискайский залив, никогда не отличался покладистым характером. Он имел нрав капризной женщины, которая устраивает скандалы неожиданно и по любому поводу, и без повода. Циклон не ожидал нас несколько дней, он просто прибыл к нашему появлению и, раскрыв объятия, закружил по заливу. Небо, внезапно потемнело, по воде пробежала рябь, а затем все вокруг превратилось в большую стиральную машину. Я почувствовал, как палуба стала уходить у меня из-под ног. Переборки завертелись в разные стороны, наступила резкая слабость, и холодный пот прошиб меня с ног до головы. Тошнота подступила к горлу, желудок стал медленно выворачиваться наизнанку. Гальюн был рядом «Очистившись» от обеда, а заодно и от завтрака, я упал на койку. Громадный поролоновый матрац, гордость польского изготовителя, не хотел принимать меня в свое лоно. Я вместе с простыней заскользил по нему в ритме начинающейся качки. Судорожно зацепившись за бортик, попытался устроиться в одном из уголков моей кровати. Не тут-то было. Корабль подпрыгнул на волне, и я, на секунду повиснув в воздухе, опять заскользил куда-то в неизвестное. Над головой, как большие птицы, хлопая обложками, летали мои книги. Что-то с грохотом разбилось. Кресло, развернувшись ножками вперед, пыталось забодать меня на моем полигоне. Тошнота и спазмы в животе вновь кинули меня к унитазу. Кажется, что из желудка вытекло уже все, что можно было вытечь. Боже, когда это кончится? Мимо прогрохотало ведро и половая тряпка, летучей мышью, влажно опустилась ко мне на голову. Сколько времени длился этот кошмар я не помню. Сил больше не было ни на что и я, мысленно попрощавшись с родными, провалился в небытие.
Доктор, а доктор? Услышал я чей-то голос. «Значит, жив» мелькнуло в сознании. Я приоткрыл глаза. Надо мной склонились две сочувственно разглядывающие меня головы
Эк, его раскорячило, сказала одна голова.
А в медблоке что творится, посочувствовала другая.
Опыта нет, по-штормовому ничего не закрепил, вот и результат.
Да, опыт не пропьешь!
Головы опять склонились и стали пристально меня разглядывать.
Кыш, сказал я и, достав запутанную в прутья спинки кровати руку, махнул в их сторону.
Глянь-ка, оживает, головы начали обрастать деталями и у них появились туловища. Теперь я их сразу узнал. Это были командир Михаил Юрьевич и стармех Витаминыч.
Что, докторишка, бокс? сказал свою излюбленную фразу из кинофильма «Айболит-66» командир.
Какой ему бокс, его сначала умыть надо, посочувствовал «дед», у него вид, как у алкаша, доставленного в вытрезвитель.
Я попытался сползти на палубу, но тошнота и слабость вновь припечатали меня к кровати, но уже не качало.
Мужики, простонал я, пристрелите меня, чтобы не мучился.
Ишь, чего захотел. А кто же нас лечить будет? нахмурился командир.
Какое лечить, когда я сам уже почти не живой, ныл я.
Это ты пока не живой, а мы сейчас тебе, докторишка, реанимацию проведем, и будешь ты у нас живее всех живых. У тебя «шило» то осталось? Михаил Юрьевич внимательно огляделся вокруг.
Я спирт в холодильник поставил. Должен был сохраниться. А вы меня, что растирать им будете?
Угу, промычал «дед», Но только изнутри.
Он ловко отстегнул жгут, который, как удав, зажимал дверцу холодильника.
Да у него тут и огурцы в банке сохранились, радостно возвестил Витаминыч. Сейчас мы тебя доктор, быстро на ноги поставим.
Лучше выкиньте меня за борт, молил я, Какой вовнутрь, тут водичку бы пропихнуть все челюсти судорогой свело.
Меня никто не слушал. Добровольные реаниматологи готовились к оживлению.
Так, огляделся командир, а у него и пить-то не из чего, все разбилось. Придется вычесть из зарплаты стоимость посуды в валюте, потом, а сейчас что будем делать? Не с горла же его поить. Это не интеллигентно. Хоть какой-то «хрусталь» у доктора остался?
Я думаю, что, остался, согласился «дед». Банки он, чем будет ставить? А медицинские банки это лучшие рюмки.
И они начали проводить обыск.
Да здесь они, подо мной, в рундуке, эхом отозвался я.
Давно бы так. Витаминыч ловко протер «посуду» медицинским халатом. Ну, Борисыч держи!
Я упрямо замотал головой, говорить уже не было сил.
Так, с профессорским видом сказал командир, приступим!
Мне зажали нос, дышать стало нечем, и в открытый для вдоха рот, полилась огненная влага. Пока я прислушивался к своим новым ощущениям, ожидая ответной реакции измученного организма, новоявленные доктора уже весело хрустели огурцами.
Медицинское «шило» оно вкус другой имеет, с видом знатока, рассуждал «дед», наше, техническое, то же ничего, но это с кислинкой и запаха почти никакого. А доктор-то наш уже и глазки открыл и дышит вроде ровнее. Надо ему еще одну плеснуть. Вот, молоток! Сам уже в руки взял баночку. Не пролей, ишь, ручонки-то как трясутся.
У меня от такой заботливости слезы навернулись на глазах, и я одним махом выпил вторую банку. Тут же в руках оказался соленый огурец. Желудок осторожно принимал пищу. Сразу стало теплее. Тошнота, сидевшая где-то рядом, стала медленно отступать, сдавая завоеванные позиции.
Можно я сяду, пролепетал мой голос.
Конечно, садись, сказал Михаил Юрьевич сейчас еще по одной, и пойдем в кают-компанию. Сегодня на обед «Электролит», а это первое средство от укачивания.
«Электролитом» на «Андромеде» называли консервированный борщ в банках, который был такой ядрено-кислый, что, наверное, если бы в него вставить лампочку, она обязательно бы загорелась.
После третьей, которая традиционно была за тех, кто в море, я сумел стать на ноги. Колени мои подгибались, во всем теле сохранялась какая-то дрожь, но я стоял. Подождав, пока я умоюсь, мои спасители повели меня на обед. Съев несколько ложек «электролита» и обозначив свое присутствие вернулся в мед. блок. Кое-как собрав осколки стекол, книги и стулья, я рухнул на постель. Сон окутал мое сознание мгновенно. Мне казалось, что прошло совсем немного времени, вроде бы только уснул. И вдруг голос: