Тем не менее Диане трудно было держать себя в руках. Когда в выходные она видела, как Селия купается в любви в объятиях матери, она вспоминала ласку той, кого считала богиней, и чувствовала, как в ее душе снова распахивается бездна отчаяния.
В воскресный полдень она с нетерпением ждала прихода тети, который означал спасительное отвлечение. А воскресным вечером, отправляясь в дом дедушки и бабушки, она с облегчением выдыхала: испытание закончилось. Она возвращалась к обычной жизни.
Прекрасная ученица, она нравилась как преподавателям, так и одноклассникам. Хороший товарищ, она не имела ни врагов, ни закадычных друзей. Это была уравновешенная девочка, прекрасно скрывавшая свою рану.
Хотя в этом не было никакого умысла, ее вполне устраивало, что у нее нет близких друзей. Она достаточно насмотрелась на такого рода отношения: положено делиться секретами, ходить друг к другу ночевать, иногда даже рыдать в объятиях избранной наперсницы. Подобная практика Диане тем более не нравилась, ведь она не могла себе ее позволить. Разве она посмела бы доверить свою тайну кому бы то ни было?
Дедушка иногда пытался заговорить с ней на эту тему:
Знаешь, твоя мать была капризным ребенком. В школе она никогда не получала хороших отметок, зато имела кучу замечаний за поведение из-за своей рассеянности и легкомыслия. А дома могла дуться часами, и никто не мог понять почему. Конечно, ей не нравится, что ты первая ученица в классе, все время улыбаешься и все тебя любят.
Диана не отвечала. Этим ли объяснялись ее мучения? Мать не осознавала своей жестокости. Казалось, она пребывала в уверенности, что она замечательная мать. Как многие посредственности, Мари любила изрекать глупости вроде: «Вы же меня знаете, я всегда поступаю по справедливости» или «Любовь моих детей для меня важнее всего остального». Девочка наблюдала за ней, когда она пускалась в такие разглагольствования: мать верила в то, что говорит.
В глубине души Диана полагала, что все люди сумасшедшие. По каким-то загадочным причинам дедушка и бабушка избежали общей участи. В конце концов она пришла к заключению, что даже отец и брат не отличаются от всех прочих: один не замечал ничего патологического в поведении жены, а другой к нему приспособился. Что до остальных, как могла не удивлять их женщина, которую, за исключением школьных часов, никто никогда не видел без Селии? Оливье довольствовался тем, что убедил жену не таскать постоянно на руках четырехлетнего ребенка:
Это вредно для твоей спины, дорогая.
На самом деле Диана пожалела, что мать прислушалась к совету. Если бы она продолжала при посторонних носить на себе слишком большую девочку, ненормальность ее поведения стала бы заметна.
Можно подумать, что бабушка читает ее мысли, потому что она как-то сказала:
А что поделать? У твоей матери не такое сильное расстройство, чтобы имело смысл вмешиваться. Ее нельзя назвать хорошей матерью ни для тебя, ни для Селии. Закон здесь бессилен.
Тем более что Николя мог служить ходячей справкой о психическом здоровье: с ним Мари вела себя как нормальная мать, любящая и сдержанная. Как можно было счесть потенциально пагубным семейное окружение, в котором вырос столь уравновешенный мальчик?
В пятницу вечером, когда Диана присоединялась к семье, отец жарко обнимал ее и называл «моя принцесса». Брат целовал и показывал свои новые сокровища: кроссовки, комиксы, Лего. Мать довольствовалась тем, что бормотала сквозь зубы: «А, это ты», и продолжала свой путь в сопровождении неизменного сателлита Селии. Та обожала сестру, но не осмеливалась выказать это в присутствии матери.
Когда Диана расспрашивала Николя, тот только пожимал плечами:
Мама просто помешалась на Селии, вот и все. В остальном порядок.
А что она обо мне говорит, когда меня нет?
Она никогда о тебе не говорит.
Когда Селии исполнилось шесть лет, Оливье заявил, что хватит ей спать в родительской спальне. Ее устроили в комнате Дианы, теперь там стояло две кровати.
Диана насупилась, когда ее поставили перед свершившимся фактом. Сначала пришлось выдержать прощание, достойное Фонтенбло[1], мамы с дочуркой: «Нет, моя дорогая, я тебя не бросаю. Это только на ночь, она быстро пройдет. Ты уже большая, ты больше не можешь спать с папой и мамой. Старшая сестра приглядит за тобой». Все это повторялось раз десять и орошалось слезами и ребенка, и матери.
В конце концов Оливье пришел за женой, сказав, что детям пора уже спать. Стоит ли уточнять, что Диана не получила от мамы никакого пожелания доброй ночи?
Едва они остались одни, как Селия бросилась к сестре.
