Пообедав, мы выходим на улицу, и порыв холодного ветра с моря вгоняет меня в дрожь, заставляя закутаться с головой в пуховик. На лице Игоря по-прежнему светился восторг. Ни холод, ни дешевая закусочная с невкусной едой не остужают его восторженного состояния.
Завтра будет очень сильный ветер, сообщает Тьерри, подойдя ко мне так близко, словно хочет обнять и укрыть от холода.
Игорь пытается втиснуться между нами, но ему это не удается и он двигается короткими перебежками, то пристраиваясь рядом со мной, то с Тьерри.
Тьерри достаточно подробно рассказывает о погоде на завтра, словно мы собираемся работать не в офисе, а как минимум идти на восхождение в Альпах.
Неожиданно несколько человек отделяются от нашей группы и двигаются в сторону набережной. Поймав мой немой вопрос, Тьерри комментирует:
Они пошли курить, и тут же спрашивает, Ты не куришь?
Я отрицательно качаю головой.
И никогда не курила? продолжает расспросы Тьерри
У меня никогда не было достаточно денег и здоровья для этого, шучу я.
Я раньше курил, сообщает Игорь, пока у меня не родился ребенок.
Тьерри не слушает историю борьбы Игоря с вредной привычкой и открыв дверь, подталкивает меня ко входу в офис.
Завтра обещают штормовой ветер, говорю я Игорю, смотря, как Тьерри взял свой ноутбук, наушники и удаляется в переговорную комнату.
Нет не завтра, это он рассказывал, что было вчера.
Игорь, он сказал «tomorrow», удивляюсь я.
Нет, ты ничего не поняла, снова возражает Игорь.
Я не хочу спорить. Это уже не первый случай, когда Игорь не понимает, что ему говорят французы. «Если его хваленый английский на самом деле не так уж и хорош, может и с остальными знаниями все обстоит аналогично?», думаю я.
Он шел большими шагами по набережной в распахнутой парусиновой куртке цвета хаки, и шарф с загадочным восточным орнаментом развивался на его тощей шее, подобно флагу сказочной страны. В нем было что-то свое, родное, словно он пришагал не из соседнего здания, а прямиком из моей юности, со страниц любимых произведений Жуль Верна. Копна рыжих непослушных волос, испачканных сединой и не знающих слова расческа, была красноречивее любых слов. Вся его жизнь вырисовывалась в моем воображении, как кадры знакомого кинофильма. Словно мы встретились не пятнадцать минут назад, а жили и работали вместе все эти долгие годы.
Он одинок, как все неординарные люди, и болтлив, как все одинокие. Он не скрывает ни чувств, ни мыслей, ни негативного отношения к проекту и всем двадцати менеджерам. Ибо он не руководит работой, он ее делает. Он кажется чудным, придурковатым, и в тоже время не вызывает негатива, не заставляет напрягаться и осторожничать. Он тут же рассказывает, куда следует пойти, поехать что посмотреть. Он рассказывает о себе, и спустя пару часов я знаю о его жизни больше, чем мои близкие знают обо мне. Его зовут Винсент.
Он не ходил с нами на обед. Посмотрев взглядом полным презрения в сторону переговорной комнаты, где сидел Тьерри, Винсент выпаливает с плохо скрываемым высокомерием:
Мне не о чем говорить с этими прожект менеджерами, и я не то, что обедать даже в один туалет с ними ходить никогда не стану.
Забронировав на час аудиторию, он за двадцать минут объясняет нам задачу, ответив на все вопросы, и сорок минут рассказывает, куда мы можем съездить, и что нужно посмотреть в Марселе и его окрестностях.
У меня остается только один вопрос. Если только Винсент понимает, что нужно делать, где же остальные исполнители работы? Проект идет уже больше года, кто же его выполняет?
Индусы, спокойно отвечает Винсент.
А где все эти люди? интересуюсь я.
Винсент смотрит на меня с явным недоумением. Его взгляд говорит: «Дураки же эти русские, даже не знают, где живут индусы».
Молодой человек, щеголевато одетый, подходит ко мне и приветливо кивает головой. «А это еще кто?», удивленно думаю я, рассматривая его пристальным несколько обескураженным взглядом.
Я архитектор проекта, Бенуа, представляется он, улыбаясь.
«Ну да если у проекта двадцать прожект менеджеров, то должен быть хотя бы один архитектор», понимаю я и тоже улыбаюсь. Его молодость бьет меня наотмашь, но я запрещаю себе даже мысленно произнести: «Почему он архитектор проекта, а не я?». Мы немного общаемся по работе. Он не блистает глубиной знаний и даже не пытается это скрывать. Архитекторов меньше чем прожект менеджеров и он смотрит на всех свысока, даже, имея невысокий рост.