Мама сказала, что ты приглядишь за мной.
Оставь меня в покое, я сплю.
Я закричу, мама будет тебя ругать.
Можешь начинать.
Ошеломленная такой твердостью, к которой она была совершенно непривычна, младшая сестра обняла старшую:
Я люблю тебя, Диана.
Что на тебя нашло?
Почему тебя нет всю неделю? Я так тебя люблю. Мне лучше, когда ты здесь.
Чепуха какая-то.
Нет, это правда. Мама слишком меня любит, она никогда не оставляет меня в покое.
Тебе это нравится, ты только и просишь еще.
Я не знаю, что делать.
Диана почувствовала долю истины в ее словах и повернулась к сестре:
Ты должна сказать ей, что так нехорошо.
Но я люблю маму.
Конечно. Именно потому, что ты ее любишь, ты и должна ей сказать. Ты должна сказать, чтобы она оставила тебя в покое, что тебе плохо от ее поцелуйчиков, что она мешает тебе расти.
Скажи ей сама.
Если это скажу я, она не поймет. А теперь возвращайся к себе в кровать.
Пожалуйста, можно я посплю рядом?
Ладно, но только эту ночь.
Малышка прильнула к старшей сестре. Диана не могла сдержать умиление. Следовало признать, что Селия была прелестна. Она заснула, обнимая девчушку.
На следующее утро, когда мать позвала Селию, чтобы искупать ее, Диана подумала, что сестра воспользуется случаем, чтобы поговорить, и спряталась за дверью.
Мама, ты должна оставить меня в покое, услышала она.
Что ты такое говоришь, дорогая? В голосе Мари звучала паника.
Ты должна оставить меня в покое. Мне плохо от твоих поцелуев.
Тебе не нравятся мои поцелуи?
Нравятся, но их слишком много.
Прости, дорогая, сказала мать на грани слез.
Диана затаила дыхание. Неужели сработало? В этот момент она услышала:
Это Диана мне велела так тебе сказать.
А! Понимаю. Твоя сестра просто ревнует.
А почему она ревнует?
Потому что я не целую ее так часто, как тебя.
А почему ты не целуешь ее так часто, как меня?
Потому что она холодна. И всегда такой была. Тебя действительно раздражают мои поцелуи?
Нет, мама, я их обожаю.
Старшая сестра, которая выслушала достаточно, ушла в полной растерянности. Она уселась на кровать и подумала: «Это я ревную? Мир перевернулся. Если я холодна с тобой, мама, то только потому, что ты сама меня заставила стать такой».
В одиннадцать лет Диана почувствовала, как рушится ее вселенная. Она продержалась до сих пор только потому, что верила, будто мать не осознает ее мучений. И вдруг обнаружила, что по материнской версии именно сама Диана и была виновата в том, что ей доставалось так мало ласки. Обвинение в ревности выглядело комичным по сравнению с этим. Как ей продолжать жить с удушающим чувством чудовищной несправедливости?
Остаток субботы она провела как автомат. Ночью Селия залезла к ней в постель. Диана не шевельнулась.
Я поговорила с мамой.
Знаю, я слышала.
Подслушивать под дверью нехорошо.
Ты права, иди наябедничай маме.
Она сказала, что
Я в курсе. Ты дура, Селия, потому что сказала, будто это я тебе велела. Ты соврала. Это ты сама мне пожаловалась. Ты навсегда лишилась моего доверия.
Что такое доверие?
Это то, чего ты мне больше не внушаешь. Возвращайся в свою кровать.
Селия с хныканьем послушалась. Диана понимала, что слишком строга: что может шестилетняя малышка понимать в таких вещах? Но она так страдала, что судьба сестренки ее не волновала.
Несколькими днями позже, возвращаясь из школы, Диана обходила место строительных работ и поневоле вышла на проезжую часть. Она увидела, как прямо на нее летит грузовик. Загипнотизированная стремительным движением, она не отступила в сторону. Он затормозил слишком поздно, сбив ее. Ужаснувшийся водитель вызвал помощь. Он рассказал медикам, что девочка повела себя странно, и это счастье, что все обошлось сравнительно легко.
Из больницы позвонили Оливье. Он примчался на четвертой скорости и сжал дочь в объятиях:
Дорогая, что случилось?
Диана сказала, что испугалась и не успела добежать до тротуара.
Обещай мне, что теперь будешь очень внимательна.
Врач присутствовал при этой беседе. Когда Оливье спросил, когда сможет забрать дочь, тот ответил, что предпочел бы оставить ее под наблюдением до завтрашнего дня. После ухода отца доктор пришел осмотреть свою очень юную пациентку. Он почувствовал, что она достаточно умна, чтобы он мог говорить с ней без обиняков.