Я архитектор проекта, Бенуа, представляется он, улыбаясь.
«Ну да если у проекта двадцать прожект менеджеров, то должен быть хотя бы один архитектор», понимаю я и тоже улыбаюсь. Его молодость бьет меня наотмашь, но я запрещаю себе даже мысленно произнести: «Почему он архитектор проекта, а не я?». Мы немного общаемся по работе. Он не блистает глубиной знаний и даже не пытается это скрывать. Архитекторов меньше чем прожект менеджеров и он смотрит на всех свысока, даже, имея невысокий рост.
Тем ни менее он вежлив и хорошо воспитан. На фоне задерганных прожект менеджеров выделяется изящными манерами, элитным гардеробом и укороченным рабочим днем. Он тоже немного рассказывает о проекте и, пожаловавшись на множество совещаний, высылает файл с паролями ко всем системам. Вот так просто взял и прислал. Без многоступенчатой системы запросов, обоснований и одобрений бизнеса. После чего я понимаю, что он мне больше не нужен. Он тоже это понимает, и между нами возникает напряженная пауза.
Впервые я вижу страх в глазах француза. Постояв рядом в задумчивости, он вежливо откланивается и уходит. На совещание. Я остаюсь работать.
Вернувшись вечером, он просит показать результаты. Скрывая удивление, я показываю. Он внимательно смотрит, но не комментирует.
Я понимаю, что мы вряд ли будем друзьями.
Несмотря на то, что мы смотрим глазами, видим мы все-таки мозгом. Порой он отказывается воспринимать увиденное, защищая себя воображением или искажением. Простая и всем очевидная правда, становится для него невидимой.
Наверное, каждый может вспомнить ситуацию, в которой он подобно слепому котенку бился головой о реалии окружающего мира, не в силах увидеть то, что легко видели остальные. Потом наступало позднее прозрение, с его неловкостью и изуродованным гематомами черепом.
Ты смотрел на отражение в зеркале, недоумевая: «Как же я мог это не замечать?», поглаживая лиловые кровоподтеки. Чувство боли смешанное с неловкостью заполняло душу, заставляя давать себе невыполнимые обещания, что никогда более. Однако проходило время, и все повторялось сначала. Очевидность не очевидна. Вернее, не очевидна тебе.
После того, как выяснилось, что нас берут для поддержки и усиления команды индусов, стало понятно для чего мы нужны французам. Вернее это стало очевидно всем, кроме Игоря.
Подобно шестнадцатилетней кокетке на балу, Игорь непрестанно болтает с французами, рассказывая о своей гениальности. Тот факт, что они плохо понимают, ничуть его не смущает, а то, что им на него наплевать, его мозг старательно игнорирует.
Смотри, Бенуа задал Винсенту вопрос, а я на него ответил, хвастает он мне, показывая свою переписку в чате.
«Как можно было с таким уровнем наивности дожить до седых волос?», думаю я, не понимая, как людям удается сохранить наивность целомудренной после сорока.
Я молчу. Кто я ему, чтобы открывать глаза? Мне все равно, каких иллюзий он себе настроит и как больно придется их терять. Сорока двухлетний мужчина, муж и отец двоих детей наивно полагает, что он убедит мир в своей гениальности, и тот падет ниц. Все подставят головы и плечи с тем, чтобы он горделиво шагая, легко взошел на пьедестал.
Следует ли мне его предостеречь? Остановить поток неуемной фантазии? Вместе с остальными я с интересом наблюдаю за его поведением, не проявляя к нему ни сочувствия, ни заботы, ни предупредительности.
Эйфория переполняет Игоря. Он с восхищением смотрит в окна офиса, повторяя
Посмотри, какая красота, море горы, шатодиф
Панорама из окон башни, в которой мы работаем, действительно открывается красивая. Однако мне, почему-то вид на жительство кажется более приоритетным вида из окна. Перспектива ходить раз в полгода в полицию и стоять с шести утра в очереди вместе с, издающими не шанельные ароматы, жаждущими разных стран, сильно бьет по моему самолюбию. Францию я никогда не рассматривала как желанное место для дальнейшей жизни.
К моему удивлению остальное поведение Игоря вполне терпимое. Кроме патологической жадности и перманентного желания пообедать за мой счет, меня, пожалуй, еще напрягает его любовь постоянно ходить за мной следом. Никакие уговоры не действуют, и я спасаюсь только тем, что доезжаю до гостиницы, он идет в номер, а я спокойно могу дальше гулять одна.
Я не знаю, когда это началось. Мы знакомы больше пяти лет и наши отношения никогда не были даже сносными. И вдруг